Инго и Инграбан - Густав Фрейтаг

Меммо бродил по лесам и лугам со своими учениками, объяснял им свойство трав и растений, причем деревенские мальчишки кричали на его маленьких питомцев, как кричат дикие птицы на прирученных, и Меммо порой приходилось поработать палкой, чтобы разогнать драчунов.

Весть о новой школе и странных порядках христиан далеко разнеслась по стране. Хотя знатным людям и не по вкусу приходился невоинственный обычай, но многие считали полезным отдавать в школу младших сыновей.

Некоторые из женщин и детей были разобраны их друзьями, но большая часть находилась под опекой епископа, да ничего лучшего они и не могли желать, потому что домашнее хозяйство было благоустроено, а все потребное для жизни припасено в строгом порядке. Доброхотные христиане постоянно поставляли дары: съестные припасы, скот, дрова. Иное было приобретено и собственным трудом домочадцев. Вальбурга и Гертруда также жили здесь. Всякий раз, как епископ поздно возвращался из своих поездок, он принимал отчет от домочадцев. И всегда у него находилось ласковое слово для Вальбурги и ее маленьких братьев.

Вальбурга выздоровела. Меммо доказал на ней свое искусство врачевателя. В течение многих недель он не позволял ей работать на открытом воздухе, но теперь объявил о ее полном выздоровлении. Половину ее лица все же скрывало покрывало, предохраняя язву от ветра. Однажды ее навестил Готфрид, когда Вальбурга разглядывала ткань, прикидывая, что можно из нее сшить.

– Твоя одежда совсем износилась, – сказала она монаху. – Тут еще останется достаточно сукна, и я могла бы сшить тебе новое домашнее платье.

– Позаботься о других, – ответил Готфрид. – Если одежда у меня плоха, то я сотку и сошью себе другую или получу сшитую другим монахом. Обычай не позволяет чернецу носить женскую работу.

Он сказал это с большим, чем следовало воодушевлением, причем провел рукой по голове Беццо, который ухватился за ногу Вальбурги и нетерпеливо вскарабкался ей на руки.

– Опять жмут! – вскричал Беццо.

– Это он насчет башмаков, – объяснила Вальбурга. – Ножки у него языческие, неповинующиеся указаниям епископа. Будь же умником, Беццо, и попроси монаха, чтобы он перекрестил твою головку в ограждение от дурных мыслей.

Беццо согласился и кинулся с шеи девушки на шею монаха, прося:

– Перекрести мне голову, а тетушка Вальбурга даст мне медовой патоки.

– Надобно же, чтобы крестное знамение полюбилось малюткам, – пояснила Вальбурга.

Готфрид покраснел, снял мальчика с шеи и поставил его на землю.

– Мы редко видим теперь тебя, – продолжала Вальбурга. – Однако все мы сердечно к тебе привязаны.

– Следующей весной приедет моя сестра Кунитруда, – ответил Готфрид. – Она будет жить с вами. Она обрекла себя Господу, ходит с покрытым лицом и будет начальницей женской обители. Она умнее меня.

– Разве она умеет по латыни? – спросила изумленная Вальбурга.

– Она говорит по латыни лучше меня и владыко хвалит ее за искусство стихосложения. Не одну священную книгу она прочитала.

– Куда же нам против такой женщины? – испуганно вскричала Вальбурга.

– Она не старше тебя, и похожа на тебя лицом и движениями, – смущенно ответил Готфрид. – Надеюсь, она будет тебе доброй подругой.

– Молода и уже обрекла себя Господу? – задумчиво продолжала Вальбурга. – Молодая девушка приняла на себя столь великий подвиг? Если лицо у нее покрыто, то ей неприлично ходить весною с девушками по лугам, не может она ласково приветствовать мужчин и помышлять о муже и детях. Великая и тяжкая это обязанность для молодого сердца. Прости, достопочтенный брат мой, – спохватилась Вальбурга, взглянув на зардевшееся лицо монаха. – Я забыла, что она твоя сестра и – что ты сам посвятил Господу свою жизнь.

Готфрид наклонил голову, молча поклонился Вальбурге и быстро направился к школе, а девушка подошла к водоему, приподняла покрывало, взглянула на красный шрам на своем лице и со вздохом опустила полотно.

– Шрам не красит девушку, – грустно промолвила она. – Едва ли кто-нибудь похвалит мое лицо. Уж нет ли у его сестры пятен на лице, если она отказывается от земных радостей?

Почувствовав удар по плечу, она быстро повернулась: Гертруда смотрела на нее с улыбкой. Она надела Вальбурге на голову венок из ясеневых листьев и красных ягод.

– Тебе очень к лицу этот венок! – сказала она.

– Благочестивые монахи обещали полностью исцелить мою рану, – произнесла Вальбурга.

– Длиннокафтанники хорошие люди, – согласилась Гертруда. – Но как ты полагаешь: есть ли между ними человек, достаточно сильный, чтобы в хороводе приподнять над своими бедрами крепкую девушку?

– Не говори столь неразумно, – сказала Вальбурга и повесила венок на колодец.

Гертруда скрестила свои могучие руки и насмешливо взглянула на подругу.

– Полагаю, что ты и сама так думаешь втихомолку. Все здесь очень чинно, но не слышала я, чтобы кто-нибудь тут веселился, кроме ребятишек. Никогда мне не было так хорошо, как под сенью креста, но порой я отдала бы все, лишь бы только попрыгать летом с веселым парнем через ночные огни.

– Не говори о языческих обычаях, чтобы кто-нибудь из детей не услышал, – напомнила Вальбурга.

– Неужели в тебе столько усердия, что ни одна мысль твоя не выходит за пределы христианского дома? – спросила Гертруда.

Но, заметив печальные взоры подруги, она раскаялась в своем вопросе и продолжала:

– Почему никогда не говоришь ты со мной о человеке, который ради тебя пришел к очагу твоего отца?

– Я боюсь расспрашивать о нем, – грустно призналась Вальбурга, – так как мне неизвестно, что он думает обо мне. Женщины говорили, будто он далеко отсюда, в рати франкского короля. Ему всегда хотелось большого похода. Что ты уставилась на меня, Гертруда? Ты что-то знаешь о нем? Будь же добра, говори!

– Разве ты не слышала известное уже многим? Его судили графским судом и если приговор уже состоялся, то пусть тебе передадут это другие, а не я.

– Где Вольфрам? – вскричала Вальбурга. – Каждый день я высматривала его в «Вороньем дворе», но он пуст.

– Там все разбежались, – ответила Гертруда.

– Но кто-то же кормит скот?

– Быть может Вольфрам тайно живет во дворе. Если для тебя так важно видеть слугу Инграма, то я помогу тебе.

– Приведи его сюда, – попросила Вальбурга.

– Едва ли он осмелится придти: всадники графа сторожат у ворот. Но раз ты можешь теперь выходить на воздух, то пойдем со мной к воротам.

Подойдя к воротам, девушки увидели толпу народа, собиравшуюся всякий раз, когда ожидали возвращения епископа из поездки. Подле всадников стояли бедные и больные, первые – в ожидании подачки, вторые – исцеления. В сторонке стояли воины в чуждой славянской одежде. Вальбурга с отвращением признала шапки и конскую сбрую сорбов, а также знакомого седобородого старика. Он с низким поклоном подошел к женщинам, теребя свою шапку.