Дочери Волхова - Елизавета Дворецкая

А леший шел прямо к ней. Обернувшись, он призывно взмахнул рукой, крикнул что-то, и те двое снова показались из-за елок. Остряне померещилось в них нечто знакомое, но она была так потрясена, что не могла сообразить.

– Одна есть! – кричал старший леший, приблизившись к ней шагов на десять. – Вроде живая! А еще две где?

Конечно, живая! Лесная нечисть только и ищет, как бы поживиться теплым человеческим духом!

– Гром Перунов на тебя! – крикнула Остряна, выставив вперед руку с ножом. – Иди в болото глухое, на дерево сухое…

– Острянка! – Один из младших леших подошел к ней почти вплотную, и Остряна увидела, что это вылитый ее двоюродный брат Станяша, второй сын стрыя Доброкрая. – Ты чего сюда забралась? Не знаешь, что в такое время вся нечисть гуляет, от Перуна прячется?

– Да и без нечисти опасно: рухнет дерево – и поминай как звали, – сказал леший с медвежьей головой.

Его голос тоже показался Остряне знакомым. И тут она его узнала. Это был тот, мысли о ком и привели ее в лес – Велемысл Домагостич, с медвежьей шкурой на плечах. Да, она слышала, отец говорил, что Велему, как сыну знатного старого рода из земли Велеса, доверили честь представлять Подземного Хозяина в обрядовом поединке. Рядом с ним стоял братец Станяша, а еще братец Добрила – оба тоже с волчьими шкурами на плечах, плодах своей удачной охоты в год посвящения. Они были в этих шкурах в Перыни и в них же пошли в лес, чтобы защититься от нечисти.

– С тобой кто был-то – Тишанка и Богуша? – спросил Станьша и затараторил, как всегда, поскольку говорить мог сколько угодно долго: – Добрила, вон, видел, как вы втроем в лес метнулись, мы к стрыйке Добряне, может, думаем, она послала, а она говорит: «Ой, ребята, идите за ними, а то не было бы беды!» Ни Прибыни, ни Горяшки не нашли, Хотьша пьяный уже, не найдешь никого, хорошо хоть Велем с нами пошел! А воет в лесу, ну все, думаю, сожрали лешие наших девок!

– Сестры-то где? – осведомился Добрила.

– Да мы думали, это вы – лешие, – произнесла наконец Остряна. Она еще не до конца верила, что перед ней собственные братья, – нечисть ведь какой угодно облик может принять, – но с каждым мгновением ее вера крепла. Вон у них и ножи на поясах, а пояса праздничные, с Перуновыми узорами, таких нечисть носить не может. – Убежали они со страху. Я им говорила: не выходите из круга. Дуры обе…

– Пойдем, поищем. – Добрила кивнул Станяше. – А то еще ноги поломают на бегу, не видно же ничего! Велем, дружище, проводишь Острянку домой?

– Провожу уж, – проворчал Велем. – Пойдем, что ли…

Оба брата скрылись в зарослях. Остряна настороженно смотрела на Велема. Теперь, когда они остались вдвоем в лесу, ей опять стало жутковато. Все-таки чужой человек… И эта его медвежья шкура…

Вихрь все выл, с неба обрушивались порывы ветра, такие плотные, что, казалось, их можно резать ножом. Прогремел гром.

– Идем живее! – Велем поднял факел, пламя которого едва боролось, цепляясь за густую липкую смолу, с духами бури, пытавшимися его оторвать, смять и задушить своими невидимыми ладонями. – Сейчас дождем накроет, не успеем, пожалуй. И чего тебя в лес понесло в такую-то ночь!

– Стало быть, понадобилось.

– Лешего, что ли, вызывала?

– Да уж! Но не вышло мое дело – тебя вместо лешего вызвала! – Остряна фыркнула.

Она не собиралась делиться своим замыслом, а обведенную вокруг куста черту нельзя было разглядеть в густой полутьме.

– А на кой тебе леший? – Велем ухмыльнулся. – Я взамен не подойду?

Его забавляла отвага Вышеславовой дочери, невесть зачем, ради какой-нибудь девичьей глупости залезшей в чащу на ночь глядя, да еще в грозу.

– Пойдем на луговину быстрее, а то рухнет тут что-нибудь!

Он взял Остряну за руку и потащил за собой. Факел наконец погас, не выдержав борьбы, и Велем выбросил его. Остряна в первый миг притихла, почувствовав свою руку в плену его жесткой и теплой руки. В этой руке были власть и сила, которые подчиняли себе без слов, одним своим присутствием, и строптивая, непокорная Остряна вдруг поняла, что ей это нравится и доставляет совершенно неожиданное удовольствие. Она почти успокоилась: возникло ощущение, что теперь и о дороге, и о леших, и обо всем прочем подумает кто-то другой, справится со всеми трудностями и защитит ее. Мелькнула мысль, что так можно идти всю жизнь: держась за его руку и прячась за спиной от порывов злобного ветра. И впервые в жизни она ощутила готовность кому-то подчиниться: не по обязанности и долгу, как отцу и старшим родичам, а по доброй воле.

– А ты-то тоже какой смелый! – прокричала она, не слишком надеясь, что Велем услышит ее в шуме ветра и ветвей. – Сам-то в какую ночь в лес забрался! А если бы вместо меня лесовуху повстречал?

– Да есть в тебе что-то от лесовухи – глазищи вон какие! – Велем на мгновение оглянулся. Хотел еще сказать про зубы, но не стал: еще обидится. – Да я не из пугливых. Добрила попросил помочь поискать… У самого сестры, знаю, как бывает: им взбредет в голову глупость какая-нибудь, потом не расхлебаешь!

Сказал и замолчал: вспомнил, что и на Ильмерь попал из-за глупости своей самой непоседливой и самой любимой сестры, которой «взбрела в голову» великая любовь к Вольге плесковскому.

Остряна промолчала. Удивительно, но она в эти мгновения подумала о том же самом. А может, и ничего удивительного в этом нет, потому что ее дело было связано как раз с Дивляной.

Сейчас самое подходящее время. Другого может не быть. В Словенске она не могла выбрать случай с ним поговорить: ведь это сразу увидят десятки глаз, и потом, если вскроется, что замысел Вышеслава сорван чьими-то усилиями, сразу укажут на нее. Однажды она даже зашла к Хотьше с каким-то поручением от Добролюты к Вояновне, но там во дворе, где она увидела Велема, толкались Хотьша с Твердятой, женщины возились возле летней печи под навесом, нянька-чудинка качала на коленях вопящего Хотьшиного первенца и пела ему песенку на своем языке, а в избе сидела сама Дева Ильмера. Разве тут поговоришь? А в лесу их уж точно никто не услышит, даже лешие.

И все же она не сразу решилась. Велем, казалось, не обращал на нее особого внимания: попросили найти и проводить домой, он и вел ее, будто заблудшую козу на веревке. Да и страшно было останавливаться: деревья метались и гнулись совсем рядом, ветви хлестали по головам, гром гремел и раскатывался уже совсем близко. Велем умело выбирал путь, держась с наветренной стороны от больших деревьев, из-за чего им пришлось забраться в ольшаник. Плутать среди кочек, поросших сорным кустарником, было особенно трудно. В какой ужас превратится ее нарядная сорочка! Однако еще больше Остряну беспокоило, как бы среди кочек не попасть в стоячую воду, не споткнуться о невидимую в сухой траве корягу, не сломать ногу, провалившись в яму.