С. Михалков. Самый главный великан - Л. Салтыкова

Те, кто близко знает Сергея Владимировича, понимают, что, по сути, вся его общественная жизнь состоит из таких мудрых предвидений. Не угадываний настроений начальников государства, в чем его упрекали завистники (даже в том заподозрили, что сына Никиту Сергеевича назвал в честь Хрущева, хотя родился Никита еще в сталинские годы), но именно из глубоких предвидений, касающихся исторических судеб России. В связи с этим сошлюсь на факт, почему-то ускользающий от внимания и литературных кругов и политических деятелей. Вот уже полвека не было, да и сегодня нет среди русских писателей человека, который так глубоко и лично знал бы лидеров всех национальных литератур на пространстве СНГи, конечно, самой России, как знает и любит их Михалков. Это повелось давно, с тех пор как Сергей Владимирович возглавил Российский союз писателей. По должности он не был обязан крепко и лично дружить со своими коллегами из союзных республик – мог просто знаться с ними, как делали другие. Но Михалков понимал, что братство национальных литератур – не просто лозунг, а залог единства культур, и складывается оно не формально, а прежде всего на основе личной дружбы. И вот распался СССР, разные отношения устанавливаются между новыми независимыми государствами. А Международное сообщество писательских союзов, которое возглавляет Михалков, по-прежнему тесно объединяет писателей на всем пространстве СНГ– в первую очередь за счет глубоких личных связей Сергея Владимировича с крупными литераторами бывших национальных республик СССР.

Михалков – человек государственный по самому большому счету, к этому обязывает Сергея Владимировича его родословная. И мышление у него государственное. Оно проявляется не только в глубоком понимании политических, общественных, а главное, исторических процессов, идущих в стране, но не менее того – в творчестве. Только человек, по природе своей мыслящий государственно, мог в самом начале творческого пути создать «Дядю Степу» – образ навсегда, образ, способный пережить все эпохи именно потому, что над советской атрибутикой в этой прекрасной поэме возвышаются вечные темы справедливости и общности, особенно созвучные не только детскому, но и русскому, православному сознанию вообще. И именно государственное мышление, опять-таки природное, от предков унаследованное, неудержимо повлекло его в жанр острой, подчас политической и социальной басни, сделав лучшим русским баснописцем XX века. Неизменный уклон к государственным, отечественным интересам отчетливо слышится и в драматургии Михалкова…

А знаменитый «Фитиль», сделавший всенародно известной факсимильную подпись Михалкова? В советские годы «Фитиль» был грозой корыстолюбцев и чинодралов. Но, возможно, самое поразительное – то, что в телевизионном варианте он живет и сегодня, по-прежнему под неусыпным редакторством Сергея Владимировича, который в новых условиях – разве сейчас начальники реагируют на уколы СМИ? – повернул свой сатирический киножурнал в сторону обобщающей системной критики. Он по-прежнему великолепно чувствует время, потому и не изменяет ему очень точный государственный подход к осмыслению текущих явлений нашей жизни.

За десятилетия мне приходилось много и откровенно беседовать с Сергеем Владимировичем на нелитературные, так называемые отвлеченные, а на самом-то деле очень насущные для страны темы. И его особый «музыкальный» слух на правду, его государственный взгляд на происходящее, всегда простой, ясный, никогда не двоящийся и затрагивающий самую сердцевину, самую суть дела, отчетливо различающий просчеты эпохи, поражал меня. А еще я поражался тому, как остро он чувствует русскую боль, как глубоко переживает за судьбы Отечества. Поэтому могу убежденно сказать: то, что именно Михалков при самых различных обстоятельствах, в диаметрально разных общественных условиях, но каждый раз через конкурс, трижды стал автором текста Государственного гимна, навсегда вписав свое имя в политическую историю страны, – это не просто его личная удача. Это, несомненно, знак свыше, Дозволение Божье, ничуть в этом не сомневаюсь. Да и вся его долгая-долгая жизнь при ясной памяти, здравом уме и по-прежнему кремневом характере – тоже неспроста. Ведь в первые дни войны вместе с другим военкором фронтовой газеты Сергей Владимирович попал под жестокую бомбежку, их завалило рухнувшей стеной дома. Военкор погиб, а у Михалкова, лежавшего рядом, плечом к плечу, – ни единой царапины, только пыль с гимнастерки отряхнул.

Вообще, если по известной прутковской формуле зреть в корень, то можно говорить о том, что мощное творческое начало уберегло Сергея Владимировича от прямого участия в политической жизни, где он с его государственным и нравственным подходами, конечно, сгинул бы, – учитывая те трагические тоталитарные обстоятельства, при которых начиналось его взросление. Да ведь и сегодня, увенчанного высшими наградами, уважаемого руководителями страны, его не слишком жалует тот чиновный слой, который больше печется о карьерах, чем о государственных нуждах. Михалков с его прямой, негнущейся и в девяносто пять лет спиной для них – чужак.

А мне и не верится, что Сергею Владимировичу девяносто пять: по-прежнему острый ум, та же неугасимая склонность к смешным, как иногда говорят, на грани фола экспромтам. Совсем недавно, после какого-то заседания в «Доме Ростовых», заговорщицки отозвал в сторону, спросил:

– Знаешь, что такое академик?.. Это член на куче денег! Только что придумал, пока слушал эту говорильню. Сейчас это уже не так, а раньше-то… – Отошел на несколько шагов и вдруг вернулся: – Как там дела с фильмом про Марину? Мое интервью получилось?

Все помнит и по-прежнему старается всем помочь… Пятнадцать лет назад Михалков по своей инициативе послал моей Марине в далекую Америку свой трехтомник с трогательной надписью и благодарностью за оформление его книг. А дочь трагически умерла, и вот теперь о ней снимают фильм.

Попросили Сергея Владимировича дать о Марине интервью, он, конечно, согласился, перед кинокамерой увлекся, сказал много хорошего, точного. И вот интересуется, все ли вышло путем…

Могу ли я относиться к этому человеку без душевного пристрастия?

Сколько раз наблюдал, как Михалков с ходу, без просьб и уговоров бросался помогать совершенно незнакомым людям. Помнится, лет сорок назад заглянул он как-то в журнал «Советский Союз», где я тогда работал спецкором у Аджубея, и в разговоре промелькнуло, что один из сотрудников журнала попал в беду – кто-то его сильно и несправедливо жмет то ли из ЦК, то ли какого-то министерства, уж не помню. Но прекрасно врезалось в память, как Михалков сразу схватился: «Где вертушка?»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});