Мой золотой Иерусалим - Маргарет Дрэббл

Думая о Габриэле, Клара чувствовала, как в ней просыпается страсть, и жутко и радостно было сознавать, что если она пойдет, то отступать будет поздно — для нее, по крайней мере, — а если не пойдет, тогда в ее жизни не случится нечто очень важное. И в то же время Клара знала, что пойдет, и поэтому, наверное, отступать уже поздно. Она была не в силах отказаться. И скорее всего, поздно было с самого рождения, ведь она всегда искала именно такого мужчину, как Габриэль, — такого умного и красивого. Такому мужчине она не могла сказать «нет», и это не путало ее — она всегда стремилась к безотчетной любви, ее тяготила собственная рассудочность. Клару смущало лишь подозрение, что в Габриэле ее привлекает не редкостная индивидуальность, а принадлежность к определенному типу мужчин, но она успокаивала себя тем, что этот тип достаточно редок, если она впервые встретила его представителя, проведя в поисках всю свою сознательную жизнь. Даже если существовала только одна Пенелопа и один Август, то почему было не признать, что это тоже определенный тип?

И Клара пошла. Как все провинциалки, она не раз бывала в универсальном магазине «Либертиз». Она знала его лучше, чем закоулки Бонд-стрит, и однако, когда в десять минут второго вошла туда, то вдруг поняла, что не помнит, где именно находится отдел восточных товаров. Клара опрометчиво вошла в магазин со стороны Риджент-стрит и тут же попала в засаду из мужских халатов и шелковых галстуков. Сбитая с толку поднимающимися лифтами и эскалаторами, она не сразу нашла центральный зал. А попав туда, не знала, какой ей нужен этаж, и, упорно не желая никого спрашивать, долго бродила, высматривая восточные вещи. Наконец она решила, что нашла нужный отдел, но оказалось, это только выставка-продажа тайских шелковых платьев. Она стояла возле платьев, озираясь в поисках Габриэля, охваченная паникой, понимая, что не туда попала, ведь не прийти он не мог. Она поднялась на следующий этаж и увидела его: он стоял к ней спиной, разглядывая голубой китайский сервиз. При появлении Клары он сразу повернулся, словно заметил ее, и когда она подошла, пожал ей руку, как простой знакомый, но задержал руку в своей, а потом поцеловал Клару в щеку, как будто они друзья, при этом Клара чуть-чуть наклонила голову, подставляя щеку. Она не привыкла к легкости таких мимолетных поцелуев и никак не могла заставить себя воспринимать их как должное, хотя научилась наклонять голову под нужным углом, и теперь ее очень тронула в этой встрече смесь условности и многозначительности.

— Я боялся, что вы не придете, — сказал Габриэль.

— Мне кажется, вы знали, что я приду, — ответила Клара.

— Нет, не знал, — сказал он.

И он действительно не знал, и чем дольше ждал ее, тем более иллюзорным казался ему тот поцелуй на кухне.

— Я, кажется, немного опоздала, — сказала Клара, улыбаясь.

— Я знал, что вы опоздаете, — отозвался он. — Но все равно пришел пораньше — боялся вас пропустить. А раз я стоял здесь так долго, мне пришлось что-то купить. Вот посмотрите.

И он достал из кармана бумажные пакетики, в которых оказались: нарядный коробок спичек; образчик цветастого шелка и костяная ложечка.

— Видите, вот доказательство: я действительно не был уверен, что вы придете. — Габриэль кивнул на свою коллекцию. — Иначе я купил бы что-нибудь вам. Но я не был уверен, и мне было жаль бросать деньги на ветер. Это самые дешевые вещи в «Либертиз».

— Но очень милые, — сказала Клара.

— Возьмите их себе, — предложил он.

— Мне нравится шелк, — ответила Клара. — Я возьму шелк.

— Шелк был бесплатный. — Габриэль отдал ей лоскуток, и она положила его в карман.

Потом они снова посмотрели друг на друга, впервые после встречи глаза в глаза.

— Пойдемте пообедаем? — сказал Габриэль. — Я проголодался, пока вас ждал.

— А я всегда голодная, — сказала Клара.

Он взял ее за руку, и, спустившись по низким ступенькам, они прошли через хозяйственный отдел мимо выстроившихся рядами предметов и предметиков, придающих чуть пародийное очарование тысячам кухонь, среди которых кухня Габриэля, как он с грустью подумал, была лишь нелепым невротическим преувеличением. Во втором кармане у него была соковыжималка для лимонных долек, которую он зачем-то купил Филлипе; теперь ему хотелось, чтобы в кармане ничего не было. Они отправились на восток в Сохо и зашли в ресторанчик, где Габриэль несколько лет назад побывал со своим шефом, с тех пор он туда не заглядывал, но запомнил таинственный полумрак — ресторанчик располагался в полуподвальном помещении. Здесь было, как и тогда, тепло, немноголюдно и темно. Они сели в углу, Габриэль — спиной к залу, Клара — лицом. Он смотрел на нее, а она — мимо него в полумрак. Они не знали, о чем говорить, и, помолчав, Габриэль спросил, знает ли она, что к Мартину на этой неделе вернулась жена.

— Нет, я не знала, — ответила Клара.

Ей не хотелось разговаривать о Мартине — она боялась, что разговор коснется Клелии, но любопытство заставило ее спросить, где была жена Мартина все это время. Габриэль ответил, что она, по слухам, жила с каким-то мужчиной в Милане.

— Не понимаю, зачем она вернулась, — сказала Клара. — Как это, наверное, ужасно — вернуться после того, как ушла.

— Я думаю, тут дело в ребенке, — ответил Габриэль.

— Ах да, ребенок, — сказала Клара. — Но ведь она оставила ребенка ему. Зачем же было возвращаться, если оставила? Я бы ни за что не вернулась.

И Габриэль понял, что мысль о ребенке для нее ничего не значит, и при виде такого безразличия к самым уязвимым для него сторонам жизни Габриэля охватило чувство освобождения и зарождающейся радости. Была проведена четкая граница между тем и другим миром, не было цепляющихся за него рук, не было пространства смятения и серой, пыльной, вытоптанной промежуточной территории. Он подумал о Клелии, о великой избирательности ее пристрастий, о ее руках, готовых принять скорее ребенка, чем мужчину, о ее обдуманных изящных отказах и о том, что в Кларе столько непосредственности, ненасытной жажды жизни и готовности припасть к любому источнику.

Принесли суп и вино, которое было так кстати. На поверхности супа плавали искусно сделанные решеточки из сливок, при виде которых Клара ахнула от восхищения. Официант оказался на редкость приветливым, он остановился и очень мило объяснил, как эти решеточки делаются на поверхности супа вилкой. Клара пришла от этого объяснения в восторг, а официант выслушал ее восклицания с несравненным старомодным удовольствием. И когда он ушел, сияя профессиональной гордостью, Клара взяла ложку и, с улыбкой глядя на Габриэля, провела ложкой над решеточкой.

— Жалко разрушать такую красоту, правда? Хоть он и говорит, что это делается так просто, у меня бы никогда в жизни не получилось.

— Если вы не разрушите эту красоту, — сказал Габриэль, — она растает и расплывется. Видите, уже расплывается, лучше сами размешайте.

И Клара окунула ложку в суп и, помешав, стала есть.

Когда они доели суп, Габриэль взял под столом Кларину руку — горячую, сухую, послушную.

Клара посмотрела на него, улыбаясь.

— Мне нравится этот шрам, — произнесла она, чувствуя неожиданную свободу, словно все было уже решено между ними.

— Правда? — сказал он. — Я и сам всегда считал, что он мне к лицу. Но я уже давно не видел его — не смотрелся в зеркало.

— Это оттого, что вы упали с ограды в саду? — спросила Клара.

— Да, — ответил он и добавил: — Я рад, что он вам нравится, что вы находите во мне что-то привлекательное, ведь мне в вас нравится все.

Они улыбались друг другу нежно, открыто и уверенно, их взгляды были так испытующи и проникновенны, а интонации — так теплы, так редкостны, так волнующи.

Когда они съели бифштекс, Габриэль положил руку Кларе на колено, а она, скинув туфлю, уперлась ногой в его щиколотку, и он чувствовал сквозь чулок, какая у нее нежная ступня. Клара одолела полбутылки вина, щеки у нее порозовели, волосы падали на глаза.

— Клара, — произнес он, когда она согнула пальцы на его щиколотке. — Клара.

— Вечно эти волосы лезут в глаза, — сказала она, обеими руками отвела волосы назад и, опираясь локтями на стол, ладонями обрамляя треугольник на высоком лбу, наклонилась к Габриэлю. — Слишком длинные. Когда я ем, они лезут в тарелку.

— Только не подстригайтесь, — сказал Габриэль.

— Хорошая стрижка — слишком дорогое удовольствие. Вот они и растут.

— И пусть растут, — сказал он.

Они стали пить кофе, и Габриэль, глядя на Клару, предложил:

— А не пойти ли нам на дневной сеанс в кино?

— Разве вам не надо на работу? — спросила она.

— Надо, — отозвался он, — но я не пойду. Что бы вы ни ответили — даже если откажетесь, — на работу я не пойду.

— Но что вы будете делать, если я откажусь? — спросила она.