Соперница королевы - Элизабет Фримантл

идея.

Август 1600,

Уайтхолл

– Надеюсь, вы пришли сообщить, что наконец допросили леди Рич, милорд. – При виде лорда Бакхерста Сесил встает. Он крайне раздражен этим человеком, и ему неприятно проявлять уважение, которое полагается в соответствии с его званием. Вышеупомянутая леди дольше двух месяцев ухитрялась ускользать от Бакхерста, перемещаясь между домами. Подобная нерасторопность бесит. Портрет покойной жены на противоположной стене висит немного криво, и это усугубляет раздражение Сесила.

– Да, милорд, – запыхавшийся Бакхерст платком вытирает пот со лба. – Сегодня жарко. Вы не против, если я расстегну дублет?

– Можете раздеться хоть догола, главное, скажите, как прошел допрос.

Бакхерст хрипло хохочет:

– Вижу, вы настроены шутить.

В дверях мнутся двое пажей. Сесил приказывает им выйти, но запоздало сожалеет, что не попросил одного из них поправить картину.

– Прошу, садитесь, – говорит он Бакхерсту. Тот, кряхтя, опускается в кресло. – Итак?

– Я допросил леди Рич. – Его смягчившийся взгляд внушает дурные предчувствия. Сесил рассчитывал, что замшелый старик Бакхерст не поддастся ее чарам. Видимо, расчет оказался неверным. – Я проследил ее до усадьбы в Эссексе, где она ухаживала за мужем. Он слег с какой-то неизвестной болезнью. Но к тому времени, как я приехал, она уже отбыла в…

Скорей бы он уже перешел к делу. Еще не хватало потратить целый день на то, чтобы выслушивать историю блужданий Бакхерста по английскому захолустью.

– К какому выводу вы пришли по результатам допроса, милорд? – Сесил старается удержать на лице любезное выражение.

– Я полностью убежден в ее невиновности.

– Отчего же? – Кажется, леди Рич способна вывернуться из любой западни. Надо было отправить Бэкона: уж он-то совершенно точно неуязвим для ее чар. К сожалению, Бэкон слишком тесно замешан во всей этой истории с письмом. По крайней мере, леди Рич находится вдали от двора и не имеет доступа к королеве. Кроме того, графа выпустили из-под стражи, и он уехал в деревню, а значит, его сподвижники, толпившиеся в Эссекс-хаусе, разбрелись кто куда.

Граф написал Елизавете целую пачку писем – разумеется, все они были перехвачены Сесилом. Жалобные послания, содержащие мольбы о прощении: «…пока я лишен возможности явиться пред вашим милостивым взором и облобызать справедливую, но строгую длань вашего величества, – надо же, справедливая, но строгая длань, – …день для меня равен ночи…», и тому подобные потоки лести, конечная цель которых – добиться продления монополии на импортные вина. Сесил присутствовал, когда королева читала последнее письмо. Она уронила его на пол со словами: «Он считает меня дурой, способной поверить в эту чушь. Единственное, что ему нужно, – средства, чтобы расплатиться с долгами».

Сесил чувствует, победа не за горами. Отец был прав: вода и камень точит.

– Леди Рич осознает свои проступки, – бубнит Бакхерст, – пришла в ужас, узнав, что ее частное письмо (она искренне этим возмущена) стало достоянием общественности… поклялась не писать ничего, что может быть истолковано… просила прощения за дерзость… сказала, что ее душа не достигнет покоя, пока она не будет иметь счастье вновь узреть ее величество…

Сесил едва слушает. Он думает о садах в Теобальде (с тех пор как он посвятил все свое время делу Эссекса, они пришли в упадок), мысленно набрасывает планы клумб, каждая из которых будет представлять правителей Англии. В центре – клумба, посвященная Елизавете. Что туда посадить? Алые и белые розы, экзотические растения из Нового Света, огненно-рыжие лилии под цвет ее волос.

– …кроме того, – продолжает Бакхерст, – она вручила письмо для ее величества и взяла с меня слово, что я передам его лично в руки.

Сесил отрывается от садоводческих планов:

– Письмо? – Не иначе очередные поклепы. Его снова пронзает мысль о злосчастном испанском письме: вдруг оно каким-то образом оказалось у леди Рич? Старые страхи возобновились с новой силой. Наверняка она снова попытается ославить его изменником. В горле пересохло, будто туда песка насыпали. Послание не должно попасть в руки к Елизавете. Однако есть непреодолимое препятствие: нельзя прямо запретить передавать письмо, иначе Бакхерст немедленно доложит королеве. Воистину, леди Рич – само коварство. Сесилу приходит в голову новая мысль: он скопирует текст и удалит компрометирующую информацию, как хирург очищает гнойную рану. Именно так и следует поступить. – Дайте его мне.

– Боюсь, это невозможно…

– Отчего же? – Улыбка превращается в оскал.

– Я отдал письмо ее величеству по пути сюда…

Сесилу трудно дышать.

– Королева с фрейлинами направлялась в часовню. Моя племянница в ее свите. Мне была оказана честь…

Сесила прошибает холодный пот.

– Я решил, это наилучшая возможность передать письмо лично в руки, – продолжает Бакхерст.

Сесил в очередной раз пытается дословно припомнить, что именно писал испанскому послу. Жена смотрит на него обвиняющим взглядом с перекошенной картины. Разумеется, он не был столь опрометчив, чтобы выражаться прямым текстом. Или жажда поскорее заключить мирный договор заставила его забыть об осторожности? Он судорожно хватает ртом воздух.

– Вам нехорошо, милорд? – спрашивает Бакхерст. – Может, позвать лекаря?

Собрав всю силу воли, Сесил с трудом произносит:

– Сегодня жарко, только и всего.

В глубине души он понимает, что действительно готов увидеть на английском троне испанскую девчонку – разумеется, если при ней ему будет обеспечено выгодное положение. Произносил ли Сесил это вслух или, еще хуже, клал ли подобные мысли на бумагу? Уже и не вспомнить. Как так вышло, что он, гордящийся своей собранностью, не оставляющий следов, поддерживающий дела в полном порядке, оказался столь расхлябанным?

Сесил с трудом встает с кресла. Голова кружится, в глазах темнеет. Чтобы не упасть, он хватается за столешницу. Наконец, восстановив равновесие, подходит к стене, поправляет портрет покойной жены. Бакхерст суетится рядом, призывает его присесть, приказывает пажу принести воды. Появляется мальчик в королевской ливрее и сообщает, что ее величество желает видеть Сесила после вечерней молитвы.

Сесил пристально смотрит на посланника в тщетной надежде понять, каким тоном был отдан приказ, однако лицо у мальчишки бессмысленное, как репа. Снаружи слышатся голоса людей, выходящих из часовни. На шее пульсирует жилка, в том месте, которое Сесилу показал один из его агентов: говорят, если сильно туда нажать, то можно убить.

– Я должен идти, – обращается он к Бакхерсту. – Нельзя заставлять ее величество ждать. – Сесил сам удивлен твердости своего голоса. Взяв со стола пачку документов, он выходит из комнаты, кивком приказывая пажам следовать за ним.

Они направляются к королевским покоям. В боковых коридорах окна расположены высоко под потолком, поэтому там темно и прохладно. Выйдя в главный коридор, Сесил вынужден прищуриться, чтобы глаза привыкли к яркому свету. Дворец раскалился как печь, на полу лежат