Июнь. 1941. Запрограммированное поражение. - Лев Лопуховский

Результаты, достигнутые в ходе игр, имели далеко идущие последствия. Прежде всего выяснилось, что наступление на Восточную Пруссию с ее сложными условиями местности, а главное, из-за возведенных там мощных линий укреплений, насыщенных большим количеством стационарных огневых сооружений, сулило мало перспектив. Подкреплял это мнение и недавний печальный опыт прорыва «линии Маннергейма». В противовес этому шансы на успех на юге расценивались значительно выше. В результате был сделан вывод, что нанесение главного удара на юго-западном стратегическом направлении при одновременном сковывании противника путем частных операций на северо-западе и в Румынии позволит решить несколько ключевых стратегических задач и обеспечит дальнейшие успешные действия Красной Армии.

Подводя итоги совещания высшего руководящего состава РККА, нарком Тимошенко 31 декабря 1940 г. отметил, что в ходе его обсуждались новые злободневные и проблемные вопросы военного искусства. В обстановке «смелой индивидуальной и коллективной творческой деятельности, являющейся базой военной науки и военного искусства, ‹…› мы начинаем создавать новые основы, новые предпосылки для дальнейшего роста нашей Красной Армии». Нарком не мог обойтись без славословий в адрес вождя: «мы «‹…› углубляем и расширяем ту перестройку в Красной Армии, которую стали осуществлять по директиве товарища Сталина полгода тому назад. ‹…›Мы начали по-настоящему выполнять указания товарища Сталина о поднятии военно-идеологического уровня наших командных кадров и положили начало созданию своей собственной военной идеологии» (выделено нами. — Авт.).

Заметим, что автократия, как правило, не совместима с подлинной наукой. Как тут не вспомнить Жомини, который обосновал и применил «принцип духовной независимости военного теоретика и историка, способность смело высказывать монарху свои рекомендации. Подлинный ученый свободен от гнева и пристрастий». «Я не знаю ни одного другого более независимого исследователя, кроме Жомини», — писал один из последователей генерала. По оценке Свечина, Жомини был «интернационалистом» — в том смысле, что военная теория не может быть разработана в узких рамках одной нации.

Тимошенко постарался принизить значение побед вермахта над англо-французскими войсками, заявив: «В смысле стратегического творчества опыт войны в Европе, пожалуй, не дает ничего нового». Обосновывать сей глубокомысленный вывод нарком не стал, дав понять присутствующим, что вопросами стратегии может заниматься только товарищ Сталин. Однако далее Тимошенко не смог не отметить, что «в области оперативного искусства, в области фронтовой и армейской операции происходят крупные изменения. ‹…› сила и успех современного наступления — в высоком темпе и непрерывности наступления», которые обеспечиваются «массированным применением мотомеханизированных и авиационных соединений, используемых для нанесения первого удара и для непрерывного развития удара в глубину». При этом «‹…› роль пехоты при атаке изменилась. Из ударного средства она превратилась в основание бронированного ударного клина, который острием танковых дивизий врезывался в глубину территории противника».

Нарком посчитал нужным подчеркнуть: «Огромное значение в успехах германской армии в войне 1939–1940 гг. имела тщательная подготовка театров предстоящих военных действий и операций: развитие автомобильных и рельсовых путей; создание аэродромной сети как на своей территории, так и агентурное ее обеспечение на территории противника; массовое насаждение агентуры в полосе предстоящих операций (создание паники среди населения, быстрая информация о группировках войск или важных передвижениях); подготовка передовых баз материально-технического обеспечения; накопление восстановительных средств путей сообщения». И сделал вывод: «При изучении армейской и фронтовой операции нам необходимо постоянно учитывать реальную материальную базу, с прогнозом на будущее, в связи с ростом экономики нашей страны» [439].

Уделил Тимошенко внимание и обороне. Он отметил, что «Ряд успешно проведенных на Западе прорывов в войне 1939–1940 гг. породил у некоторых исследователей мысль о кризисе современной обороны. Такой вывод не обоснован. Его нельзя делать из того, что ни на польском, ни на французском фронтах немцы не встретили должного отпора.

‹…› Опыт войны показывает, что современная оборона не может ограничиться одной тактической зоной сопротивления, что против новых глубоких способов прорыва необходим второй и, пожалуй, третий оперативный эшелон обороны, состоящий из оперативных резервов, специальных противотанковых частей и других средств, опирающийся на подготовленные в тылу оборонительные противотанковые районы или рубежи. При этих условиях оборона приобретает вновь свою устойчивость и сохраняет все права гражданства и в будущем ‹…›» [440]. Однако вопрос, при каких условиях оборона имеет право на существование и в стратегическом масштабе, так и не был поднят. И неудивительно: хотя сам Сталин на этом совещании не присутствовал, он лично отредактировал заключительное слово наркома обороны. Кроме немногих замечаний, им были вписаны фразы: «К обороне приступают для того, чтобы подготовить наступление» и «Оборона особенно выгодна лишь в том случае, если она мыслится как средство для организации наступления, а не как самоцель» [441].

К сожалению тех, кто мог по-настоящему оценить новые идеи и способы ведения войны, использованные немцами в Польше и на Западе, и высказать смело свое мнение, на совещании не оказалось. Почти не осталось их и во всех вооруженных силах. Инакомыслие к этому времени было в основном выкорчевано. А жаль. Например, видный военный теоретик Г.С. Иссерсон[77], имевший к тому же большой опыт командной и штабной работы, мог бы высказать свои мысли о содержании начального периода войны. В 1940 г. он на основе глубокого анализа опыта начавшейся Второй мировой войны написал небольшую, но весьма интересную книгу «Новые формы борьбы (опыт исследования современных войн)», где сделал поучительные выводы о способах развязывания современных войн и формах ведения начальных операций. В ней он за год до Великой Отечественной войны пророчески утверждал:

«Война вообще не объявляется. Она просто начинается заранее развернутыми вооруженными силами. Мобилизация и сосредоточение относятся не к периоду после наступления состояния войны, как это было в 1914 году, а незаметно, постепенно проводятся задолго до этого. Разумеется, полностью скрыть это невозможно. В тех или иных размерах о сосредоточении становится известным.

Например, не оказывается развернутой огромная вооруженная сила. После этого остается только дать сигнал, и война сразу разражается в своем полном масштабе» [442].

К несчастью, никто из власть имущих в СССР не пожелал прислушаться к мнению Иссерсона. Хотя его идеи были замечены и «отмечены»: Иссерсона арестовали за две недели до начала войны. Расстрелять не пожелали (за что? — ведь его прогноз полностью подтвердился), но осудили на 10 лет ИТЛ и 5 лет поражения в правах.

Как показали дальнейшие события, в сущности германской стратегии блицкрига, обеспечившей быстрые победы вермахта в Польше и во Франции, наши военные руководители по-настоящему разобраться не сумели. Слона «блицкрига» Тимошенко так и не приметил… И весьма актуальный вопрос, что же можно и нужно противопоставить массированному применению танковых и механизированных соединений противника, непрерывно поддерживаемых ударами авиации, должного внимания не получил. Несмотря на некоторые прорывы в теории военного дела, над основной массой командиров, особенно выходцев из народных низов, продолжал довлеть опыт Первой мировой и Гражданской войн. Изменившийся характер начального периода войны так и не был учтен при планировании первых операций и подготовке командных кадров, штабов и войск.

Однако впечатляющие успехи немцев в сражениях, развернувшихся на Западе в мае 1940 года заставили командование Красной Армии пересмотреть свое критическое отношение к созданию крупных танковых и механизированных соединений. Не дожидаясь окончания боев во Франции, было принято решение вновь сформировать танковые корпуса, поспешно распущенные сразу после польской кампании всего полгода назад, но уже в другом, более мощном составе.

По итогам игр в высшем руководящем эшелоне Красной Армии произошли существенные кадровые перестановки. На Сталина произвел благоприятное впечатление доклад Жукова на совещании (он же не знал, что доклад написал полковник Баграмян), и то, что тот действовал заметно лучше своих оппонентов. И 14 января 1941 г. Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) «О начальнике Генерального штаба и командующих войсками военных округов» на место Мерецкова был назначен Г. К. Жуков. Он занял этот ответственнейший пост, несмотря на полное отсутствие у него соответствующего образования и открытую неприязнь к штабной работе. Что послужило причиной такого назначения, ведомо только Сталину. Жуков лично докладывал вождю о разгроме 6-й японской армии на р. Халхин-Гол[78]. Ему понравилась деятельность Жукова в качестве командующего войсками Киевского военного округа и то, как он выдворял румын из Бессарабии. Сталину импонировали смелые, энергичные люди с твердой волей и, конечно, преданные ему лично. Он доверял кавалеристам, выходцам из 1-й Конной армии — Тимошенко, Буденному, Щаденко и другим[79]. Когда 7 мая 1940 г. в РККА были учреждены звания генералов, Жукову в числе первых было присвоено звание генерала армии. Назначенный вместо Жукова на освободившуюся должность командующего КОВО М.П. Кирпонос 22 февраля 1941 г. получил звание генерал-полковника. Тем же постановлением были присвоены очередные воинские звания недавним оппонентам Жукова по играм: Павлов был повышен до генерала армии, а Кузнецов стал генерал-полковником.