Фестиваль - Сергей Власов

Александр Филиппович Данцев, в отличие от большинства других художников, всегда слыл богатым человеком. Еще будучи студентом, а учился он в институте ровно шестнадцать лет, его имя постоянно с уважением упоминалось разного рода фарцовщиками и спекулянтами всех мастей и расцветок. Обладая творческими задатками, он выдумывал такие головокружительные коммерческие комбинации на грани фола, что видавшие виды спекули восхищенно ахали: какой блеск!

В свое время Данцев торговал черной икрой, причем даже скорее не торговал, а обменивал ее на эксклюзивные товары. Обменивал, разумеется, за границей, отправляя ее в немереных количествах вместе со сборными командами СССР по различным видам спорта. Спортсменов, едущих на ответственные международные соревнования, чаще всего не досматривали. Особо серьезные объемы икры Саша придумал перевозить на самолетах Министерства обороны вообще без проверки, которыми пользовались несколько команд ЦСКА.

Пару раз ему довелось побывать на Петровке, 38, но уголовные дела всегда успешно прекращались, а перед студентом Данцевым даже извинялись официальные лица.

В институте он платил секретарю парткома четыреста рублей за сессию и чувствовал себя сносно. Многие преподаватели и студенты, с которыми он учился, даже не знали его в лицо, хотя и были должны ему деньги через массу посредников. Именно в те годы он пригласил Флюсова в ресторан гостиницы «Советская», где обычно обедал, и продемонстрировал возможности студента-второгодника в полном объеме. Когда они только вошли в зал, Данцев поправил на широком лице роговую оправу английских очков и поднял вверх левую руку. Музыканты, терзавшие струны какой-то очередной совдеповской белибердой, моментально сникли. Через секунду они с новой энергетикой, уже более стройно и выдрессированно, с серьезным видом мурлыкали любимую песню Данцева из какого-то американского кинофильма «Золото манит нас».

– Сань, почему? – спросил тогда Сергей.

– Старик, они мне все должны.

Приятно отобедав, в довершение ко всему Данцев сыграл с официантом в «железку» – «на обед» и, разумеется, выиграл.

Это уже гораздо позже, обеспечив себе безбедное существование на многие годы, ему почудилось, что он не только может, но и просто обязан писать и творить.

В коридоре у Александра Филипповича на вбитом в стенку обычном гвозде болтались олимпийские медали, купленные им в разные годы у спортсменов различных сборных. На соседнем гвозде, зацепившись за эфес, болталась рапира, с помощью которой один из его приятелей стал олимпийским чемпионом по фехтованию. А на самом Данцеве был надет супермодный штучный тренировочный костюм с магическими буквами на груди «СССР». Вероятно, сохранился еще из старых запасов.

Родом художник был из города Лиски Воронежской области; за долгие годы проживания в столице он так и не приобрел характерного Москве лоска. Его привычки, убеждения и все остальное остались на прежнем уровне, что безусловно говорило о цельности натуры. Город-герой он рассматривал только как средство для обогащения, а ни в коем случае как основополагающий плацдарм или идеологическую базу.

Саша собственноручно почистил плоды картофеля и на обычном подсолнечном масле поджарил их, обдав кухню прогорклым запахом перезревшего подсолнечника, разлил по рюмкам рядовую московскую водку.

– Ну, что так живут богемные художники – это я понимаю, – сказал Флюсов, – пьют дешевую водку под соленый огурец, но ты же миллионер.

– Прежде всего я художник, – скромно потупив глазки, ответил хозяин, – а уже потом – олимпийский чемпион.

– Ты еще водишь иногда домой молоденьких поселянок? Да? Вот им и рассказывай в подробностях, как при ревущих трибунах ты завоевывал чемпионское золото в различных, порой прямо противоположных по всем характеристикам видах спорта.

– Почему только поселянкам? Я позавчера ментам рассказывал.

– Ты их просвещаешь в плане художественного восприятия преступности на примере творчества великих фламандцев?

– Их вызвали соседи – мои товарищи громко смеялись после двенадцати. Приперлись три рожи: два опера и участковый. Хорошо, дальше коридора не успели войти – у меня на кухне кое-чего лежало.

– Санек, ты так и не изжил пагубную страсть к легким наркотикам. В твоем-то возрасте – нехорошо.

– Да это я так, старик, влегкую. Вспомнил молодость.

– Ну и что? Зашла милиция…

– Вот я и говорю, сделай они еще пять шагов вперед – у меня бы были крупные неприятности. А в коридоре медали с рапирой для кого висят? Я им объясняю, предъявляя удостоверение Союза художников России. Я известный художник Данцев, в прошлом – олимпийский чемпион по фехтованию. Вот мое мушкетерское оружие, которым я в нелегких схватках добывал славу родной стране. Вот сама слава в виде медалей.

Сергей начал смеяться:

– Ай, молодец!

– Менты сразу застеснялись, говорят: «А можно у вас автограф взять?» Я вежливо соглашаюсь: «Конечно, можно…» Тут один мой товарищ не выдержал, приперся с кухни и говорит: «Вы извините, ребята, у нас сейчас друзья в гостях были – хоккеисты, бывшие сборники, которые сейчас в НХЛ играют. Вот немного поорали. Если кого разбудили – прощения просим». Менты говорят: «Да вы что! Орите себе на здоровье сколько влезет! Такие люди. А соседям мы объясним, блин, как себя надо вести и в какое время спать. Да мы их сейчас…» Тут я их благородно урезонил, спас, можно сказать, соседский покой, дал с собой на дорожку бутылку водки – и менты, счастливые, растворились в сумраке ночи.

– Мастер!

– Так что ты зря меня, классик, не считаешь олимпийским чемпионом.

– Чемпион, чемпион… Только по вранью.

– Это, старичок, не вранье. Это художественный вымысел. Ну, давай – за тебя.

Приятели выпили. Сергей закурил.

– А ведь ты раньше крайне редко употреблял, Александр Филиппович. Я помню. Правда, если выпивал двести грамм шампанского, – тут же мчался в аэропорт, садился на ближайший рейс и летел дебоширить абсолютно в любой город нашей необъятной Родины.

– Я однажды в Ташкенте очнулся и три раза почему-то был в Мурманске. В Ташкенте мы оказались с Летчиком. Если помнишь, был такой персонаж.

– Конечно, помню. «Летчиком» он стал после того, как вывалился по пьяни из окна третьего этажа. Вы же с ним вместе, кажется, в институте учились. Потом был у тебя еще приятель Козлик.

– Козлика повязали в восьмидесятых – поехал по наркоте. Сейчас вышел. Звонил как-то, намедни.

– Блин, ну и друзья у тебя… А напомни мне – была классная история, как ты сдавал экзамены в институте.

Данцев осклабился, теплые воспоминания о прожитых годах взволновали его.

– Да как… Садился где-нибудь в аудитории в углу, чтобы никто не видел, и писал на всех экзаменах, по всем предметам и дисциплинам вместо формул и интегралов одно и то же, типа: «За окном идет снег, летают птицы…Скоро наступят очередные праздники…» Потом ко мне с важным видом подходил какой-нибудь преподаватель, глубокомысленно листал мои записи, хмыкал, иногда что-нибудь спрашивал. Потом быстро проставлял в зачетке оценку, рвал мои бумажки на мелкие кусочки – и уходил. Бывали, правда, неберущиеся варианты. На одном таком мне пришлось заплакать.

– Ну, ладно. Хватит экскурсов, а то ты сейчас разрыдаешься от умиления и груза прожитых лет.

– Да нет, просто приятно иногда вспомнить. Я тут написал картину. Называется «Эмоции вчерашнего дня».

– Сюрреалистическую?

– Это она для тебя такая. А мне в ней все понятно.

– Слушай, Сань, так я сейчас как раз готовлю фестиваль симфонической авангардной музыки. Может, возьмешься за его оформление?

– А почему бы и нет?

– Ты вообще в музыке чего-нибудь понимаешь?

– Ни бум-бум. А ты?

– Я тоже. Тогда сработаемся.

Перед тем как отправиться в офис, Сергей Сергеевич заглянул к себе домой.

Унылое однообразие строений на Преображенке подействовало на него угнетающе.

– Блин, столько лет – ничего не меняется!

К десяти утра в министерский кабинет стал стягиваться разношерстный люд.

Исполнительный директор «Фестиваля» Сергей Александрович Козик докладывал Флюсову о состоянии дел, демонстрируя ему сигнальные экземпляры печатной рекламной продукции.

– Как, Вань? – спросил Флюсов Райляна.

– По-моему, подходит. А вот это что?

– А это, господа, – Козик ухмыльнулся, – я заказал на свой страх и риск. Но надеюсь, вы все же одобрите мое волюнтаристское начинание.

– Ба! – Райлян взял деревянный предмет в руки. – Я и не понял сразу.

– Да-да, Иван Григорьевич, – пояснил Козик, – это матрешка. В плане пропаганды идей будущих концертов – матрешка-Гастарбайтер.

– Ну, а действительно, – согласился Сергей Сергеевич, – Горбачев-матрешка – есть, Пельцин с Клинтоном – тоже есть. Почему бы не быть Гастарбайтеру? Молодец, Сергей Александрович, – принимается!