Русская эмиграция в борьбе с большевизмом - Сергей Владимирович Волков

еще другого, фамилию которого я не помню, так как считал их сторонниками коммунизма. Съезд этот был созван д-ром Павлюкевичем. Подсудимый Коверда говорил по-русски, считал ли он себя русским – не знаю. Я встречался с Ковердой очень редко. Коверда сказал мне, что револьвер он получил для охраны д-ра Павлюкевича, так как коммунисты хотят напасть на него. Является ли газета Павлюкевича полонофильской – не знаю. Политикой я не занимаюсь. На съезде д-ра Павлюкевича я был случайно. В редакцию «Белорусского Слова» я ходил как гость. Я очень редко говорил с Ковердой о политике. О газете «Белорусские Ведомости» я с ним не разговаривал. Я считал Коверду противником коммунизма. Он везде, где мог, осуждал большевистское направление, доказательством чего служит то, что он изгнал со съезда Западной Белоруссии двух своих товарищей, которых считал коммунистами. Коверда указывал на условия жизни в советской России, обращал внимание на то, что там творится, говорил, что это ужас. Смертные казни в России возмущали его. Поступок его явился осуществлением его переживаний. В разговорах Коверда говорил о поступках большевиков. Сам я в России не был, тамошних условий не знаю. Я тут родился и эвакуирован не был».

8. Свидетель Лев Белевский: «О покушении на посланника Войкова я ничего не знаю. Подсудимого Коверду я знаю как ученика гимназии Виленского Русского Общества. Я являюсь директором этой гимназии. В прошлом учебном году Коверда поступил в нашу гимназию в седьмой класс. Это было осенью 1925 года. Я тогда еще не был директором, а лишь учителем. В классе Коверды я не преподавал. Коверда перешел к нам из белорусской гимназии. Я знал, что Коверда находится в очень тяжелых материальных условиях, что он вынужден работать как на собственное пропитание, так и на пропитание своей семьи. Поэтому мы мирились с частым пропуском уроков с его стороны и он хоть с трудом, но был переведен в 8-й класс. Коверда работал в редакции «Белорусского Слова». В начале этого года газета эта временно не выходила и тогда Коверда, который вообще был способен, начал делать успехи и регулярно посещал гимназию. Потом вновь начал работать в редакции и снова стал пропускать уроки. Он говорил, что должен работать. В разговоре со мной Коверда жаловался на тяжелые материальные условия. Все преподаватели относились с симпатией к Ковер де и относились снисходительно к тому, что он пропускал уроки. Несмотря на это, когда окончились занятия в 8-м классе, возник вопрос, что делать с Ковердой. 21 мая текущего года на заседании педагогического совета было принято постановление об исключении Бориса Коверды из списка учеников гимназии. Мы вынуждены были это сделать на основании существующих правил. Коверда был тихим, спокойным, послушным, сосредоточенным и замкнутым. Характер у него был мягкий. У него никогда не бывало столкновений ни с преподавателями, ни с товарищами. Школьной дисциплине он подчинялся. Он казался спокойным, но нервность его выдавали характерные экспансивные движения и быстрая походка. Я помню такой случай, характеризующий Коверду. Был ноябрь, шел мокрый снег. Вечером после уроков, – у нас уроки происходят вечером, – я встретил Коверду на лестнице в легком пиджаке. Я сказал ему, что, будучи так легко одетым, можно простудиться; он, улыбаясь, ответил, что привык, так как верхнего платья у него нет. Как директор гимназии я могу сказать, что Коверда оставил в гимназии самые хорошие воспоминания. Исключение Коверды на основании постановления педагогического совета было для меня тяжелой обязанностью. Я считал, что он отказался от посещения гимназии, так как он знал, что его товарищи приступают к выпускным экзаменам, а он с поста почти не посещал уроков. Я считаю, что Коверда бросил гимназию. Уже после Рождества он очень редко бывал в гимназии, а после поста совершенно перестал бывать. Наша гимназия частная и без прав. Уроки происходят вечером, ибо, находясь в тяжелых денежных условиях, мы вынуждены сдавать наше помещение на утренние часы, чтобы этим усилить наши средства. Число учеников незначительное – 101 человек, в том числе 99 русских и 2 еврея. Все это преимущественно дети русской интеллигенции, нередко занятой физическим трудом, ввиду отсутствия другой работы. Белорусская гимназия имеет больше учеников, более 200. Это дети белорусских семейств. Мы вопроса о национальности не исследуем. Если кто-либо хочет к нам поступить и считает себя русским по культуре, мы стараемся его принять. Мы приняли нескольких учеников из русской начальной школы. Поляки к нам не поступают. Был только один случай, что в этом году обратился в нашу гимназию один поляк, приехавший из России с маленьким сыном, и хотел отдать к нам мальчика, но не отдал. О замкнутости Коверды я говорю на основании личных впечатлений. Я никогда не делал Коверде выговоров по поводу пропуска им уроков. Я говорил с ним о плате за учение, и это был для меня тяжелый вопрос. Гимназия наша находится в очень тяжелых материальных условиях, и я должен был знать материальное положение учеников. Так было и с Ковердой. У него были слезы на глазах, когда он говорил, что хочет окончить гимназию, но не может платить. На этой неделе я разговаривал с товарищами Коверды. Они мне говорили, что встречались с Ковердой и рассказывали ему об экзаменах. Коверда загадочно говорил о том, что ему также предстоит сдать экзамен, и потом его товарищи объясняли, что этот экзамен – это его поступок. Общее мнение о Коверде гласило, что это человек безусловно идейный, не бросающий слов на ветер, сосредоточенный, впечатлительный, мягкий, и трудно было поверить, что Коверда мог совершить этот поступок. Всем было ясно, что Коверда переживал что-то крупное, что-то ценное, какую-то тайну. Это было общее мнение товарищей Коверды по гимназии. Коверда был безусловно правдолюбивым юношей. Я не замечал в нем никакой лжи, ничего, что можно было бы отнести к отрицательной стороне в его характеристике. Восемнадцатилетний мальчик работал так, как не мог бы работать взрослый человек, и потому мы до последнего момента оставляли его в гимназии. Я полагаю, что в нашей гимназии большинство учеников дети польских граждан. Сначала было много детей эмигрантов, когда вопрос о гражданстве еще не был разрешен. В списках гимназии Коверда записан как русский. Я считаю Коверду русским. Я спрашивал учителей белорусской гимназии, отчего Коверда ушел из этой гимназии, – и мне было сказано, что там часть учеников принадлежала к коммунистической партии, что Коверда выступил против своих товарищей и что на этой почве ушел. Однако поведение Коверды в этой гимназии было превосходным, и никаких столкновений на политической почве не было. Нашу гимназию