История Петра Великого - Александр Брикнер

Между тем как Петр во все время войны не переставал заботиться об администрации и законодательстве, Карл предоставил свое государство на произвол судьбы, довольствуясь исключительно деятельностью полководца. Тогда как развитие политической опытности царя шло чрезвычайно успешно с самого начала войны, постоянные походы, поглощавшие все время и все силы шведского короля, лишали его возможности готовиться к управлению делами вообще. Превосходя царя в качестве военачальника, Карл уступал ему политическими способностями. Петр медленно и с величайшею пользою для себя совершил длинный путь от Нарвы до Полтавы, между тем как Карл с юношеской опрометчивостью, надеясь на свое счастье, приближался к катастрофе. Петр мог пожинать плоды многолетних трудов и систематического учения в школе войны и политики; Карл, подобно азартному игроку, должен был лишиться результатов всех прежних побед в один миг, через «главное дело», сделавшееся неизбежным.

До последней минуты характеристической чертой в образе действий русских была крайняя осторожность. В русском лагере был «учинен воинский совет, каким бы образом город Полтаву выручить без генеральной баталии (яко зело опасного дела), на котором совете положено, дабы апрошами ко оной приближаться даже до самого города». С городом происходили сношения посредством пустых бомб, в которых летали письма через неприятельские линии; осажденные дали знать, что у них уже почти нет пороху и долго держаться не могут. По получении этих известий был собран новый военный совет, на котором положено, что другого способа к выручке города нет, как дать главную баталию. Русская армия тронулась и остановилась в таком месте, где шведы не могли принудить ее к главной баталии до окончания возводимых по указанию царя ретраншементов.

Скоро узнали, что Карл в ночной рекогносцировке, наткнувшись на казаков, был ранен в ногу.

27 июля началась битва нападением шведов на русскую конницу; они успели овладеть двумя еще не отделанными редутами; вскоре сражение завязалось по всей линии. Петр находился в самых опасных местах, лично воодушевляя войска; шляпа и седло его были прострелены. Не менее храбрости выказал и Карл. Пушечное ядро ударило в коляску, в которой везли раненого короля, и он приказал носить себя по рядам в носилках. После отчаянного двухчасового боя все было решено в пользу русских. Расстроенные, разбитые шведы обратились в бегство. В числе множества пленных, взятых русскими, находились: первый министр Карла XII граф Пипер, фельдмаршал Реншёльд и четыре генерала.

В кратких чертах сам Петр впоследствии в своей «Гистории Свейской войны» изложил главный ход битвы. Здесь сказано, между прочим: «Хотя и зело жестоко во огне оба войска бились, однако ж, то все долее двух часов не продолжалось: ибо непобедимые господа шведы скоро хребет показали, и от наших войск с такою храбростию вся неприятельская армия (с малым уроном наших войск, еже наивяще удивительно есть), кавалерия и инфантерия весьма опровергнута, так что шведское войско ни единожды потом не остановилось, но без остановки от наших шпагами и байонетами колоты» и проч.

После битвы, за обедом, к которому были приглашены пленные генералы и офицеры, Петр провозгласил тост за здоровье учителей своих в военном искусстве. «Кто эти учители?» — спросил фельдмаршал Реншёльд. «Вы, господа шведы», — отвечал царь. «Хорошо же ученики отблагодарили своих учителей!» — заметил фельдмаршал.

На другой день Петр послал Меньшикова в погоню за бежавшим неприятелем. Он с 9 000 войска догнал шведов 30 июня у Переволочны. Все население разбежалось, и шведскому войску не на чем было переправляться через Днепр. Отыскали две лодки, связали вместе, поставили на них повозку короля и таким образом переправили его ночью на другой берег. Нашлась лодка и для Мазепы. Большая часть войска осталась на левом берегу, под начальством Левенгаупта. Весьма немногие переправившиеся кто как мог успели уйти; многие потонули. В это время шведы, не успевшие переправиться, были настигнуты Менши-ковым и, не имея ни пороху, ни артиллерии и совершенно упав духом, сдались военнопленными в числе 16 000 человек.

«И такс, — писал Петр, — Божиею помощию, вся неприятельская, толь в свете славная армия (которая бытием в Саксонии не малый страх в Европе причинила) к государю российскому в руки досталась».

Поздравляя Ромодановского «в свете неслыханною викториею», Петр прибавил: «Ныне уже без сумнения желание вашего величества [617], еже резиденцию вам иметь в Петербурхе, совершилось чрез сей упадок конечной неприятеля».

Курбатов писал царю: «Радуйся, яко есть надежда на исполнение издавна вашего желания — Варяжского моря во одержавши». В то же время он выразил надежду, что «преславная виктория поведет к миру» [618].

Упоенный радостью, Петр писал Екатерине тотчас же после битвы: «Матка, здравствуй! Объявляю вам, что всемилостивый Господь неописанную победу над неприятелем нам сего дня да-ровати изволил; единым словом сказать, что вся неприятельская сила наголову побита, о чем сами от нас услышите, и для поздравления приезжайте сами сюды». Немногим позже Петр в письме к Екатерине намекнул на значение битвы для всего положения дел в Польше: «Лещинский бороду отпустил для того, что корона его умерла». И в следующие годы 27 июля Петр и Екатерина часто поздравляли друг друга с годовщиною Полтавской битвы, «днем русского воскресенья», «началом нашего спасения», «началом нашего благополучия» и т.п. [619]

Меньшиков был награжден чином фельдмаршала, а Петр, числившийся до того лишь полковником, по просьбе войска принял чин «сухопутный — генерал-лейтенанта, а на море — шаутбе-нахта», т.е. вице-адмирала.

В Москве Полтавская битва праздновалась торжественно. Царевич Алексей Петрович устроил банкет для русских и иностранных министров; царевна Наталья Алексеевна и вельможи также «трактовали» многих несколько дней сряду; пушечная стрельба и колокольный звон продолжались семь дней; по вечерам горели потешные огни и проч.

Полтавской битвой все изменилось в пользу России, и были устранены все сомнения относительно ее будущего величия. На современников это событие произвело самое глубокое впечатление. Тот самый Лейбниц, который после Нарвского сражения желал дальнейшего успеха Швеции и считал возможным занятие Карлом XII Москвы и завоевание России до Амура, назвал теперь победу царя достопамятным в истории событием и полезным уроком для позднейших поколений. От очевидцев он узнал о том, как храбро сражались русские войска, и выразил убеждение, что последние превосходят все другие. Далее, он считал вероятным, что Петр отныне будет пользоваться общим вниманием и принимать весьма деятельное участие в делах всемирной политики. Лейбниц понимал, что между Полтавской битвой и реформами Петра существовала тесная связь. «Напрасно, — писал он, — опасались чрезмерного могущества царя, называя его туркою севера. Никто не станет препятствовать ему в деле образования своих подданных. Что касается до меня, то я очень рад водворению в России разума и порядка» и проч. С бароном Урбихом, русским резидентом в Вене, Лейбниц переписывался о медали в память Полтавской битвы [620].

Иностранцы, находившиеся в России, также понимали, что торжеством Петра в области внешней политики обуславливалось дальнейшее внутреннее развитие России. Джон Перри выразил убеждение, что при противоположном исходе Полтавского сражения неминуемо по всему государству поднялся бы всеобщий бунт и что повсеместная ненависть к реформам царя повела бы к реакции. Этим взглядам соответствовал позднейший отзыв Вольтера, заметившего о Полтавской битве, что это единственное во всей истории сражение, следствием которого было не разрушение, а счастье человечества, ибо оно представило Петру необходимый простор, чтобы идти далее по пути преобразований [621].

В какой мере изменился взгляд на Россию за границей, видно, между прочим, из следующего обстоятельства. Мы упомянули выше, как министр герцога Вольфенбюттельского по случаю переговоров о браке царевича с принцессой Шарлоттой указывал, как на препятствие к браку, на опасное положение в самой России царя Петра. В то же время он говорил о ничтожном значении его в ряду государей. «Едва ли, — было сказано в записке Шлейница, — царю будет возможно занять видное место в Европе [622], так как Швеция никогда не решится отказаться от Прибалтийского края в пользу России и так как Польша, Голландия и Англия никогда не допустят развития сил России на море». Тотчас же после Полтавской битвы совершенно изменилось мнение о значении России. В Вольфенбютгеле приходили в восхищение при мысли о сближении с Россией; вскоре было приступлено к составлению брачного договора, и дело уладилось в короткое время.