Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II - Евгений Александрович Адамов

без нашего участия закроет нам на будущее время путь в Турцию и заставит нас ограничиться тем, что осталось у нас по Бухарестскому[385] и Константинопольскому договорам[386].

На подлиннике собственноручная пометка Николая II (черта и две точки)[387].

192. Великобританский статс-секретарь по иностранным делам сэр Эд. Грэй послу в Петрограде сэру Дж. Бьюкенену

Шифрованная телеграмма[388]

№ 402. 22 марта 1915 г.

Из Парижа № 125.

Греческий посланник заявил сегодня, что согласно телеграмме греческого посланника в Петрограде Россия сделала определенное предложение Болгарии послать 150 000 человек против Константинополя и приготовить свою армию для оказания помощи Сербии, обещая ей линию Энос — Мидия, границу 1912 г. в Македонии, а также…

Болгария отказалась помогать Сербии, но согласилась напасть на Турцию при условии, что в Нише ей будут обеспечены уступки в Македонии.

Директор политического департамента, только что видевший греческого посланника, сказал, что это до некоторой степени соответствует действительности.

193. Болгарский посланник в Петрограде М. Маджаров председателю совета министров и министру иностранных дел В. Радославову

Секретное донесение[389]

№ 314. 14/27 марта 1915 г.

Господин министр,

Из шифрованной телеграммы, которую я получил здесь 9 марта 1915 г., я понял, что болгарское правительство решило не оказывать Тройственному соглашению, а особенно России, даже той помощи, которую Греция и до настоящего времени оказывает Франции и Англии, не оскорбляя этим ни Германии, ни Австро-Венгрии, ни Турции и не считая этого за нарушение нейтралитета. Не буду останавливаться на том, что наше правительство делало для Турции, когда эта последняя готовилась к войне с Тройственным соглашением и когда она уже начала войну, потому что не располагаю никакими положительными данными из болгарских официальных источников, а выводить заключение из непроверенных фактов недобросовестно; но я не исполнил бы своего долга, если бы не напомнил Вам еще раз, что у Тройственного соглашения существует убеждение, что наши власти помогали Турции и после того, как она стала воюющей стороной. Никакие наши заверения не в силах искоренить это убеждение. А для меня, который верит в торжество Тройственного соглашения, подобные обвинения не могут не иметь значения, когда настанет время преобразования мировой карты.

В вышеупомянутой телеграмме Вы говорите, что так как весь болгарский народ поддерживает нейтралитет, то и болгарское правительство поддерживаемого… Позвольте мне, господин министр, не с целью критики, но для выяснения, высказать несколько мыслей по этому вопросу. Я не помню, чтобы в истории войн было много случаев, где бы нация заранее решала, оставаться ли правительству нейтральным до конца, или же вступить в войну, однако, для государства, где происходило нечто подобное, результаты бывали весьма печальные. В 1897 г. греческое правительство начало войну против Турции по настоянию народа (по крайней мере, впоследствии греческий король и греческое правительство считали народ ответственным), но мы все знаем, какое несчастие постигло Грецию из-за этого народного движения[390]. В сущности, говоря теоретически, если существует нечто, для чего нужно предварительное согласие народа, то это война, так как война является самым важным мероприятием в государстве, ибо для благополучного ее окончания необходимы все силы народа — духовные и материальные. Но при всем том, даже и в республиканском государстве война начинается не народным собранием и предварительным объявлением. Для благополучного окончания войны не достаточно только доброй воли и желания народа. Война требует изучения и подготовления к ней без шума и без рекламы. Затем необходимо выбрать момент. Не надо упускать из виду, что трудно определить, когда война является наступательной или же оборонительной. В одном из английских учебников международного права было сказано как-то, что война сперва решается, а потом мотивируется. По-моему, однако, вопрос об оправдании или осуждении войны решается сообразно с той целью, которую она преследует, и результатами, которых она достигает. Народ мог бы быть лучшим судьей в этом вопросе, если бы ему сообщали все сведения, которыми располагает правительство; однако много донесений и много телеграмм не видят света даже и после совершения факта. Как может народ заранее знать, каковы будут его отношения к соседям, если ему не известно о существовании ни одной официальной переписки. Если же сказать, что народ не желает войны ни при каких обстоятельствах, это значит произнести самый страшный приговор над его существованием. Всякий народ миролюбив, всякий народ жалеет своей крови до тех пор, пока не настанет время, когда мир будет постыднее всякой войны, тогда глава государства и правительство обязаны не только в силу светских, но и божеских законов бодрствовать и не пропускать ни одного решительного момента, который может принести славу и выгоду отечеству. Никакое правительство не может оправдать себя перед историей в том, что оно упустило благоприятный момент лишь потому, что народ был в то время миролюбиво настроен или что в газетах писали в пользу нейтралитета; надо будет доказать, что оно осталось пассивным, потому что мелкие выгоды требовали больших жертв. Когда факт свершится, сам народ упрекнет его и скажет, что правительство, которое оправдывает себя его миролюбием и его волей, не дало ему вовремя всех разъяснений относительно внешней политики, а держало его в заблуждении по самым жизненным вопросам государства. Последняя война дала нам яркий пример того, что момент объявления войны определяет не народ, а его правительство; народ идет вслед за ним и выражает одобрение и энтузиазм. Я оставлю в стороне другие державы, участвующие в настоящей войне, и ограничусь только Англией, я это сделаю не только вследствие ее политического устройства, но и ее географического положения. У Англии не было официального союза ни с одной державой, а ее географическое положение давало ей возможность оставаться нейтральной. Германия думала до последней минуты, что она будет соблюдать нейтралитет, оставаясь расположенной к Франции. Россия и Франция не знали, какой политики будет держаться Англия. Английский же народ не проявлял никакой ненависти к Германии и никакой любви к России. Выступило, однако, правительство и оказало, что нейтралитет Бельгии нарушен Германией, что Англия должна ее защитить, что интересы империи в опасности, что она будет на стороне Соглашения и т. д., и т. д., и английский народ почти единодушно поддержал свое правительство. Если бы английское правительство явилось в парламент с декларацией, что, по его мнению, Германия может пройти через Бельгию и что Россия может не защищать Сербии, общественное мнение в этом государстве было бы совсем иным. И это не означает ни невежества, ни политического малодушия, а является естественным следствием самих обстоятельств. С годами внешняя политика Англии как бы ускользала из рук народа