Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир - Фрэнсис Вейнс

aude! Смело мыслите, имейте мужество контролировать собственный разум!

Двадцатишестилетний шотландский историк и философ Дэвид Юм, получивший от французских друзей прозвище le bon David, в своей первой книге «Трактат о человеческой природе» (Treatise of Human Nature, 1739) подробно рассматривал вопросы разума (того, что мы думаем) и эмпиризма (того, что мы воспринимаем или чувствуем). Он опирался на эмпирический и индуктивный методы Ньютона, чтобы изучить процессы, происходящие в человеческом разуме. Юм пришел к выводу, что все, что мы испытываем или воспринимаем, – это лишь впечатления, «восприятия», которые носят субъективный характер. Таким образом, объективного внешнего мира не существует, точно так же, как нет объективного «я», человеческий разум ограничен и легко становится «рабом страстей». Юм отвергал тезис Декарта, что все можно объяснить с помощью разума. Декарт противопоставлял разум телу, рассчитывая доказать, что Бог, который не принадлежит материальному миру, действительно существует, однако в XVIII веке часть философов отказались мириться с этим, пребывая в убежденности, что существует только материальный мир.

По мнению Юма, человеческий разум ограничен и руководствуется главным образом привычками и интуицией, в жизни не существует определенности, а в мышлении – логической силы. Мы можем только предполагать, что нечто является тем, чем мы его считаем: «Я уверен только в том, что ни в чем не уверен». Поэтому и в существовании Бога нельзя быть уверенным, потому что его нельзя описать на основе наблюдений. Таким образом, Юм вновь вводил в оборот понятия сомнения и неопределенности, однако именно они, по его мнению, создавали свободу человека: «Нет ничего более свободного, чем человеческое воображение; и хотя оно привязано к первоначальному запасу идей, которые нам предоставляют внутренние и внешние силы восприятия, оно обладает неограниченной способностью смешивать, сливать, разделять и дробить эти идеи на любые вариации вымысла и мечты. Разум способен придумать цепь событий, которые покажутся вполне реальными, поместить их в определенное время и пространство, представить, что они действительно имели место, и наделить их всеми сопутствующими историческому факту обстоятельствами, в которых он уверен в высшей степени».

Своим тезисом Юм отправлял в костер все церковные догмы: религиозная вера в равной степени могла быть основана на фантазии или воображении.

В Англии Просвещение ассоциировалось в первую очередь с эмпирической наукой, во Франции – с les belles lettres, литературой. Французские философы XVIII века опирались на теории, которые разработали Локк, Декарт, Ньютон, а также Лейбниц и Паскаль, и так же, как их «отцы-основатели», критически высказывались о власти и о всемогуществе церкви. Среди прочего философы обвиняли католическую церковь в том, что в 1685 году, при Людовике XIV, она добилась отмены Нантского эдикта, гарантировавшего французским протестантам свободу вероисповедания и гражданские права. В результате этой отмены около 200 тысяч протестантов были вынуждены покинуть страну.

Догматы церкви гласили: разумом управляет божественная сила, божественное вмешательство, поэтому человек не должен после смерти стучаться в ворота рая, бряцая невежеством. Просвещенные философы, напротив, отметали вековые мифы, суеверия и выдумки, обращаясь к вере в науку: только «самостоятельное мышление» приводит человека к свету разума! Не все, впрочем, твердо верили в сугубо материальный мир. Просвещение никогда не отличалось единообразием, и в XVIII веке философы этого направления регулярно срывались друг на друга, криком пытаясь доказать правоту. Этьен Бонно де Кондильяк, например, выступал против философии чистого разума, будучи сторонником «сенсуализма», согласно которому единственным источником знаний служили органы чувств, а результат определяло сенсорное восприятие, sensations transformées. Вольтера называли «некоронованным королем Европы» за влияние, которое он приобрел, и, пользуясь этим влиянием, Вольтер с боевым кличем «Écrasez l’infâme!»[311] развернул крестовый поход против излишеств церкви, представители которой, по его мнению, – фанатики, а их цель – поработить людей. Вольтер называл себя «деистом», тем самым желая подчеркнуть, что он далек от церковных догм, но верит в «Высшее начало», которое сотворило мир. В представлении Вольтера атеизм, которого придерживались просвещенные философы Гольбах, Дидро и Меслье, представлял для общества откровенную угрозу. Впрочем, далекий от пиетета перед коллегами, Вольтер в большинстве своем называл их «дерзкими, бессовестными учеными, которые рассуждают неправильно». Вольтер даже прямо заявлял, что, «если бы Бога не существовало, его пришлось бы придумать».

Еще одна важнейшая фигура переходного периода эпохи Просвещения – французский философ Шарль де Монтескье, считавший необходимым вывести философию из пыльных профессорских кабинетов: «Философию не следует рассматривать изолированно, ибо она имеет отношение ко всему». Монтескье выносил теоретические размышления о человеке на всеобщее обозрение, а затем развивал их «на обычном языке благоразумных людей». По его мнению, разделение ветвей государственной власти – в частности, на духовную, светскую и судебную – создавало и гарантировало политическую свободу граждан. Философ 20 лет работал над трактатом «О духе законов» (De l’esprit des lois), опубликованном в 1748 году, и выступал в нем за мягкое правление, при котором принимаются мягкие законы: «Если бы в мире существовало государство, где люди прекрасно ладят друг с другом, где царят откровенность, жизнелюбие, здравый смысл и умение излагать свои мысли; государство бодрое, приятное, веселое, иногда неосмотрительное, зачастую импульсивное; государство, к тому же обладающее смелостью, щедростью, чувством свободы и своего рода честью, то не следовало бы пытаться помешать привычкам такого государства с помощью законов, иначе все его хорошие качества также оказались бы под ударом. Если же его природа в целом хороша, какое значение имели бы те немногие недостатки?»

Монтескье черпал теоретический материал из истории английской конституционной монархии, как, впрочем, и Вольтер, воздавший хвалу английской парламентской системе в «Философских письмах». И трактат «О духе законов», и «Философские письма» по требованию церкви были во Франции внесены в Index librorum prohibitorum[312].

У просвещенных философов было не слишком много почитателей. Они составляли городскую интеллектуальную элиту, жившую по большей части в Париже и его окрестностях и искавшую богатых покровителей и покровительниц. Их взгляды разделяла лишь небольшая часть богатой верхушки общества. У простых же людей в XVIII веке были другие занятия, нежели изучать сложные теоретические размышления о человеке и его положении в мире.

Как и представители дворянства, философы выступали за свободу, но не за равенство. Свобода была напрямую связана с собственностью, и просвещенные философы, такие как Дидро, Гольбах и Гельвеций, утверждали, что «равноправие в обществе» не может быть одинаковым для всех. На самом деле, по мнению Гольбаха, экономическая «уравниловка» была откровенно опасна, поскольку она «нанесет непоправимый ущерб и даже уничтожит республику». Гельвеций называл «полное равенство» une injustice veritable[313]. Да и в целом просвещенные философы считали равенство условностью, а демократическое общество – «вредным для крупных