Белый шум - Дон Делилло

– Дениза переживает за тебя.

– Кто?

– Дениза.

– Разговоры – это радио, – сказала она. Дениза не выпускала свою маму на пробежки, пока та не пообещает нанести на кожу несколько слоев солнцезащитного геля. Девочка выходила следом за Бабеттой из дома, чтобы сзади плеснуть ей на шею последнюю каплю лосьона, потом поднималась на цыпочки, чтобы его равномерно втереть. Старалась смазывать все открытые места. Брови, веки. Мать с дочерью жарко спорили о том, действительно ли это необходимо. Дениза сказала, что солнце опасно для людей с белой кожей. Ее мама заявила, что все это – просто способ выставить напоказ болезнь.

– К тому же, я бегунья, – сказала она. – А бегуна вредные лучи, по определению, поражают с меньшей вероятностью, чем человека, который стоит или идет пешком.

Дениза повернулась ко мне, всплеснув руками, всем видом своим умоляя вразумить эту женщину.

– Самые опасные лучи – прямые, – сказала Бабетта. – А значит, чем быстрее движется человек, тем больше вероятность, что попадание будет лишь частичным – косыми, скользящими лучами.

Дениза разинула рот, у нее едва не подкосились ноги. Честно говоря, я не был уверен в том, что ее мать не права.

– Все это – принудительный ассортимент, который навязывают нам корпорации, – подвела итог Бабетта. – Солнцезащитный гель, система сбыта, страх, болезнь. Одного без другого не бывает.

Я отвез Генриха и его приятеля, укротителя змей Ореста Меркатора, пообедать на торговую улицу. Было четыре часа – время, когда Орестов тренировочный график предусматривал самую сытную еду. По его просьбе, мы пошли в ресторан «Каса Марио Винсента» – блокгауз с узкими окнами, казавшийся частью некоей системы береговых укреплений.

Мысли об Оресте и его змеях не давали мне покоя, и я искал удобного случая продолжить давний разговор.

Мы сидели в кроваво-красной кабинке. Толстыми руками Орест держал украшенное кисточкой меню. Казалось, плечи его стали намного шире, и серьезная голова утонула в них.

– Как идет подготовка? – спросил я.

– Я немного снизил интенсивность. Не хочу достигнуть пика слишком рано. Я умею заботиться о своей спортивной форме.

– Генрих сказал, что вы учитесь спать сидя, чтобы легче было в клетке сидеть.

– Этому я уже научился. Теперь у меня другая задача.

– Какая же?

– Употреблять побольше углеводов.

– Потому мы и пришли сюда, – сказал Генрих.

– Каждый день я немного повышаю дозу.

– Дело в том, что в клетке он будет расходовать колоссальную энергию. Придется быть настороже, напрягаться, когда подползет мамба, да мало ли что.

Мы заказали макароны и воду.

– Скажите, Орест, вас не беспокоит, что решающий момент уже близок?

– Что значит, беспокоит? Я хочу войти в клетку, вот и все. Чем скорее, тем лучше. Таков у Ореста Меркатора характер.

– Вы не волнуетесь? Не думаете о том, что может случиться?

– Ему нравится быть оптимистом, – сказал Генрих. – Нынче все спортсмены таковы. О неудачах никто не думает.

– В таком случае объясните мне, что значит быть пессимистом. О чем вы думаете, когда представляете себе неудачу?

– Я думаю вот о чем. Без змей я никто. Вот и весь пессимизм. Неудача – это если ничего не выйдет, если общество защиты животных не пустит меня в клетку. Как я смогу быть лучшим в своем деле, если мне не разрешат этим делом заниматься?

Мне нравилось смотреть, как Меркатор ест. Пищу он всасывал по законам аэродинамики. В соответствии с разностью давления, скоростью поглощения. Он ел молча, целеустремленно, сосредоточенно набивая брюхо и с каждым комком крахмала, скользившим по его языку, преисполняясь, по-видимому, все большего самомнения.

– Вы же знаете, что вас могут укусить. В прошлый раз мы об этом говорили. Вы думаете о том, что произойдет, когда ядовитые зубы сомкнутся у вас на запястье? Думаете о смерти? Вот что я хочу знать. Смерть вас не пугает? Может, мысли о ней не дают вам покоя? Позвольте мне играть в открытую, Орест. Вы боитесь умереть? Испытываете страх? От страха вы дрожите или потеете? Когда вы думаете о клетке, о змеях, о ядовитых зубах, вам не кажется, что на комнату падает какая-то тень?

– Как раз на днях я где-то прочел одну вещь. Сегодня умирает больше народу, чем за все прошлые периоды всемирной истории, вместе взятые. Подумаешь, еще один. Но уж лучше умереть при попытке внести имя Ореста Меркатора в книгу рекордов.

Я посмотрел на сына. Потом спросил:

– Не хочет ли он сказать, что за эти сутки умрет больше народу, чем за всю историю человечества до сих пор?

– Он хочет сказать, что сегодня мертвых больше, чем когда-либо прежде, в общей сложности.

– Что это за мертвые? Уточни.

– Он говорит о людях, которые уже мертвы.

– Что значит уже мертвы? Все, кто умер, уже мертвы.

– Он говорит о людях в могилах. О покойниках, которые известны. О тех, кого можно сосчитать.

Я слушал внимательно, пытаясь понять, что они имеют в виду. Оресту принесли вторую порцию.

– Но люди иногда сотни лет в могилах лежат. Может, он хочет сказать, что в могилах больше мертвецов, чем во всех прочих местах?

– Смотря что ты имеешь в виду под прочими местами.

– Сам не знаю, что я имею в виду. Утопленников. Тех, кого взрывом в клочья разорвало.

– В наши дни мертвых больше, чем когда-либо прежде. Вот и все, что он хочет сказать.

Еще некоторое время я смотрел на него. Потом повернулся к Оресту:

– Вы сознательно идете на верную смерть. Твердо решили сделать то, чего люди всю жизнь стараются не делать. Умереть. Я хочу знать, почему.

– Мой тренер говорит: «Дыши и ни о чем не думай». Он говорит: «Стань змеей, и ты познаешь неподвижность змеи».

– У него теперь есть тренер, – сказал Генрих.

– Он мусульманин-суннит, – сказал Орест.

– В Айрон-Сити, возле аэропорта, живут несколько суннитов.

– Сунниты, в основном, – корейцы. Правда, мой, кажется, араб.

– Разве это не муниты, в основном, корейцы? – спросил я.

– Он – суннит, – сказал Орест.

– Но ведь именно муниты, в основном, – корейцы. Хотя нет. Корейцы только руководители.

Они задумались. Я наблюдал за Орестом. Смотрел, как он вилкой бросает макароны себе в глотку. Серьезное лицо, неподвижная голова с входным отверстием для пищи, которую швыряет внутрь автоматическая вилка. Какая целеустремленность, какая верность намеченному курсу. Если каждый из нас – центр своего существования, то Орест, казалось, настойчиво стремился расширить этот центр, превратить его в пуп земли. Неужели все спортсмены таковы – делают более полноценной собственную личность? Возможно, их отвага, которой мы завидуем, имеет мало общего со спортом. Готовясь храбро встретить опасность, они тем самым избегают ее в каком-то более глубоком смысле и под бдительным присмотром некоего ангела-хранителя обретают способность уберечься от каждодневного умирания. Но разве Орест – спортсмен? Он будет просто-напросто сидеть – сидеть шестьдесят семь часов в стеклянной клетке и ждать, когда его укусят на виду у всех.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});