Звенья разорванной цепи - Алла Бегунова

Якоб-Георг почтительно слушал замысловатые ругательства шефа. В них сквозило бессилие опытного бойца дипломатических сражений. Много чего сумел добиться за тридцать лет службы в Вене русский аристократ. Ему казалось, будто он видит австрийцев насквозь, знает их помыслы и чувства, как собственные. Но все когда-нибудь да кончается, думал теперь фон Рейнеке. И хорошее, и плохое.

Забегая вперед, можно сказать, что государыня императрица, узнав подробности про «Рейхенбахский пуфф», осталась крайне недовольна действиями князя Голицына в данной ситуации. Он получил отставку. Дмитрий Михайлович, сильно обидевшись на царицу, в Россию больше не вернулся и умер в своем австрийском поместье в 1793 году…

Между тем надворный советник приготовил для посла еще одну бумагу. В рапорте он просил аннулировать его прошение об отпуске в Карлсбаде и санкционировать служебную, но сугубо конфиденциальную поездку в Рейхенбах под именем Курта Хаусманна, лудильщика, вместе с супругой, которая имеет поддельный паспорт Греты Эберхард, вдовы сержанта. Водрузив на нос очки, старый вельможа несколько раз перечитал доклад подчиненного, подумал, обмакнул перо в чернильницу и предупредил:

— Провалитесь — будет скандал. Вышлют отсюда в двадцать четыре часа, как персону «non grata».

— Другого выхода нет, ваше сиятельство, — заметил Якоб-Георг.

— Может быть, — князь вздохнул и поставил свою подпись.

— Даст Бог, за месяц управимся.

— Желаю удачи, друг мой…

Легкое летнее платье из кисеи, шляпка из итальянской соломки, кружевной зонтик на длинной ручке — в таком виде Аржанова вышла во двор из дома. Глафира несла за ней кожаный саквояжик со всякими дорожными дамскими штучками: коробочки с кремом и пудрой, духи, расчески разных конфигураций, маникюрный набор, носовые платки, кошелек. Остальной багаж уже поместился в карете. К полке за ее задней стенкой ремнями были пристегнуты два вместительных сундука, один над другим.

Якоб-Георг, одетый в белый полотняный кафтан прямо на рубашку, без камзола, ожидал «супругу». Он поклонился ей и помог взобраться по трем ступенькам в экипаж. Затем обошел его, последний раз внимательно оглядев запряжку из двух лошадей, и сел с другой стороны. Глафира расположилась на скамье рядом с кучером — сержантом Ермиловым. Кирасир весело подмигнул верной служанке, ибо скучная жизнь в Вене давно ему надоела, и щелкнул в воздухе кнутом.

Тут кудлатые дворовые псы дружно залаяли. Лошади, всхрапнув, стали нетерпеливо переступать по брусчатке. Привратник Клаус, которого «супруги» фон Рейнеке не без оснований подозревали в доносительстве, выбежал из сторожки. Он распахнул створки ворот, снял треуголку и с низким поклоном проводил господскую карету, выехавшую на широкую венскую улицу.

Там возле фонарного столба нес свою обычную вахту Уве Оксенкнехт. Курская дворянка приветливо помахала ему рукой. Молодой полицейский вскочил на подножку экипажа и, ловко держась за дверцу, поехал вместе с русскими дальше, до последней городской заставы. Он видел, что настроение у них отличное. Уве сам бы так радовался, если б получил у начальства отпуск летом.

Увы, рассчитывать на это не приходилось. Напротив, граф Перген распорядился усилить режим наблюдения за российским посольством как раз в нынешние дни. Потому завтра Оксенкнехт опять заступит в наряд, несмотря на июньскую духоту и жару.

Аржанова с сочувствием слушала сетования шпика. Про отпуск на водах в курортном городе Карлсбад она ему уже рассказывала. Сейчас следовало уточнить маршрут. Они поедут через город Брно, дабы посмотреть на средневековые замки, описанные в путеводителе, потом повернут на запад, к Богемии, останавливаясь в таких приятных местах, как Вельке-Битеш, Вельке-Мезиржичи, Близков, Гумполец, Мниховица, пока не доберутся до великолепной Праги, по праву именуемой «златой».

Получив у Анастасии свои «отпускные» — мешочек с двадцатью серебряными талерами, — Оксенкнехт сообщил ей, что в городе Брно полиция еще работает добросовестно, и кто-нибудь обязательно найдет их либо в гостинице, либо в трактире. Но дальше, на землях словаков и чехов, нужного усердия не наблюдается. Сколько веков живут они под скипетром Габсбургов, а все ж немецкой аккуратности и дисциплины перенять не могут. Впрочем, чего с них взять, ведь они — славяне…

Честно говоря, именно на это Флора и рассчитывала.

Давно остались за спиной пригороды Вены — Клостернойбург и Корнойбург. Сержант Ермилов вел лошадей ровной рысью. Большой привал они собирались сделать в Штоккерау, до которого оставалось километров десять. Там их ждал Николай с тремя большими повозками. Пока в них находились пустые бочки и всякий скарб вроде сундуков с крестьянской одеждой, ящиков с пивными кружками, бокалами, тарелками, скатертями и прочими предметами, необходимыми для открытия пивной. От Штоккерау они поедут вместе до Брно, только Николай будет держать приличную дистанцию с господским экипажем.

Пусть в Брно их увидят те, кому положено наблюдать за иностранными дипломатами на территории Священной Римской империи. Днем действительно можно погулять по старинным узким улочкам, съездить к какому-нибудь средневековому замку, шумно отужинать в самом фешенебельном ресторане. Однако ночью все переменится. Карета будет продана совсем недорого, зато быстро, знатные путешественники исчезнут, как привидения, ни с того ни с сего приснившиеся нерадивым шпикам.

На рассвете пивной обоз, с трудом различимый в предутреннем тумане, простучит деревянными колесами по мосту через реку Брненска и возьмет направление на север, к городу Куржиму. Солнце поднимется над моравскими горами, и обоз, войдя в поток такого же гужевого деревенского транспорта, затеряется на дороге, петляющей между лесистых горных отрогов. Три здоровенных и угрюмых мужика — один из них хромой — в черных, валяных из шерсти шапках и куртках из грубого сукна будут править лошадьми. Две женщины, одетые столь же простонародно, будут сидеть рядом с ними на широких скамьях. Путь их не далек, но и не близок — к перевалу Кудова-Здрой, откуда открывается дивный вид на силезские холмы и поля, засеянные льном и пшеницей.

Глава одиннадцатая

Погоня

Утро началось обычно.

Майор австрийской армии Леонард Клебек вывел солдат вверенного его командованию батальона на плац для строевых учений. Они продолжались четыре часа, то есть до полудня. Затем он отпустил солдат на обед, обошел посты, пообедал сам, отдохнул в своей палатке с полчаса, переоделся в новый белый форменный камзол, повязал свежий галстук с кружевным жабо, освежился английским одеколоном и направился в сторону деревни.