Инго и Инграбан - Густав Фрейтаг

Еще раз повернувшись к свету, она смело вступила под сень леса.

Около часу Вольфрам вел ее среди деревьев по горам и долам, и наконец остановился на возвышении подле одного исполинского бука и тихим голосом промолвил:

– Вот это дерево.

Осторожно отодвинув листья папоротника, он приподнял кусок буковой коры, закрывавшей дупло, указал на него рукой, а затем осмотрелся вокруг. Никого не было видно.

– Еще не настала пора, когда он приходит, но будь уверена, что сегодня он явится. Ему нужен конь.

У девушки забилось сердце, когда она взглянула вокруг себя. Исполинские стволы один за другим окружали ее, подобно громадной стене.

– Расстанемся, Вольфрам. Возвратись во двор, а меня оставь здесь. Я хочу встретить его одна.

– Могу ли я покинуть безоружную женщину в столь диком месте? – с неудовольствием ответил Вольфрам.

– Ступай, верный человек. То, что я имею сказать ему, касается одних лишь нас и никто не должен слышать этого. Если же хочешь быть мне другом, то завтра приходи сюда в полдень и спроси дерево, что сталось со мной. Я так хочу, Вольфрам, и поступив иначе, ты огорчишь меня.

Вольфрам протянул ей руку.

– Счастливо оставаться, Вальбурга. Я не ушел бы, но знаю, что Инграм не заставит себя ждать.

Он шел обратно до тех пор, пока девушка могла его видеть, затем бросился на землю.

– Подожду, пока не увижу Инграма, чтобы подле нее был кто-нибудь знакомый с лесными обычаями.

Вальбурга одиноко сидела под деревом, сложив руки. Она глядела ввысь, но не голубое небо видела она, а ветви и листву. Глубокое безмолвие царило под сенью серых древесных стволов, лишь изредка слышался вверху крик птицы. Вдруг что-то спустилось по стволу, и белка уселась на ветке против Вальбурги. Она наклоняла свою маленькую головку и глядела круглыми глазами, держа в лапах орех. И обратившись с приветствием к лесному зверьку, Вальбурга сказала:

– Как идут тебе твои мохнатые ушки и пышный хвост. Будь же ласкова ко мне, рыженькая, потому что не замышляю я ничего дурного. Тревожусь я только об одном человеке, которого ты часто видишь, когда носишься по вершинам деревьев. Если встретишь его – приведи ко мне.

Белка мотнула головой, бросила орех и быстро поднялась по стволу дерева.

– Она исполнит мое желание, – улыбнулась Вальбурга.

Вдруг она услышала поспешные шаги, кто-то окликнул ее по имени, и она увидела Инграма, который направлялся к ней среди деревьев. Он бросился перед ней на мох и схватил за руки.

– Наконец ты пришла! – от радостного волнения голос не повиновался ему. – Я тайно надеялся еще раз увидеть тебя и каждый вечер бродил, точно околдованный.

Вальбурга нежно погладила его щеки и волосы.

– Бледная тень, бегущая солнечного света! Бледно лицо твое, всклочены волосы, исхудало тело! Враждебен тебе лес: твой вид печален и суров.

– Ужасно одиночество для отверженного, – ответил Инграм. – Ноги его ущемляются древесными корнями, ветви рвут его волосы, а вороны в выси резко перекликаются друг с другом, достанется ли он им в пищу или нет? Не знаю, – приподнялся он с мха, – радоваться ли мне, что вижу тебя: ты пришла от монахов и к ним же возвратишься с радостной вестью, что застала ты меня в горе и бедствии.

– Я была у монахов, но пришла к тебе, – ответила Вальбурга. – Из христианского двора прибыла я, чтобы позаботиться о тебе, если это возможно, и покинув людей, я избрала дикий лес. Если только согласен ты принять меня.

– Вальбурга! – вскричал Инграм.

И вновь бросившись на землю, он охватил ее руками, прижался головой и зарыдал, как ребенок.

Вальбурга взяла его голову, поцеловала волосы и утешила, словно мать.

– Успокойся. Тяжела судьба твоя, но я помогу тебе. И я взросла в пустыне, невдалеке от порубежных хищников, но угнетенных спасает терпеливое мужество. Садись против меня, Инграм, и давай разумно поговорим, как говорили мы некогда у очага моего отца.

Инграм послушно сел, держа руку Вальбурги.

– Не пожимай так нежно руку мою, – сказала Вальбурга. – Много грустного хочу я тебе сообщить и неохотно говорят об этом девичьи уста.

Но Инграм перебил ее:

– Прежде чем выскажешься, выслушай меня.

И подняв с мха камень, он бросил его в сторону.

– Так выбрасываю я все, разлучившее нас. Но и ты, Вальбурга, забудь, чем я огорчил тебя. Не вспоминай о сорбских узах и об освобождении при помощи чужеземца. Умоляю тебя, не смущай меня суровыми речами. При виде твоем я ощущаю такое блаженство, что мало забочусь о мире и изгнании. Ты несказанно мила моему сердцу. Теперь же, надеюсь, я ни о чем не смогу думать, как только о тебе.

Покров, скрывавший половину лица Вальбурги, пошевелился.

– Взгляни сначала, мила ли я тебе, Инграм. Мы хвалим жениха, который сперва осматривает то, что намерен он приобрести.

Она откинула назад покрывало. Багровый рубец тянулся по ее левой щеке: одна половина лица была непохожа на другую.

– Это не та Вальбурга, щеки которой ты ласкал некогда.

Инграм увидел перед собой лицо, испугавшее его в то время, когда он обнажил меч на епископа… Вальбурга пытливо глядела на него. Заметив его изумление, она закрыла свою щеку и отвернулась, скрывая слезы.

Но Инграм пододвинулся к ней и тихо прикоснулся к другой ее щеке.

– Позволь мне поцеловать ее, – сказал он. – Я испугался, потому что неприятно выглядит шрам на лице твоем, но я знаю, что ты получила его в то время, когда я был в безумии. Это не лишит меня уважения мужчин и женщин.

– Честно говоришь ты, Инграм, но боюсь я, чтобы со временем не тягостен был тебе вид мой, когда станешь ты сравнивать меня с другими. Я горда и когда буду твоей женой, то потребую, чтобы был ты моим живой и мертвый: в этом мое право. Скажу тебе, что у меня на сердце. Когда я была такой же, как и другие девушки, то надеялась выйти замуж. Именно за тебя. Но недавно слышала я как бы говоривший во мне голос, что должна я облечься другому повелителю, Господу небесному, который и сам имел на себе язвы. Лицо мое закрыто только наполовину, но должна ли я совсем покрыть мою голову, или нет – об этом спрашиваю тебя в тяжкий час скорби.

Инграм вскочил.

– Всего дурного желаю я монахам, отвратившим от меня твое сердце!

– Они не сделали этого, – с живостью ответила Вальбурга. – Ты не знаешь тех, кого бранишь. Садись и спокойно слушай. Между нами должно быть доверие. Если бы ты был счастлив, может статься я бы скрывала чувства моего сердца. Обратись ты даже к ближайшему родственнику моему, и тогда по причине шрама тщетным было бы твое желание и твое сватовство. Я бы с трудом поверила твоему постоянству. Но теперь я вижу, что ты нуждаешься в друге, что жизнь твоя подвергается великой опасности. Страх за тебя перевесил в моем сердце, и вот я пришла к тебе, чтобы не одичал ты между хищными зверями и не погиб в лесу, если только я смогу предотвратить это. Знаю я, да и ты знаешь, что в любом несчастье – я с тобой.