Ленин: политический портрет. Кн. 2. - Дмитрий Волкогонов

Троцкий, выступая 5 апреля 1923 года на VII Всеукраинской партийной конференции, заявил: "Когда мы обсуждали первый бюллетень о здоровье Ленина в марте, мы думали не только о его здоровье, но мы думали также о том, какое впечатление число ударов его сердца произведет на политический пульс рабочего класса и нашей партии". Троцкий задает тон в оценке роли Ленина: "Нет и не было в историческом прошлом влияния одного лица на судьбы человечества, не было такого масштаба, не создан он, чтобы позволил нам измерить историческое значение Ленина…"

Каждый старался продемонстрировать свою особую приверженность вождю, его идеям и устремлениям. Хотя в действительности ни для кого не было особых сомнений в окончательном отходе их лидера от активной политической деятельности. Все понимали, что эта длинная политическая агония — фактически переход в неизвестность. После удара 10 марта 1923 года в "Дневнике дежурного врача" появляются записи, которые дают весьма полную картину состояния больного.

11 марта. "…Доктор Кожевников зашел к Владимиру Ильичу в 11 с четвертью часов. Цвет лица бледный, землистый, выражение лица и глаз грустное… Все время делает попытки что-то сказать, но раздаются негромкие, нечленораздельные звуки… Сегодня Владимир Ильич, в особенности к вечеру, стал хуже понимать то, что ему говорят, иногда он отвечает "нет", когда, по всем данным, ответ должен быть положительным".

12 марта. "Сегодня приехали проф. Минковски и Ферстер. С вокзала доктор Кожевников с ними поехал на заседание Политбюро, а оттуда к Владимиру Ильичу… Со стороны нервной системы сознание ясное (по-видимому!), почти полная моторная афазия, сегодня Владимир Ильич ничего не может сказать… Владимир Ильич плохо понимает, что его просят сделать. Ему были поднесены ручка, очки и резательный нож. По предложению дать очки Владимир Ильич их дал, по просьбе дать ручку Владимир Ильич снова дал очки (они ближе всего лежали к нему)… После посещения Владимира Ильича все врачи снова были в Политбюро…"

Сделаю небольшое отступление. Никто еще не знает, что Политбюро, беря на себя функции организатора и контролера лечения вождя, закладывало новую партийную традицию.

…Когда после удара в марте 1953 года Сталин пролежал без медицинской помощи более десяти часов (никто не имел права к нему вызвать врачей без разрешения Берии, а того долго не могли найти), почти каждое решение консилиума перепуганных медицинских светил требовало утверждения Президиума ЦК КПСС (как тогда называлось Политбюро). Начальник Лечебно-санитарного управления Кремля И.И.Куперин докладывал всемогущей коллегии свои выводы и предложения для утверждения. Вот, например, что решил Президиум, заседавший 2 марта 1953 года в 12 часов дня в комнате по соседству с умиравшим "вождем всех народов".

"1. Одобрить меры по лечению товарища Сталина, принятые и намеченные к проведению врачебным консилиумом в составе начальника Лечсануправ Кремля т. Куперина И.И., проф. Лукомского П.Е., проф. Глазунова, проф. Ткачева Р.А. и доцента Иванова-Незнамова В.И.

2. Установить постоянное дежурство у товарища Сталина членов бюро Президиума ЦК.

3. Назначить следующее заседание бюро Президиума сегодня в 8 часов вечера, на котором заслушать сообщение врачебного консилиума".

Приняли, как тогда уже стало железным правилом, "единогласно". И так — до самой кончины диктатора, с небольшими нюансами: привлекали все новые медицинские силы, хорошо зная, что надежд на выздоровление Сталина не существовало. И это было не просто заботой или осторожностью, а формой демонстрации своей верности "делу вождя".

Почти так было и при болезни Ленина. Правда, Политбюро не заседало у постели больного, пока он находился в Москве и в Горках, и не организовывало дежурства своих членов. Однако врачи неоднократно докладывали на Политбюро о ходе лечения и "видах" на выздоровление.

Приведем еще несколько выдержек из, Дневника дежурных врачей", чтобы полнее почувствовать трагичность положения, в котором оказался лидер большевиков.

17 марта. "После врачебного визита Владимир Ильич хорошо пообедал. Через некоторое время он хотел высказать какую-то мысль или какое-то желание, но ни сестра, ни Мария Ильинична, ни Надежда Константиновна совершенно не могли понять Владимира Ильича, он начал страшно волноваться, ему дали брома, Мария Ильинична позвонила доктору Кожевникову, он приехал…"

21 марта. "Было снова совещание, в котором… принял участие приехавший сегодня Геншен. После этого все поехали в Кремль. Затем приехали к Ленину Штрюмпель, Геншен, Бумке и Нонне. Владимир Ильич с ними со всеми поздоровался, но, видимо, был недоволен этим нашествием. Исследовал Штрюмпель, остальные только присутствовали. Когда Нонне подошел ближе к Владимиру Ильичу, то он сделал жест рукой и как бы просил отойти подальше…"

Больной уже мало верил врачам. Ленин понимал трагизм и безысходность своего положения: физическая беспомощность плюс заточение мысли в немоте.

Однако в мае состояние здоровья неожиданно начинает медленно улучшаться. Его выносят на веранду квартиры в Кремле, а 15 мая со всеми предосторожностями в сопровождении группы врачей перевозят в Горки.

Кожевников пишет, что Ленин "окреп физически, стал проявлять интерес как к своему состоянию, так и всему окружающему, оправился от так называемых сенсорных явлений афазии, начал учиться говорить…". К нему приезжает врач-логопед С.М.Добрюгаев, и они вместе с Крупской начинают заниматься с Лениным восстановлением речи. Затем это становится только заботой жены.

Как явствует из медицинских записей и основательного исследования Б.Равдина, после 10 марта лексикон Ленина был крайне ограничен: "вот", "веди", "иди", "идите", "оля — ля". Для него стало как бы универсальным выражение "вот — вот", с помощью которого он соглашался, возражал, требовал, негодовал, просил, поддерживал разговор. Как правило, использование отдельных слов было случайным, и хотя порой они многократно повторялись, не несли никакой смысловой нагрузки.

Ленин смог после долгих занятий повторять вслед за Надеждой Константиновной отдельные слова: "съезд", "ячейка", "крестьянин", "рабочий", "народ", "революция", "люди". Крупская использовала разрезную азбуку, элементарные дидактические упражнения, самые простейшие способы обучения речи. Однако весь словесный материал совершенно не сохранялся в памяти Ленина, и без помощи жены он не мог сам повторить ни единого слова из того, что произносил вслед за Надеждой Константиновной. У человека, который оставил самый глубокий шрам на лике истории XX века, медленно, но неотвратимо угасал мозг.

Могучий мозг был необратимо поврежден болезнью. Мысль постепенно умирала; Ленин превратился почти в младенца. Интересное свидетельство приводит художник Ю.Анненков, сделавший портрет Ленина еще в 1921 году с натуры (вождь позировал два раза). Кстати, в 1924 году Управление Гознака СССР присудило ему первую премию и использовало полотно на почтовых марках.

Так вот, "в декабре 1923 года Л.Б.Каменев повез меня в Горки, чтобы я сделал портрет, точнее, набросок больного Ленина. Нас встретила Крупская. Она сказала, что о портрете и думать нельзя. Действительно, полулежавший в шезлонге, укутанный одеялом и смотревший мимо нас с беспомощной, искривленной младенческой улыбкой человека, впавшего в детство, Ленин мог служить только моделью для иллюстрации его страшной болезни, но не для портрета".

В этой связи стоит отметить, что многочисленные "воспоминания" о встречах с Лениным после марта 1923 года и "разговорах" с ним — либо мистификация, либо сознательное принятие богатой мимики, жестикуляции и отдельных случайных слов за ленинскую речь. Иногда это делалось с благой целью показать, что Ленин скоро вернется к управлению государством и партией. Как пишет Б.Равдин, А.В.Луначарский, выступая в мае 1923 года в Томске, заявил: "Рука и нога, которые у Владимира Ильича несколько парализованы… восстанавливаются; речь, которая была одно время очень неясной, тоже восстанавливается. Владимир Ильич уже давно сидит в кресле, довольно спокойно может разговаривать, в то время как прежде его очень мучила неясность речи".

Есть еще немало примеров, когда после смерти Ленина официальная историография хотела, несмотря на то что речь идет просто о человеческой трагедии, показать "величие больного вождя".

Сотрудник ленинской охраны С.П.Соколов, например, рассказывал, как осенью 1923 года в Горки доставили подарок компартии Великобритании — кресло. Ленин задумался и якобы "назвал" фамилию одного комиссара, потерявшего на фронте обе ноги: "Вот ему и пошлем это кресло. Он-то ведь никогда уже не будет ходить. А мне пока и этого хватит".

Мифы и легенды — важный элемент большевистской историографии.

С 10 марта Ленин утратил способность заниматься своим любимым делом: писать записочки. Письменная коммуникация была полностью утрачена. Угасающий интеллект лишился речевой и письменной способности общения. Крупская с отчаянным подвижничеством пыталась вернуть Ленина хотя бы к некоторой способности элементарного общения. Во время почти ежедневных занятий Надежда Константиновна пыталась водить непослушной левой рукой Ленина (правая была полностью парализована). Но и левая была не в порядке, вкупе со зрением. Как отмечается в "Дневнике дежурного врача", когда вечером Ленину "дали сухари, он долго не мог сразу попасть рукой на блюдце, а все попадал мимо". Поэтому нетрудно представить, сколь огромные препятствия стояли перед Лениным и Крупской. Но дело не только в руке. Необратимо был поврежден мозг. Это главное.