Песни в пустоту - Александр Горбачев

“Последние Танки в Париже” важны для этой книги как перемычка между 90-ми и 2000-ми, как группа, которая связала две очень разных эпохи между собой, а потому было бы не слишком уместно подробно рассказывать тут, чем Никонов и его музыканты занимались в последние годы. Тем не менее, как представляется, о многом может сказать простое перечисление последовательности фактов. В 2006-м Никонов, никогда не щадивший собственное сознание и тело, перенес серьезную операцию на легких – и еле выкарабкался обратно в мир живых. Уже через пару лет его деятельность снова набрала прежние обороты. Четыре года назад группа выпустила “Порядок вещей” – свою самую чистую и убедительную в смысле звука запись, подлинный русский экзистенциальный постпанк, в котором идеально совпали друг с другом мощный электрический грув, отчаянная мелодика и бесприютные тексты. Одновременно с этим Никонов сочинил либретто для оперы по мотивам “Медеи” Еврипида, поставленной петербуржским итальянцем Джулиано ди Капуа. Чуть позже – представил в питерской филармонии (!) театральную монодраму под названием “магбет”. А еще несколько месяцев спустя вышел в свет “Ультиматум” – злой, грязный и быстрый альбом “ПТВП”, изданный, как в старые времена, только на кассете и наглядно доказавший: Никонов и его группа не растеряли ни хватки, ни драйва, ни независимости. И преимущество Никонова нынешнего заключается именно в его непредсказуемости. Он может казаться на концертах стареющим Пьеро из трущоб, сотрудничать с новым поколением социально озабоченных рэперов, соглашаться на элитарные культурные проекты – и везде сохранять свой собственный голос. Тот самый – громкий, шепелявый, изо всех сил пытающийся выорать из легких какую-то свою важную правду.

В конце концов, само то, что “ПТВП” и их лидер дожили до наших дней, не растеряв ни энергетики, ни драйва, ни желания доказать что-то важное самим себе и тем, кто захочет услышать, – почти чудо. История Лехи Никонова – это во многом повесть о настоящем человеке, который попал в ненастоящие времена. Как ни относись к “ПТВП” нынешним, они едва ли не единственная сейчас группа, в которых чувствуется бунтарский, оголтелый, ослепительный в своих противоречиях дух тех 90-х, которым посвящена эта книга. Мятежный дух свободы, за которой, скорее всего, нет ничего, кроме пустоты и тлена, но которой и самой по себе – достаточно.

Валерий Постернак

К концу 2000-х мальчик, которым прежде был Никонов, вырос. Из дикого подростка начали проступать черты думающей личности, на место радикальных политических кричалок пришли сложные поэтические образы. Помню, после выхода “Зеркала” Леха жаловался, что альбом не принимают старые поклонники, но потом оговаривался: мол, так всегда было, потом поймут. Но тут старый принцип, похоже, не сработал – Леха повзрослел на пару десятков лет за два-три года, а его традиционная публика осталась на все том же уровне развития. Догнать Леху уже невозможно. Он перемежает свои тексты цитатами из Рембо, Бодлера и даже Некрасова, переиначивает Ницше, проецирует образы Селина. А публика требует, чтобы он в тысячный раз орал что-то типа “жизнь – говно” и “все мусора – козлы”. Старая публика хочет старого Леху, а новая у него так и не появилась – он сам отталкивал ее как мог, и она давно решила, что Леха делает дерьмо для тупых подростков.

Джулиано Ди Капуа

Идея оперы “Медея” у нас изначально была связана с грузино-российской войной 2008 года и с тем, во что это вылилось в России, – от погромов до мер, принятых властями. Мне хотелось в связи с этим сюжетом говорить о том, что происходит здесь и сейчас. Но не шло. Вот не шло. Каких только авторов я не перепробовал. А потом я узнал про Леху – у него тогда был проект Germinal в театре “Антресоль”. Достал его телефон, поехал к нему, вкратце описал, что мне надо, – и дальше начался настоящий рок-н-ролл: он, вообще с трудом вспомнив исходный миф, за ночь написал блистательный, очень кайфовый манифест. Он вообще умопомрачительной скорости ума человек, чрезвычайно работоспособный и талантливый, к тому же он чувствует, что может очень широко применять свой дар, и делает это. Меня в нем подкупает то, что он не считает свою публику глупее себя, общается с ней на равных. А надо понимать, что общаться с Никоновым на равных тяжело. Это надо помнить Шопенгауэра, Кьеркегора, Розанова, Бердяева… У тебя после трех минут начинает дым валить из башки, человек с такой скоростью бросается цитатами, что, блядь, пиздануться. И, когда он из песни в песню повторяет слово “ничто”, ты в какой-то момент понимаешь, что это то самое ничто, которое было у Шопенгауэра, которое надо преодолеть и так далее. Хотя можно этого и не знать – и все равно песня в тебя попадет. Потому что Леха говорит только то, что хочет сказать. Для меня это следующий большой русский рок-музыкант после “Зоопарка” – и там и там в центре всего абсолютно честный человек.

Евгений Куприянов

“ПТВП” я знал с конца 90-х, когда прочитал про них рецензию в журнале Fuzz и стал ходить на их концерты в “Молоке”. Леха запоминался в первую очередь тем, что читал стихи, которые мне, тогдашнему подростку, сильно в душу западали, я даже их на каких-то школьных утренниках пытался декламировать. В жизни он оказался, скажем так, более вменяемым, чем он кажется, когда видишь его на сцене. Потому что на сцене он себе и руки резал бритвой, и прочее – это всегда было очень эмоционально, экспрессивно, на износ, на убой. А при встрече меня поразил контраст – ну эксцентричный человек, конечно, но совершенно нормальный, адекватный себе и миру. И он действительно сильный, интересный поэт, который все время развивается – и не имеет ничего общего с этой постполозковской волной, захлестнувшей страну. В журнале “Звезда”, где я работаю, такие тексты в принципе не воспринимают, но для молодежи, которая сейчас пишет стихи, это действительно важный автор. Потому что у него есть яйца.

Евгений Алехин

В какой-то момент оказалось, что у нас с “ПТВП” общий турменеджер, и он предложил сыграть вместе. Помню, на концерте я поранил ногу, мне вкололи обезболивающее, еще я напился вискаря… Ну и в итоге подошел к Лехе и спросил: вот ты же вроде серьезный поэт. На хуя ты до сих пор рифмуешь “любовь” и “кровь”?! На что он мне ответил – Женя, иногда планку нужно занижать. Так и началось общение, а потом мы как-то переписывались и решили сделать фиток. Леха предложил: давай что-нибудь литературное, например про гражданина кантона Ури. А я тогда еще “Бесов” не читал – но прочитал за несколько дней и написал свой текст. Леха вообще достаточно начитанный человек, с ним интересно обсудить книжки. И есть в нем какая-то юношеская вспыльчивость. Мы думали когда-то издавать книгу его текстов, и я ему как-то написал, мол, Леша, как обстоят дела, как там твои стишата? А он ответил: “Какие стишата, ты что, упоролся? Я не пишу никаких стишат”. Просто я-то, когда говорю о стихах, стараюсь, чтобы пафосно не звучало, называть их стишатами. А Леха, как я понял, считает, что так нельзя. Он очень серьезно к стихам относится. Я был на Лехиных поэтических выступлениях и видел, как он разбивает стаканы, размазывает кровь по листкам, швыряет их в толпу – и людей даже без музыкального сопровождения вкачивает его драйв. Видимо, он чувствует, что он один из последних настоящих поэтов. Возможно, так оно и есть.

Мария Любичева

Совместный трек мы писали прямо в редакции “Звезды”. У Лехи было одно условие – надо достать стафф. И в результате второе стихотворение, которое звучит в песне “Готов”, – то, где есть строчки “за ноги вешают премьера”, – он написал уже непосредственно в студии, в дыму, за разговорами о поэзии. Это вообще человек, который, когда мы оказываемся в одной компании, всегда говорит о ментах и о поэзии. Мне кажется, так и должно быть.

Евгений Куприянов

Когда вокруг “Готов” начался шум, когда на нас стали заводить какое-то дело в прокуратуре, Никонов психанул и позвонил мне, попросил убрать трек из альбома. Мотивация у него была такая: ребята, я уже давно сижу на чемоданах и жду, что за мной придут, но я хочу за свою группу отсидеть. Я ему сказал, что макет уже в печати, ничего не сделаешь. Правда, потом лейбл тоже потребовал песню с диска убрать – в итоге там звучит половина трека, а когда начинаются запрещенные слова, вступает веселая гармошка.

Валерий Постернак

“ПТВП” уже никогда не станут народной группой. Но это нормально. Ну вот Nirvana стала народной, а Fugazi – культовой, знаковой, но никак не народной, хотя можно ли сказать, кто из них круче? Да обе гениальные. Никонов – крайне необходимый персонаж, особенно для нашего времени. Можно даже сказать, последний рок-герой, вот такой, каким он должен быть. Ну вот кого рядом поставишь? Многим это представляется старорежимным и архаичным – рок-н-ролл как образ жизни, самосжигание, затянувшееся самоубийство и постоянная исповедь. Но история искусства в целом показывает, что без таких персон культура невозможна.