Картахена - Лена Элтанг

1. Пеникелла вместе с братом продает рыбу в поместье, знакомится с перезрелой девицей и заводит с ней роман. Его практичный брат с детства мечтает о том, чтобы завладеть палаццо. Много лет спустя, изрядно разбогатев, он арендует его у старухи и превращает в казино с подпольным борделем. Совершенно ясно, что он был одержим Антеросом, богом, появившимся из хаоса вместе со временем и любовью. Ненависть такого рода считалась у древних греков одним из самых страшных проклятий: разрушай то, что любишь.

2. Кто сбросил капитана в лагуну с камнями в карманах куртки? По моим предположениям, это не кто иной, как комиссар полиции. Он был в курсе всех извилистых течений этого дела и мог запросто вычислить, у кого марка оказалась в конце истории. Он мог предложить Диакопи поделиться добычей, пригрозил разоблачением, тот отказался и был наказан. Но ведь я мог и ошибиться. Ничего не будет ясно, пока я не раздобуду ключ к закрытому блогу и не прочту ливийского флейтиста вдоль и поперек.

Маркус подошел к окну, отдернул штору и посмотрел в сторону холма. Известковая скорлупка «Бриатико» поблескивала на вершине под полуденным солнцем. Окно его бывшей мансарды было в восточном крыле, круглое, как бойница. В какой-то момент ему почудилось, что окно мансарды приоткрыто и оттуда кто-то смотрит прямо на него. Но нет, показалось. Игра света в темных стеклах.

Он хорошо помнил свой последний день, проведенный в отеле. Если бы кто-то спросил его, почему он собрался второпях и уехал сразу после собрания, напросившись в машину к адвокату, объявившему о закрытии отеля, он бы не нашелся с ответом. Ему нужно было уехать, и все тут. Они добрались до Салерно довольно быстро, обменявшись лишь несколькими словами, когда адвокат остановился у бензоколонки и снял наушники, в которых поскрипывала «Consider Us Gone». Пса здорово укачало и вывернуло на пижонские кожаные чехлы, так что Маркусу пришлось сбегать на колонку за салфетками и мыльной водой.

– Монахи не хотят заниматься отелем? – спросил он адвоката, когда они выехали на шоссе. – Наверное, им запрещает монастырский закон?

– Монахи? – Адвокат не отрывал глаз от дороги. – Какие еще монахи?

– Ну как же! Новые владельцы, монахи-киприоты, которым Стефания завещала холм со всеми полями и садами. Из-за откушенного пальца святого Андрея.

– Какого пальца? – Адвокат покосился на него с недоумением. – Ты шутишь, парень?

– Да бросьте, я все знаю. Мы уже далеко от отеля, и можно расслабиться. Эта история давно вышла наружу, на собрании они вам просто подыгрывали. Секрет Полишинеля!

– Секрет кого? Никакого завещания в этой сделке нет. Владелец земли – чистой воды итальянец. Я сам оформлял эту покупку некоторое время тому назад, так что можешь быть уверен.

– И кто этот счастливчик?

– Не могу делиться такого рода информацией, – строго сказал адвокат и снова надел наушники. – Присматривай лучше за своей дворнягой.

* * *

Часы на колокольне Святой Екатерины пробили десять вечера, и клошар поучительно поднял палец: наслаждайся! С четверга до полудня субботы церковные колокола будут молчать. Маркус кивнул, глядя на тени от увитых лавром фонарей, качающиеся на белой стене. Фонари вывесил хозяин «Колонны», куда они забрели по дороге из гавани, чтобы выпить по последней. Хозяин был честным католиком и завалил всю витрину шоколадными яйцами и ломтями Torta di Pasqua.

Сиесту они с Пеникеллой провели в гавани, осматривая лодку, которую старик собирался спустить на воду в понедельник утром, оставалось только подсоединить новенький двигатель, покрасить борта и написать название. Трафареты для надписи старик вырезал из картона, Маркус попытался разглядеть буквы, но они лежали стопкой, и он смог только пересчитать: всего девять букв. Два часа сиесты прошли незаметно под знаком двух огромных бутылей красного, которые клошар привез в гавань завернутыми в сено, на тележке, похожей на тачку для свежей рыбы, но оказавшейся каталкой для мертвецов.

– Разве это шествие, – сказал клошар, когда со стороны города донеслись радостные возгласы и органная музыка, шелестящая в динамиках. – Вот сардинцы, те умеют, у них как выбросило статую Христа на берег триста лет назад, так они ее и таскают по улицам, или Пресвятую Деву таскают, а следом бредут тетки и поют псалмы, покуда не обойдут все церкви в городе.

– Но у вас только одна церковь, – заметил Маркус. Он лежал на палубе, слегка наклоненной в сторону моря, отчего вино в оплетенной бутыли, стоящей рядом с ним, тоже наклонилось, показывая с севера зеленое дно.

– Раньше, бывало, процессия шла наверх, в поместье, прямо по парадной лестнице, ворота были нараспашку, а в парке, возле часовни, всех ждало угощение, – мечтательно произнес клошар. – Печенье, сыры и фрулатте. А теперь что? Нет ни Стефании, ни часовни, ни традиций.

– Вам хоть есть что вспомнить, уважаемый, а у нашего поколения такие картинки вызывают в памяти только ранние фильмы Феллини.

– Ты недоволен своим поколением? – Пеникелла повернул голову. Он сидел по-турецки, прислонившись к переборке, и время от времени с оханьем вытягивал затекшую ногу. Солнце светило им обоим в глаза, и клошар достал со дна рундука драную соломенную шляпу и красную кепку с козырьком. Шляпа, сказал клошар, принадлежала еще его отцу, поймавшему однажды сома весом в сто двенадцать кило.

– Да как тебе сказать, иногда мне кажется, что мы все невзаправдашние. Будто свежепокрашенный катер на стапелях, с виду такой же, как все, а хрен его на воду спустишь. Наше поколение словно заменяет кого-то еще: тех мощных сорокалетних, титанов с пронзительным умом, которые пришли бы, да не смогли и лежат где-то в другой реальности, как оловянные солдатики в ящике.

– Насчет катера ты зря, – пробурчал старик, надвинув кепку глубоко на глаза. – Не уподобляйся безумной Агостине, она не знает, что говорит. Мне осталось только отскрести борта, загрунтовать и покрасить. Три дня при хорошей погоде. С пескоструйкой обещал помочь смотритель порта.

– Смотритель порта помогает смотрителю кладбища, – засмеялся Маркус. – А станционный смотритель у вас есть?

– Здесь же не ходят поезда. – Старик поднял брови. – Если, скажем, дорогу камнями завалит возле Аннунциаты, то выбраться можно только по воде. И что смешного в том, что я смотритель кладбища? Мне же нужно зарабатывать на хлеб и вино. Ты лучше скажи, будешь ли завтра помогать мне с покраской? В воскресенье я хочу выйти в море, а через два месяца намерен пришвартоваться в Картахене. С июня до ноября на Карибах сезон ураганов, так что приходится торопиться.

– Что ты будешь там делать?

– Искать своего внука, что же еще. Мой сын жил в Картахене со своей женой-англичанкой, несколько лет назад он приехал в Траяно, и здесь с ним случилась беда. Мы так и не успели увидеться. Теперь я хочу отправиться в этот город, чтобы найти его женщину и ребенка. Никому не рассказывай, это секрет, в деревне никто не знает, а узнают, так вконец засмеют или замучают советами.

– Черта с два ты кого-то разыщешь в колумбийском бардаке. – Маркус поднял бутыль и вылил в рот последние капли. – Ты ведь даже по-испански не говоришь. Я тоже могу дать тебе совет. Найми частного детектива, и тебе не придется неделями болтаться в океане и питаться сырой рыбой.

Клошар ничего не ответил, и некоторое время они сидели молча, глядя, как солнце закатывается за розовый выступ скалы. Наконец старик поднялся, сходил на корму за второй бутылью и, вернувшись, встал над лежащим Маркусом, широко расставив ноги в обрезанных по колено джинсах:

– Я чинил свою лодку пятнадцать лет не для того, чтобы лежать на носу и пить с тобой вино. Мужчина должен все время двигаться на юго-запад, не важно – по воде или по суше. Я назову свою лодку правильным именем, и она долетит до Бокагранде будто маслом смазанная. А на берегу меня будет ждать мой внук, который уже стал мужчиной и тоже хочет двигаться на юго-запад.

– И лет через сто вы пристанете к австралийским берегам, – лениво заметил Маркус.

– Знаешь что? Я читал у одного немца, что на выпускном экзамене в немецких школах выпускнику задавали вопрос: что будет после Третьего рейха? Многие отвечали: Четвертый рейх — и проваливались с позором. Правильный ответ был такой: после Третьего рейха не будет ничего. Он будет существовать вечно.

– Не понял, при чем тут немцы?

– При том, что движение вечно, а после движения нет ничего. Сдается мне, ты прав насчет своего поколения, парень. На титана ты даже издали не похож.

Воскресные письма к падре Эулалио, май, 2008

Час от часу не легче, у фельдшера Нёки появилось запоздалое алиби. Когда тело капитана, выловленное в лагуне, уже грузили в машину, чтобы отвезти в морг, один из постояльцев, толпившихся вокруг, подошел к носилкам и закрыл ему глаза. Этого старика я раньше вообще не видел, он жил где-то на отшибе, в собственном флигеле.