Голодная бездна - Карина Демина

Суть не в том.

Ее благочестие не осталось незамеченным. И Марию пригласили в Храмовый женский комитет.

Тельма фыркнула.

К храмам у нее отношение было неоднозначным. Боги, может, изредка и заглядывали в мир, но вряд ли им были интересны храмовые дрязги. Что до комитетов, то занимались они одним и тем же – собирали деньги. На сей раз – во воздвижение нового приюта для скорбных разумом.

Какая благая цель!

И Мария внесла двадцать тысяч. Никто не спросил даже, откуда у скромной эмигрантки двадцать тысяч талеров, о чем имелась соответствующая запись в приходской книге. Ей даже благодарную грамоту выписали. На глянцевой бумаге. С золочением.

Тельма хмыкнула: а хороший, если подумать, бизнес. Никогда еще бумага не уходила за такую цену.

Пожертвование это ее и сгубило.

Или грамота.

Проникновение в дом. Следы пыток. Ограбление… неслыханное злодеяние для тихого района. О нем и в местной газетенке, надо думать, написали. А жрец с амвона проклял злодеев… только что им с того? По горячему следу взяли двоих любителей «пыльцы», у которых при обыске изъяли кое-какие вещи Марии. Этого оказалось достаточно для обвинения и приговора.

К сожалению, сами обвиняемые ничего толком в свою защиту сказать не смогли.

Суд был скор.

Возможно, даже справедлив. И оба отправились на виселицу…

Тельма отодвинула папку и, откинувшись в кресле, задумалась. Нет, все выглядело обыкновенно. Почти идеально, что редко бывает в подобных делах. Подозреваемые, улики, мотивы… просто и понятно. И зачем искать что-то большее?

Конечно, может статься, что ничего большего и не было.

Стечение обстоятельств.

Или та самая высшая справедливость в прямом действии… но Тельму смущали даты.

Мария Фирунас погибла спустя три дня после Алисии.

Совпадение?

А тот же почерк? Ножевые ранения… обеим перерезали горло. Хотя, конечно, смерть не самая необычная. Вот если бы их обеих удушили красными кружевными подвязками…

…она тоже просила денег? На храм? На приют для скорбных разумом? Или же просто Гаррет решил не рисковать?

Главное, обе нити оборвались.

Печально.

Тельма закрыла папку и отодвинула в сторонку. Кажется, у нее не осталось почти ничего… кроме очередного дела, сданного в архив. Это было неинтересно.

Непристойное поведение. Вождение в нетрезвом виде. Нападение на полицейского. Хранение «пыльцы», с полунции при нем нашлось. И фотография Тедди, который на этом конкретном снимке нисколько не походил на плюшевого медвежонка. Скорее уж на койота.

Взъерошенный.

Злой.

И злости своей не скрывает.

Перекошенное лицо. Выпученные глаза. Заострившиеся скулы. И веки набрякли. Видно, что пил он долго… а ведь задержали спустя две недели после маминой смерти.

…обвинение.

…и залог в семь тысяч талеров. Все-таки Тедди крепко досадил полиции, если такую сумму назначили. Деньги, помнится, у него имелись, но залог внесла адвокатская контора. И защитник был не из дешевых. Дело до суда так и не дошло.

Жаль. За «пыльцу» и нападение могли бы до десяти лет вкатить.

Но не вкатили.

И дело попало в Архив.

Значит, новый хозяин счел возможным выкупить Тедди. И с тех пор, надо полагать, Тедди служит ему верой и правдой. Отнюдь не из страха, давнее дело – не тот крючок, на который можно взять эту сволочь. А вот общая маленькая тайна…

…почему его оставили в живых?

…разве сложно было устроить несчастный случай? С автомобилем ли, с «пыльцой». Люди под дозой творят безумства. И никто бы не удивился, шагни очередной безумец с крыши.

Тельма закрыла папку.

Ничего. Она подумает об этом позже.

Глава 31

Джонни перехватил Мэйнфорда в коридоре.

– Можно тебя? – Он выглядел встрепанным, взбудораженным даже, что было для Джонни несвойственно. Напротив, он, следуя каким-то собственным фантазиям – а может, и не собственным, но идеалам своей невесты, – старался казаться более взрослым и степенным.

Он тяготел к черным строгим костюмам. Носил шляпу-котелок и тонкую тросточку, которая была слишком легкой и хрупкой, чтобы использовать ее по прямому назначению. Волосы Джонни зачесывал на пробор и щедро смазывал ароматизированным воском.

Ныне же одежда Джонни пребывала в некотором беспорядке.

Пиджак был расстегнут. И галстук ослаблен.

Часы выглядывали из кармашка жилета, и Джонни нервически постукивал по ним пальцем.

– На минуту… – Он сглотнул, глядя на Мэйнфорда с таким ужасом, что тот сразу заподозрил неприятности.

Что ему надо? Сообщить о том, что он нашел теплое местечко? И теперь жаждет уволиться, переехать поближе к Острову? Скорее приступить к работе, более соответствующей прямому профилю Джонни?

Хрена с два Мэйнфорд ему позволит уволиться!

– П-по личному в-вопросу, – слегка заикаясь, добавил Джонни. При этом он не сводил взгляда с Кохэна.

– По личному так по личному. Идем, – Мэйнфорд пропустил дока вперед.

…каким бы этот самый личный вопрос ни был – Мэйнфорд все же искренне надеялся, что речь пойдет о штрафах за стоянку или родственнике, попавшем в неудобное положение, ибо штрафы и родственник в сумме своей были предпочтительнее перспективы увольнения – но оный вопрос избавлял Мэйнфорда от необходимости объясняться с масеуалле.

И видеть его насмешливую физию.

И вообще…

Пропустив Джонни перед собой – надо же, а от дока едва уловимо пахло виски, – Мэйнфорд прикрыл дверь.

– Садись.

– Я… спасибо… я просто не знаю, к кому еще обратиться… у меня родственников здесь нет… и как-то получилось, что друзей тоже не особо…

Джонни не стал садиться.

Он встал за креслом, вытянулся вцепившись левой рукой в манжет правой.

– И… я понимаю, что вы не должны заниматься моими проблемами…

– Рассказывай, – велел Мэйнфорд, чувствуя, что эти стенания могут затянуться надолго. И Джонни вздохнул, провел рукой по волосам, отчего те, взъерошенные, вовсе встали дыбом.

– Я ведь… я ведь с побережья… Луни-Айд… маленький городок… там ни работы, ни перспектив. Отец рыбачил. Мать домохозяйка. Пятеро братьев и сестра… она маме помогает, а братья – с отцом в море ходят. Каждый день. Ставят ловушки на крабов. Мидий собирают. Рыбачат потихоньку. Я ненавижу рыбу. У нас дома только она и была. Там все рыбу едят. Остатки. Основное-то на завод сдают. Вы извините, что я так… просто… вот…

Он отпустил манжет и погладил спинку кресла.

– Утром рыба. Днем. И вечером. Иногда – с кашей. Чаще с хлебом. Запах этот повсюду. Меня от него по сей день воротит. Меня-то не брали по малолетству. Потом, конечно, заставили бы, но… случилось, что брат подрался. На пристани. С приезжими зацепились и… его ножом пырнули. А я так перепугался… думал только, что если он умрет, то мне придется в море выходить. И спонтанный всплеск случился. Пробой… когда рана затянулась, то я понял, что Боги дали мне шанс.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});