Краткое известие о Московии в начале XVII в - Исаак Масса

ст. 734 — 735); “Сказание Авраама Палицына” (там же, ст. 493 и 990); Буссов (стр. 68) и Петрей (стр. 211 — 212).

159

В издании Линде “восьмю стами стрельцов”, стр. 131; в издании Археогр. комисс. (стр. 78, столб. 2) — восемью тысячами.

160

Об этом дворце см. Забелин, Домашний быт русских царей, т. I, изд. 2-е, М., 1872, стр. 53.

161

Буссов: “Он ездил не в карете, а верхом на коне, и притом не на смирном; садился же на него не так, как прежние цари, которые становились на скамью, подставляемую двумя боярами, и влезали на лошадь. Димитрий, взяв одною рукою повод, другою едва прикасался к седлу, уже был на коне, и ни один ездок не мог сравняться с ним в искусстве и ловкости; нередко он забавлялся конским ристанием, также охотою соколиною и псовою; однажды сам убил огромного медведя, которого спустили с цепи в селе Тайниниском, вопреки желанию князей и бояр. Для сего завел превосходных соколов, собак борзых и гончих, а для медвежьей травли английских догов” (стр. 64).

162

Маржерет говорит, что Лжедимитрий “весьма был разумен и столь смышлен, что среди членов своего совета казался учителем среди школьников” (стр. 89). Также Буссов: “Не проходило дня, когда бы царь не присутствовал в совете, где сенаторы докладывали ему дела государственные и подавали об оных свои мнения. Иногда, слушая долговременные бесплодные прения их, он смеялся и говорил: “Сколько часов вы рассуждаете и все без толку. Так я вам скажу, дело вот в чем” — и в минуту ко всеобщему удивлению решал такие дела, над которыми сановитые бояре долго ломали свои головы. Он владел убедительным даром красноречия, любил приводить примеры из бытописаний разных народов или рассказывать случаи собственной жизни; нередко, впрочем всегда ласково, упрекал господ сенаторов в невежестве, говоря, что они ничего не видали и ничему не учились; обещал дозволить им посещать чужие земли, где могли бы они хотя несколько образовать себя” (стр. 62 — 63).

163

Буссов: “Димитрий, не доверяя князьям и боярам, учредил охранительную стражу из одних немцев, а в январе 1606 года назначил ей трех капитанов; старшим из них был Яков Маржерет, родом Француз, человек весьма разумный, хорошо знавший язык немецкий. Дружина его состояла из сотни копьеносцев, вооруженных бердышами с золотым царским гербом; древки оных, обтянутые красным бархатом, прикрепленным вызолоченными и серебряными гвоздями, были увиты серебряною проволокою, украшены серебряными и золотыми кистями. Этой сотне через каждые три месяца производилось такое жалование, что воины большею частию могли носить плащи бархатные, обшитые золотым позументом, и вообще одеваться весьма богато. Ливонец Кнутсеп был капитаном второй сотни алебардщиков; они имели алебарды с царским гербом по обеим сторонам и носили кафтаны фиолетового цвета, обшитые красными бархатными снурками; рукава же оных были из красной камки. Третьим капитаном был шотландец Алберт Вандоман, прежде называвшийся паном Нотницким, потому что он долго жил и между поляками. Его отряд также состоял из сотни алебардщиков, которые оружием не отличались от воинов второй сотни, но исподнее платье и кафтаны их имели зеленую бархатную обшивку, а рукава были из зеленой камки. Все они, получая хорошие оклады, немало гордились и поднимали нос” (стр. 65 — 66). Устрялов переводит нем. Hartschierer — копьеносцы. В издании Археогр. комисс. голландское hartsiers переведено — “конные стрелки”.

164

“Иное сказани”: “И сотвори себе в маловремянней сей жизни потеху, а в будущий век знамение превечного своего домовита, его же в Российском государстве, ни во иных, кроме подземного, никто его на земли виде: ад превелик зело, имеющ у себе три главы. И содела обоюду челюстей его от меди бряцало велие: егда же разверзет челюсти своя, и иэвну его яко пламя престоящим ту является, и велие бряцание исходит из гортани его: зубы же ему имеюшу осклаблено, и ногты яко готовы на ухапление, и изоутию его яко же пламень распалявшуся. И постави его проклятый он прямо себе на Москве-реце себе во обличение, дабы ему ис превысочаиших обиталищ своих зрети нань всегда и готову быти в нескончаемые веки въонь на вселение и с прочим единомысленики своими”. (Русск. ист. библ., т. XIII, ст. 53—56).

165

“Новый летописец”: “Той же Рострига по обету своему посла в Литву свататца за себя у Сандомирского воеводы Офонасья Власьева” (стр. 67).

166

Перечень подарков см. ниже на стр. 206 и в прим. 179.

167

Петрей: “Приняв венец по единодушному совету всех, он показал свое первое мужество и доблесть на дочери бывшего великого князя, Бориса Годунова, Аксинье: велел ее привести к себе, блудничал с нею несколько дней и, вдоволь натешившись ею, приказал остричь у ней волосы и прогнать ее в монастырь, где она и должна была оставаться до смерти” (стр. 208). “Царевну же Ксению, дщерь царя борисову, девицу сущу, срамотне счиниша над нею и девство ее блудом оскверниша, а потом пострищи ее повеле, и отослаша ее в далнюю пустыню, в горы, на Белоозеро, близ пречестные обители Кирилова монастыря” (Повесть князя Катырева-Ростовского, первая редакция, Русск. ист. библ., т. XIII, ст. 577 — 579).

168

Гонсевский, посол, отправленный польским королем к Лжедимитрию с поздравлением, прибыл в Москву в августе 1605 г.

169

Этим послом был секретарь краковского нунция Алонзий Пратиссоли, прибывший в Москву с поздравлениями и подарками в октябре 1605 г. (П. Пирлинг, из Смутного времени, стр. 159 — 160).

170

Петрей: “Когда же правление принял Гришка Отрепьев... принца отправили в город Ярославль, где содержали его не лучше пленника, за то только, что он больше расположен был к шведскому королю Карлу IX, нежели к польскому Сигизмунду III” (стр. 180).

171

“Новый летописец”: “Нача же мысль быти в служивых людях в стрельцах, яко бы им х кому было пристать. Из них же бысть един стрелец, возвести Петру Басманову, Петр же Басманов возвести тому окаянному, он же повеле их, переимав, привести на дворец. Приведоша же их на дворец, той