Дети Кремля - Лариса Васильева

Что ж тут было бы плохого, будь он в самом деле занят? К сожалению, Анастасу Микояну не хватало времени на свою великолепную пятерню. А может, и не к сожалению: не всегда слишком пристальное отцовское внимание полезно детям. Вернее сказать — не всем полезно оно. Как и материнская ласка — должна непременно быть к месту. Ни школы, ни университеты не учат людей правилам материнства и отцовства, и мы, не всегда удачно, действуем по наитию.

А если бы учили?!

* * *

Их было слишком много, чтобы казаться незаметными. Кремль был их домом. Вано Анастасович помнит, как в Тайницком саду Кремля жила лиса. Он, мальчик, видел ее, боялся, а Бухарин уговаривал его не трусить.

Микоянчики были в прямом смысле детьми Кремля, просыпались под натуральный бой курантов, и, поди, Сталин гладил их по головкам.

— С рождения живя в Кремле, я никогда не видел Сталина. Несколько раз мог бы увидеть. Иду домой, поворачиваю к зданию, где мы жили, и вдруг охранник загоняет меня в подъезд, — рассказывает Вано Анастасович. — В подъезде стоит офицер. Молчит. Я, конечно, понимаю, что сейчас через двор пойдет Сталин. Проходит, и последний из его охранников выпускает меня.

Чего только не случалось в треугольнике Московского Кремля за все века его существования. Если бы камни могли говорить, а пятеро микоянчиков могли услышать, то они узнали бы о детстве Дмитрия Донского, об играх Ивана III, о тайнах Ивана IV, о подлинном происхождении Лжедмитрия и о страхах мальчика, когда, стоя на Красном крыльце, он видел, как стрельцы убивают его родственников.

Да что там далекое прошлое, когда уже на памяти у мальчиков кроваво-расстрельные драмы родителей их друзей.

И они, все пятеро, искренние и чистые, готовые на подвиги во имя родины, каждую минуту должны чего-то бояться, с кем-то не общаться, должны верить, что вчерашние друзья их родителей на самом деле шпионы и враги народа.

А Кремль стоит невозмутимо-прекрасный, могучая крепость, не способная защитить своих случайных жителей ни от Лубянки, ни от ссылки, ни от какой другой беды. А в тридцати шагах от квартиры, где готовится еда и делаются уроки, с утра до глубокой ночи работает их отец, который может позволить лишь редкие минуты перерыва, зная, что всегда должен быть готов принести любого в жертву войне или сталинской кампании борьбы с «проклятой кастой».

Спецпитание, спецлечение, спецдыхание и спецучение

В сентябре 1941 года девятиклассницу Светлану Сталину эвакуировали в Куйбышев. В конце октября отец захотел ее повидать. Она прилетела в Москву в тот день, когда бомбы попали в Большой театр, в Университет на Моховой и в здание ЦК на Старой площади. Сталин был занят, не замечал дочери, обложен картами. Со всех сторон ему докладывали обстановку на местах. Наконец он заметил Светлану:

— Ну, как, ты там подружилась с кем-нибудь из куйбышевцев?

— Нет, там организовали специальную школу из эвакуированных детей…

Сталин быстро взглянул на нее:

— Как? Специальную школу? Ах, вы, каста проклятая! Ишь, правительство, москвичи приехали, школу им отдельную подавай.

Говорит Светлана: «Он был прав — приехала каста, приехала столичная верхушка в город, наполовину выселенный, чтобы разместить все эти семьи, привыкшие к комфортабельной жизни и «теснившиеся» здесь, в скромных провинциальных квартирках… Но поздно было говорить о касте, она уже успела возникнуть и теперь, конечно, жила по своим кастовым законам.

В Куйбышеве, где москвичи варились в собственном соку, это было особенно видно. В нашей «эмигрантской» школе все московские детки, собранные вместе, являли собой ужасающее зрелище — некоторые местные педагоги отказывались идти в классы вести урок«.

У «проклятой», кстати сказать, сталинской касты, которая создавалась, формировалась и крепла в сталинские времена, может быть, вопреки его желанию, но в соответствии с духом его времени, когда, повторяю, провозглашалось одно, делалось другое, думалось о третьем и замышлялось четвертое, было предостаточно «идеологов»: кремлевская жена считала долгом ни в чем не отказывать своему ребенку: «сами недоедали, недопивали, пусть хоть дети поживут вволю». Но что значит «вволю»?

Можно много говорить о привилегиях кремлевских детей, решительно менявших их характеры. И о потере привилегий, тоже решительно менявших характеры. А можно ли перечислить привилегии касты? Из чего конкретно состояли они и как «это» конкретно выглядело?

* * *

Таинственность рождает сплетни, слухи, фантазии. Чем больше секретности было в большевистских кругах, тем больше фантазировал народ о жизни наверху. Сегодня бывает трудно разбить эти фантастические стереотипы разговорами о том, что большевики жили или старались жить скромно, ибо народу доподлинно известно: «с первых дней своей власти они хватали и хапали».

Можно сколько угодно рассказывать о партмаксимуме, которым Ленин и Сталин обрезали аппетиты соратников, можно сколько угодно вспоминать действительную скромность многих вождей в быту и на работе, реально не сравнимую с царским и княжеским пышным поведением, выездами царской знати, обедами и ужинами коронованных особ, — никто в мире в наше время большевиков с царями не сравнивает. Все сравнивают их с… собой. Именно потому, что большевики провозгласили себя народной властью.

С конца сороковых, живя в Москве, моя семья оказалась в сфере спецжизни. Вспоминается: было два главных спецузла — ЦК КПСС и Совет Министров.

Привилегии: конверты с деньгами — прибавкой к зарплате; спецпитание — кремлевский распределитель продуктов; поликлиника на улице Сивцев Вражек и больница на улице Грановского. Позднее открылись корпуса больницы в Кунцеве, расположенной в живописном лесу на окраине Москвы. Правительственные и околоправительственные дачи позволили кремлевским семьям по будням и праздникам дышать чистым воздухом. Спецателье Кремля было в Малом Черкасском переулке. В разных частях страны, в Подмосковье и на известных курортах, строились и вводились в строй дачи, санатории и дома отдыха специального кремлевского назначения. Контингент спецлюдей увеличивался.

* * *

Спецпитание появлялось в нашей семье каждый месяц в виде маленького блокнотика, состоявшего из талонов на все дни этого месяца. Один талон соответствовал одному кремлевскому обеду — на него имел право мой отец. Мне запомнилась цифра — 8000 рублей, такова была месячная стоимость блокнотика. За обедом следовало ехать к знаменитому Дому на набережной — распределитель располагался во дворе этого дома. Ехать, разумеется, предполагалось на служебной машине владельца блокнотика — и это поощрялось, потому что не бросались в глаза картонные коробки с продуктами или судки, но у моего отца машина всегда была занята, и он не видел никакой возможности выделять ее маме для поездок в «кремлевку».