Жизнь Исуса Христа - Фредерик Фаррар

Такие грустные слова своею торжественностью привели учеников в смятение и ужас. Где Господи? спрашивали они в испуге. Но на этот вопрос о месте мог быть точно такой же ответ, как и о времени. Приход царства Божия не подчиняется ни географическим, ни хронологическим условиям. Где труп, отвечал Он, там соберутся и орлы. Мистический Армагеддон не такое место, чтобы обозначить его длину и ширину. Где существует личная слабость, где есть общественная порча, где есть глубокое народное развращение: туда издалека направят свой полет и орлы, совершители Божеского отмщения; туда с концов земли стекутся лютые народы, для разбоя и истребления. Ближе всего сказанное выражение Иисуса объясняемся книгою Иова: птенцы его пьют кровь, и где труп там и он[499], а также сопоставлением этих выражений с упомянутым во Второзаконии: пошлет на тебя Господь народ издалека от края земли, как орел налитит народ[500]. Но яснее всего значение этих слов видно из Апокалипсиса[501]: Иерусалим, нет! весь народ еврейский падет быстро от внутреннего разложения и уже шум от мстительных крыльев слышится в воздухе. Когда целый мир поражен будет окончательно, тогда умолкнет и шум от этих состаившихся орлов.

Не служит ли всемирная история обширным толкованием на это великое предсказание? При разрешении судеб народов и поколений, не возвращался ли Иисус постоянно для освобождения или осуждения?

ГЛАВА XLV

Праздник обновления храма

Нигде, по всей вероятности, не проводил Иисус время покойнее и счастливее, как в тихом вифанском семействе, которое, по словам св. евангелиста Иоанна, Он любил. Семейство это, насколько нам известно, состояло только из двух сестер: Марфы и Марии и брата их Лазаря. Что Марфа была вдова, что мужем ее был Симон прокаженный, что Лазарь есть одно и то же лицо с кротким и святым раввином этого имени, упоминаемым в Талмуде, — все это догадки, которые могут быть и не быть справедливы: но из Евангелия очевидно, что семейство это было зажиточное, довольно почтенное, пользовалось общим вниманием граждан не только в маленьком поселении Вифании, но даже и в Иерусалиме. Небольшой, расположенный среди мирной нагорной страны близ Иерусалима, скрытый вершиною Елеонской горы, уединенный дом с его хозяевами, не то чтобы вполне преданными миру, но и не вполне от него отрешившимися, имел для души Иисусовй особую прелесть, тем более что хозяева-друзья всегда с любовью и почтением предоставляли свое святое и счастливое жилище в полное Его распоряжение. Здесь мы находим Его накануне праздника обновления храма[502], которым заключилось Его торжественное путешествие, предназначенное для полного и окончательного провозглашения пришествия Его царства.

Очень натурально, что с приходом такого гостя в маленьком домике стало заметно особое оживление. Марфа, деятельная, усердная, страстная хозяйка, суетилась и хлопотала с необыкновенною поспешностью, чтобы приготовить все для угощения. Сестра ее Мария тоже заботилась о приличном приеме. Но понятия двух сестер о должном к Иисусу почтении были совершенно различны. Зная, что сестра ее была рада сделать все, что нужно для материального удобства высокого гостя, Мария, в глубоком смирении села у ног Иисуса и слушала слова Его.

Нельзя порицать Марию, потому что сестра ее видимо радовалась избранной ею самой доле выполнить по возможности лучше требования гостеприимства и могла, без всякой сторонней помощи, сделать все необходимое. Ошибка ее состояла в том, что она не уравновесила внешней деятельности с внутренним покоем. Трудясь и замышляя послужить Иисусу, ока нарушила свой душевный покой, позволив себе глядеть с некоторого рода завистью на сестру, которая сидела спокойно, «без всякого дела», как думалось ей, у ног их великого Посетителя и возложила на нес все заботы. Если б она дала себе срок обдумать, то конечно поняла бы, что в удалении Мариином от хозяйственных распоряжений было больше уважения, чем себялюбия: но быть справедливым и благородно мыслящим в отношении других если не невозможно, то всегда трудно, в особенности когда примешается какая-нибудь мелочь, вроде жалкой зависти. Таким образом, вместо того, чтобы кротко попросить свою сестру помочь ей, если помощь оказывалась действительно нужною, на что Мария отозвалась бы немедленно, Марфа, в первом припадке оскорбления, стала с нетерпением и не совсем почтительно торопить ее, спрашивая Иисуса: действительно ли Он позволил сестре ее сидеть, сложа руки, оставляя ее одну делать все нужное? Неужели Он не велел Марии идти и помочь ей?

Для несовершенства человеческого, которое домогается различить доброе, великое и истинное, но, при всем желании достичь этого, нередко ошибается, свойственно быть строгим в своих суждениях относительно недостатков в других. Но божественная, высочайшая душа, которая вполне постигает меру совершенства человека, принимает эти недостатки с большим спокойствием и кротостью, вследствие более широкого, любвеобильного взгляда на эти небольшие слабости и уклонения, которые приходится видеть ежедневно. Таким образом, ответ Иисуса, хотя и был упреком, но до бесконечности тонким и кротким, который мог заставить опамятоваться, но не огорчить бедное верующее сердце хлопотливой и любящей женщины. Марфа, Марфа, сказал Он с милостивою и снисходительною, думаем мы, улыбкою, осветившею Его лицо, ты заботишься и суетишься о м югом, а одно только нужно. Мария же избрала благую честь, которая не отнимется у ней. Этим выражением Иисус никогда не думал порицать дел, предпринятых ради служения Ему, но только дух заботы и суеты, лишение покоя и отдохновения, выражение излишнего гостеприимства, а наиболее всего стремление в христианах, настолько же озабоченных, как Марфа, но не имеющих святого упования и душевной тишины Марии.

Очень вероятно, что Иисус во время посещения Иерусалима, имел кров в Вифании, откуда короткий и приятный путь через Елеонскую гору приводил Его к храму. Была зима, и в Иерусалиме справлялся праздник обновления храма (Ханнуккаг). Это было 25 число Кислева, совпадавшее в том году, по исчислению Визлера, с 20 декабря. Поводом учреждения его было очищение храма при Иуде Маккавейском в 164 г. до Р.Х., через шесть с половиною лет после страшного осквернения его Антиохом Епифаном[503]. Подобно Пасхе и празднику Кущей, этот праздник продолжался восемь дней и проводился в большой радости[504]. Входные двери храма украшались золотыми венками и щитами. Кроме греческого имени Энкений, праздник этот носил название «Светы» и одною из принадлежностей празднества была общая иллюминация в честь легендарного чуда, заключавшегося в постоянном прибавлении в течение осьми дней священного масла, которое найдено было Иудой Маккавейским в кувшине, запечатанном печатью первосвященника. Присутствие Спасителя на таком празднике освящает право каждой церкви установлять свои обряды и церемонии и доказывает, что Он с одобрением смотрел на радостный энтузиазм народного патриотизма.

Восточный портик храма тогда еще удерживал название портика Соломонова[505], потому что был воздвигнут из материалов, которые составляли часть древнего храма. Здесь под высокой колонадой, покрытой для праздника блестящими трофеями, Иисус ходил один спокойно и, по-видимому, без спутников, обращая, может быть, взор свой по временам через долину Кедронскую на белеющие гробницы пророков, которых избили иудеи, и восхищаясь таким зимним солнечным светом, — когда, хотя и не сверх ожидания, фарисейская партия и её предводители внезапно окружили Его и начали свои допросы[506]. Может быть, место, где Он ходил, вызывавшее память о древней славе; может быть, воспоминание о радостном празднике, который праздновался в годовщину блестящего освобождения, совершенного горстью храбрых людей, ниспровергших громадную тиранию, внушали им горькие жалобы; но они начали с того, что сказали Ему: долго ли Тебе держать нас в недоумении? Если Ты Христос, скажи нам прямо. Скажи нам здесь, в портике Соломоновом; скажи нам теперь, когда вид этих щитов и золотых венков, мелодия цитр и кимвалов напоминает славу Иуды Асмонея: хочешь ли ты быть больше Маккавея и славнее Соломона? будут ли когда-нибудь точно так же в честь Твою носиться лимоны и пальмы и красивые ветви? Это было странное, нетерпеливое, буйное, но полное значения требование. Оно служило для них ясным осуждением, очевидно доказывая, что Иисус говорил слова и делал дела, которые давали Ему право на подобное от Него требование, если бы сам Он только пожелал определительно высказаться. А так как Он нередко утверждал свое право, как Сына Божия, то подтверди Он теперь в том смысле и таким образом, как им хотелось, они конечно тотчас же приветствовали бы Его шумными восклицаниями. Место, где они говорили, возбуждало самые роскошные мечты об их древней монархии; случай изобиловал героическими воспоминаниями об одних из их храбрейших и действовавших с громадным успехом воинах; окружавшие их политические условия были совершенно одинаковы с теми, от которых их избавил благородный Асмоней. Малейшая искра могла бы в их быстро воспламеняющихся душах обратиться в такое пламя несокрушимого фанатизма, которое разгромило бы на время владычество римлян и иродиан. Но так как час их падения был уже близок и чаша несправедливостей наполнилась, то это упредило бы только на несколько лет окончательное их разрушение, которое на них пало во-первых тогда, как они гибли мириадами при разрушении Иерусалима Титом, а потом, когда ложный Мессия, Барь-Кохеба, и его последователи были страшным образом истреблены при взятии Вефира.