Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному - Сергей Сеничев

Черт его знает… Толстой с Достоевским литинститута имени Горького тоже ведь не кончали!..

С другой стороны, отцам поп-рока — в отличие, кстати, от их неоспоримо великих предшественников — обижаться особенно-то и не на что. По официально версии живущий, благополучный и всё еще творчески активный сэр Пол МАККАРТНИ имеет в активе более миллиарда долларов…

А начинала четверка с 25 фунтов на нос за выступление. Правда, они и тогда уже не жаловались: Джордж вспоминал, что в ту пору его отец зарабатывал в неделю в два с половиной раза меньше, чем он за час…

Коль уж на то пошло: деньги были и главной из причин, толкнувших Марка Чепмена всадить пять пуль в своего кумира. По его же признанию, «человечки» внутри твердили и твердили: «сделай это! сделай это!» — горечь, видите ли, разочарования испытал он от того, что ОНИ и прежде всего ОН — Джон ЛЕННОН — «делали всё это ЗА ДЕНЬГИ»…

Ненормальному Чепмену можно, конечно, не верить.

Но кому тогда?..

Подсчитано (а подсчитано если и не всё, то очень уже многое), что самым богатым из композиторов (имеются в виду «серьёзные», как вы догадываетесь, композиторы) был поднявший джаз до симфонических вершин и сколотивший сочинительством миллионы долларов в сегодняшнем исчислении Джородж ГЕРШВИН.

На гребне успеха оперы «Порги и Бесс» (премьера которой, между прочим, была куда как нетриумфальной и не принесла автору ничего, кроме 10 тысяч баков долгов) он отправился в Европу, где перезнакомился с массой известных композиторов. Обратился к Равелю с просьбой дать ему несколько уроков композиции. «Зачем вам учиться? — спросил тот, — Вы и так знамениты. Сколько вы зарабатываете?» — «Сто тысяч долларов в год», — смущенно ответил Гершвин. «Потрясающе! — воскликнул Равель, — тогда я хотел бы сам брать у вас уроки…»

На втором месте в списке разбогатевших на музыке оказался бравший с определенного момента за каждое выступление не меньше полусотни тысяч долларов Иоганн ШТРАУС-младший. Однако — не сразу…

Музыкантом он стал вопреки воле отца — популярнейшего к тому времени композитора и дирижера (Иоганна-старшего называли «Моцартом вальсов», «Бетховеном котильонов», «Паганини галопов» и «Россини попурри») — тот хотел видеть сына банкиром и никем кроме. Сынишка же вместо этого втайне зарабатывал деньги преподаванием игры на фортепьяно и отдавал их за уроки игры на скрипке. В 19 лет получил в венском магистрате право официально зарабатывать на жизнь дирижированием и собрал свой первый ансамбль. Но вот беда: взбешенный самоуправством отпрыска отец не желал пускать новоявленного конкурента на исконно свою территорию — светские балы кормили Штрауса-старшего, который был вынужден кормить шестерых братьев и сестер Штрауса-младшего плюс семерых детей, прижитых к тому времени на стороне. И Иоганн-младший довольствовался парой незанятых монополистом-папенькой площадок — кафешкой и казино. К тому же, молодой человек был на не самом хорошем счету у полиции, по документам которой проходил как человек «легкомысленный, безнравственный и расточительный». И вдруг папенька умер (скоротечная скарлатина), и музыканты Штрауса-старшего перебрались под крыло к сыну, и пару лет спустя объединенный оркестр Штрауса уже играл при дворе молодого императора. А еще двумя годами спустя его пригласили дирижировать концертами в Павловске, что под Петербургом. Предложив фантастический гонорар в 22 тысячи рублей за сезон. Он подписал контракт, и десять лет благодарная российская публика называла великолепного гастролера Иваном Страусом. Так что стабильно богатым человеком его сделали русские деньги…

16 оперетт и 168 вальсов (пять из которых — несомненные шедевры) превратили Иоганна Штрауса в культовую фигуру. 70-летие «короля вальса» праздновали всей Европой. Похоронили его венцы рядышком с Шубертом и Брамсом. Всё свое состояние он завещал музыкальному обществу, жене досталась лишь рента…

Почетное бронзовое место среди композиторов-миллионеров у заработавшего на одной только «Аиде» 300 тысяч Джузеппе ВЕРДИ. Хотя без воплей «Верните деньги, маэстро!» в прессе, как водится, не обошлось…

Когда на закате жизни его спросили, какое из своих творений он считает лучшим, Верди ответил: «Дом, который я построил в Милане для престарелых музыкантов». И попытайтесь представить себе подобный ответ из уст наших киркоровых…

И далее в первой десятке — списочным порядком — РОССИНИ, ГЕНДЕЛЬ, ГАЙДН, РАХМАНИНОВ (кстати сказать, перечислявший гонорары от последних концертов на помощь воюющей с Гитлером Красной Армии), ПУЧЧИНИ, ПАГАНИНИ и ЧАЙКОВСКИЙ…

Такой вот музыкальный «Форбс»…

Не в нищете, конечно, но уж и никак не соответственно почестями, которых удостоился в день похорон (в последний путь его провожали как императорам не снилось) закончил свои дни БЕТХОВЕН. Во всяком случае, даже в десятке первых богатеев-музыкантов его имя, как вы заметили, не значится. Что-то подсказывает, что он и в первую сотню-то вряд ли попал…

29 марта 1827 года в роли одного из факельщиков у гроба Бетховена видели 30-летнего ШУБЕРТА… Перед самой смертью Людвига вана секретарь принес ему с полсотни песен подающего надежды автора — чтобы как-то развлечь теряющего связь с жизнью патрона.

Бетховен был поражен:

— Разве можно написать столько?

— Да у него их вдесятеро, — ответил любезник и показал «Прекрасную мельничиху», «Молодую монахиню», «Монолог Ифигении»…

— Поистине в этом Шуберте живет искра божья, — восхитился мэтр, — Он еще заставит мир говорить о себе…

Полтора года спустя Шуберта тоже не стало…

Как все-таки печально и нелепо сложилась короткая жизнь этого удивительного нелюбимца судьбы!..

Сын школьного учителя и кухарки, он был пристращен к музыке с детства — отцом (тот неплохо играл на виолончели) и братьями (скрипка и фортепиано, соответственно). Младшенькому Францу они доверили альт и квартетом давали милые домашние концерты. Когда же у парнишки обнаружился прекрасный голос, его определили «певчим мальчиком» в императорскую капеллу. Руководивший ею некоронованный владыка музыкальной Вены и просто воспитатель целой плеяды прерасных композиторов Сальери взялся обучать паренька контрапункту. И юный Шуберт тут же начал сочинять, забросив все остальные дисциплины. По латыни у него вышло «не вполне удовлетворительно», по математике «не удовлетворительно». К тому же началась ломка голоса… Отказавшись от переэкзаменовки, он покинул конвикт, перешел в нормальную — не музыкальную школу и через год, сдав выпускные экзамены, с неохотой занял должность 6-го помощника учителя в школе своего отца: принялся обучать ребятню грамоте и счёту…

В том, чтобы пойти учительствовать имелось несколько резонов. Во-первых, сразу же после вылета из конвикта он лишился отцовой поддержки. Не можешь учиться — иди работай, счёл тот, словно забыв, что и прежде не больно-то баловал сына: в письмах домой Франц то и дело клянчил у брата пару-другую крейцеров — очень кушать хотелось. Во-вторых, ему грозила армия. А там и тогда это было суровей, чем здесь и сейчас. Угодить в рекруты означало встать под ружье на семнадцать лет. Такой оборот автоматически лишал бы его возможности писать, и Франц готов был пойти куда угодно, только не в солдаты. Говоря нынешним языком, у школьных учителей была бронь. Вот и…

Бедный Шуберт даже не догадывался, что спасался зря! По существовавшим уложениям юнец ниже 158 сантиметров росту не попадал под призыв. Коротышке же Францу же не хватало до этого минимума целых полутора сантиметров…

Ну да чего уж теперь… Он смиренно тянул лямку. За стандартное жалованье 6,66 крейцера в день. Чтобы стало понятней, сколько это: фунт хлеба стоил 6,68…

О том, как юный учитель сочинительствовал непосредственно во время занятий, мы, кажется, уже рассказывали. Прямо на глазах у класса он вдруг забывал обо всём вокруг и… Во всяком случае, первый шедевр молодого Шуберта — песенка «Гретхен за прялкой» на слова Гете — родился именно так… Следующие два года были необычайно плодотворны: 4 зингшпиля, 3 симфонии, пара месс, пара фортепьянных сонат, струнный квартет и 250 с чем-то песен. Всего их будет написано 600 с лишком, и не симфонии с операми — именно они да четыре сотни танцев прославят Шуберта как композитора-романтика.

Он всё чаще сбегал из ненавистной школы-тюрьмы в тюрьму-конвикт — там друзья, визиты которых к нему домой категорически не приветствовались отцом. А видеться хотелось! Видеться, делиться сочиненным, выслушивать восторги и замечания… К тому же, Францу катастрофически не хватало текстов. Возможно, именно этим и объяснялось его стремление просиживать вечера в трактире, где друзья не только прихлебывали пиво да вино, но и восторженно читали друг другу, а вскоре и исключительно ему свежеотысканные стихи. Они читали, Франц попыхивал трубочкой и всё чего-то чиркал и чиркал тут же, за столиком… Прославивиший его «Лесной царь» на стихи всё того же любимого Гете был сочинен непосредственно на глазах у друзей…