Великая Испанская революция - Александр Шубин

«Неясно, голосовал ли Исполнительный комитет формально за Прието или предложил Негрина. Напротив, Асанья утверждает, что именно он решил привлечь Негрина»[1152]. Прието еще до объявления правительственного кризиса предлагал именно Негрина на пост премьера[1153]. Мотивируя свой отказ выдвигаться на пост премьера, Прието «подчеркнул, что не находится в хороших отношениях ни с НКТ, ни с коммунистами. В том, что касается последних, речь может идти о толковании a posteriori. Прието предположил, что он был бы полезнее на посту министра национальной обороны. Также он указал, что коммунисты уже разнесли на весь мир имя Негрина»[1154]. Это значит, что Прието не выдвинул Негрина, а согласился с уже более ранним предложением коммунистов.

Эрнандес сообщил Негрину, что коммунисты предложили президенту его кандидатуру на пост премьера. На возражение Негрина о том, что он мало известен в стране, Эрнандес ответил: «Популярность… она фабрикуется!»[1155].

Культ личности Негрина, создававшийся тогда, жив и поныне. Апологет Х. Негрина А. Виньяс с восторгом перечисляет качества этого политика, которые делали его достойным кресла премьер-министра: «Ни один из членов кабинета не показал подобной решимости и отваги». (!!? — А. Ш.) «Негрин много работал в важнейших сферах — экономической и финансовой — о которых немногие министры имели хоть какое-то понятие»[1156]. Правда, стоило Негрину развернуть экономическую политику в соответствии со своими представлениями, как положение стало стремительно ухудшаться. Но это — «мелочи». Продолжим гимн Негрину: «Он создал себе репутацию на восстановлении общественного порядка, а Корпус карабинеров под его контролем получил впечатляющее развитие. Он сохранял прекрасные отношения с представителями СССР, не напрасно он был одним из немногих министров, которые активно с ними общались. Он владел иностранными языками, что являлось важным козырем для выхода на международную сцену, на которую Ларго Кабальеро даже не потрудился сделать шаг. Асанья был очень чувствителен к этим вопросам и держал Негрина на хорошем счету. В ретроспективе сложно представить другое лицо, которое мог бы выбрать президент вместо Прието для того, чтобы сформировать новое Правительство. Ввиду подобных преимуществ и малого количества недостатков, выбор был чрезвычайно разумен»[1157].

В реальности список эксклюзивных достоинств Негрина был гораздо короче. Успехи Негрина на международной арене в сравнении с периодом Ларго Кабальеро, мягко говоря, спорны, что подтверждает уже следующая книга его адепта А. Виньяса. В Республике было немало и поборников порядка, и знатоков иностранных языков. Пожалуй, «прекрасные отношения с представителями СССР» можно выделить, но и здесь Альварес дель Вайо не уступал Негрину.

Коммунисты не питали иллюзий по поводу характера Негрина. Он не был идеалистом, подобным левым социалистам и анархо-синдикалистам, и хорошим организатором, подобно коммунистам. П. Тольятти писал о нем: «К числу слабых мест Негрина надо отнести и его стиль работы — стиль размагниченного интеллигента, болтуна, дезорганизованного и дезорганизующего, и его личная жизнь представителя богемы, не лишенная симптомов разложения (женщины)»[1158].

Выбор был не столько разумен, сколько не велик. Главный выбор на этом этапе революции заключался в падении правительства Ларго Кабальеро. Это свершилось. После этого большого выбора альтернатива оставалась чисто тактической и практически предопределенной. Коммунистическая поддержка сыграла решающую роль не в приходе на пост премьер-министра именно Негрина, а в приходе правого социалиста («центриста»). Прието уже достаточно проявил себя как конфронтационная и неустойчивая личность. Он, к тому же, был готов сосредоточиться на военной стороне политики Республики. Итак, нужен «центрист» ИСРП, но не Прието. Если выставляются такие условия — выбор минимален. Поэтому, даже если коммунисты и их зарубежные товарищи, решившие в итоге атаковать Ларго Кабальеро «до победы», не настаивали именно на фигуре Негрина, они выставили такие параметры нового премьера, под которые прежде всего подходили Негрин и Альварес дель Вайо. Выбор между ними делали не коммунисты, и не Москва, а ситуация. Альварес имел все же давнюю репутацию «левого». А Негрин был классическим «центристом».

Таким образом, во фракции «центристов» ИСРП Негрин оказался министром, который устраивал и СССР, и коммунистов, и Прието, и Асанью. Не удивительно, что есть указания на его выдвижение с этих трех сторон.

Строго говоря, кандидатура Негрина наряду с Прието обсуждалась уже давно — как только стало ясно, что предстоит борьба за свержение Ларго Кабальеро. Это обсуждение шло в таком секрете, что стало даже известно франкистам. Еще 21 февраля Кейпо де Льяно заявил: «По приказу из Москвы Ларго Кабальеро, к которому потеряно доверие, замещается доктором Негрин»[1159].

* * *

Историки обсуждают, были ли события, спровоцированные атакой на телефонную станцию 3 мая, сознательной провокацией коммунистов и их союзников, направленной на свержение Ларго Кабальеро, разгром анархистов и «троцкистов». Р. Радош считает, что ответ на этот вопрос позволяет дать информационное письмо сотрудника Коминтерна, которое Г. Димитров направил К. Ворошилову 15 апреля 1937 г. Там говорится, что не следует просто ждать грядущий кризис, но «ускорить его и, если это будет необходимо, спровоцировать его»[1160]. «В этих словах, — комментирует Р. Радош, — которые предшествовали атаке на телефонную станцию всего чуть более двух недель, мы имеем доказательство того, что взгляд оппонентов коммунистов был в сущности верен. Испанская коммунистическая партия, при поддержке и с ведома Коминтерна и Москвы, решила спровоцировать столкновение, с полным пониманием, что результат даст им как раз те возможности, которые они так долго искали»[1161]. Такая однозначная трактовка документа, которую допускает Р. Радош, совершенно неубедительна. С одной стороны, сравнив этот анонимный текст с материалами архива Коминтерна в РГАСПИ, мы можем легко установить авторство. Это письмо И. Степанова, написанное не «за две недели» до майских событий, а поступившее в ИККИ 28 марта[1162]. В историографии, как мы видели, существует точка зрения, отстаиваемая прежде всего А. Виньясом, что Степанов в малой степени отражает позицию как КПИ, так и Москвы, что этот «злой гений» «фильтровал информацию», манипулируя коммунистами по разные стороны Европы в интересах своей позиции. Мы видели, что эта картина далека от действительности, но решительное отождествление Р. Радошем записки Степанова с планами Москвы и КПИ подставляет его под огонь во многом справедливой критики А. Виньяса[1163]. Однако, с другой стороны, и обратная точка зрения — мол, Степанов может отвечать только за себя, разбивается о маленькую записочку, которой Димитров 15 апреля сопроводил доклад Степанова Ворошилову: «Видимо, этот доклад выражает также настроения, мнения и установки самого Политбюро ЦК, так как устная информация, сделанная нам по Поручению Политбюро приехавшим из Валенсии товарищем, совпадает с содержанием доклада»[1164]. Однако в последний момент перед отправкой текста в нем были сделаны карандашные пометки (они отличаются от решительных подчеркиваний красным карандашом, сделанных читателем в Наркомате обороны — вероятно, самим Ворошиловым). Возможно, Димитров на всякий случай дистанцировался от позиции Степанова и его сторонников в КПИ. В частности, зачеркнуты слова «в полном согласии с советами, полученными из дому», когда речь идет о слиянии КПИ и ИСРП[1165]. Так вот, в наиболее сенсационных фрагментах о провоцировании правительственного кризиса таких зачеркиваний нет (как нет в тексте и ссылок на позицию Москвы).

Таким образом, мы можем лишний раз убедиться, что позиция Степанова была достаточно авторитетной (хотя и не единственной) как в Коминтерне, так и для КПИ. Однако значит ли это, что Р. Радош имел право сделать свой однозначный вывод о том, что коммунисты уже в марте (когда был в действительности написан доклад) планировали майские события? Увы, но приведенная цитата не дает оснований для столь однозначного вывода. Мнение о том, что политический кризис назрел и что по политическим противникам нужно нанести удар при первой возможности, было уже весьма распространенным с февраля-марта. Из текста письма, которое выражает мнение одного из представителей Коминтерна в Испании, вовсе не следует, что даже он предлагает организовать вооруженные столкновения в тылу — речь идет о политическом кризисе, который можно подтолкнуть самыми разными, в том числе и куда более мягкими средствами.