Охота на Мясника - Алов Константин

Генерал снова изобразил на лице недобрую усмешку, рывком извлек из ящика стола табельный "макаров", поднес к виску и выстрелил. Молиться он не умел, да и не собирался.

* * *

7

В кабинете полковника Спицына давешние крепкие ребята вернули Крюкову деньги и документы.

— Распишитесь, — велел один из них.

— Ща, — отозвался Крюков. — А вещи? Обрез ружья двенадцатого калибра фирмы "Джеймс Пердей" с комплектом патронов.

— Подавись, — второй вывалил из шкафа немудреный крюковский скарб.

Крюков засунул обрез под куртку и рассовал патроны по карманам. В том числе и пулевой, подброшенный Спицыным.

— А где же полковник? — спросил он. — Разве товарищ Спицын не придет меня проводить?

— Зачем?

— Ну не знаю, — Крюков пожал плечами. — Извиниться за незаконное задержание.

— Его сегодня не будет.

— А завтра?

— И завтра тоже. Слушай, вали отсюда. И без тебя геморроя хватает, — напутствовали его крепыши.

— Довлеет каждому геморрой его, — заметил им Крюков и вышел на свободу.

Вернувшись после недолгого отсутствия под кровлю родного кооператива, Крюков из всего персонала обнаружил лишь отставного полковника Рудакова. Ас разведки был в дымину пьян. Недобитая бутылка "Гжелки" с рассекателем на горлышке торчала перед ним. Еще две, пустых, валялись под столом.

— А где хозяйка? — в недоумении протянул Крюков.

— Украли, — развел руками Рудаков. — Садись, выпьем! Слушай, Крюков, как тебя по имени? А то неудобняк какой-то…

— Ничего, я привык. За что пить будем? — Крюков взял в шкафу стакан для себя и придвинул стул.

— А хоть бы за Тараса Бульбу! Не возражаешь?

Выпили. Крюков и Тараса Бульбу уважал, и понимал, что толку от полковника он сейчас все равно не добьется. Он помог вконец обессиленному Рудакову добраться до дивана. Сам уснул на соседнем.

* * *

Крюкова разбудил телефонный звонок. Звонила Мария.

— Где Ирина? — спросила она.

— Говорят украли. Я сам только что из застенков КГБ, так что еще не определился на местности.

— Ты можешь приехать прямо сейчас в мою больницу?

— Попробую.

Крюков попытался растолкать Рудакова, но тот героически проигнорировал посягательства на свободу сновидений. Вслушавшись в возмущенный храп полковника Крюков почел за лучшее оставить его в покое. Он спустился вниз, завел рябуху и направился в больницу, где его ждала Мария.

— Знаешь, кто к нам сегодня поступил? — с порога спросила она его. — Генерал Павлов.

— Что с ним? Упадок сил? Хрен свой двумя руками согнуть не может?

Или люмбаго — прострел в пояснице?

— Тогда уж церебраго — прострел в мозгу.

— Как это? — удивился Крюков.

— Элементарно. Стрельнул себе в башку. Был бы он не генерал, а полковник или майор, когда мозг еще не ссохся, обязательно мозги бы себе вышиб. А так только задел по касательной. Почитай его прощальную эпистолу, — Мария протянула Крюкову завещание генерала.

— Это в смысле "В моей смерти прошу винить Гайдара, Чубайса, мою стерву-жену, начальника, его зама и далее по списку"? — Крюков развернул записку и прочел вслух. — "Не радуйтесь. Кто хочет легкой смерти делай как я"! Оригинально. Так он умер?

— Не тут-то было, — вздохнула Мария. — Легкой смерти у него не получилось. Вместо этого будет тяжелая жизнь. Весь ее остаток он проведет прикованным к постели. Пуля задела какой-то важный центр в мозгу.

Он парализован. Может двигать разве что глазами. Но, интересно, что же он имел в виду в своей записке?

— На него можно посмотреть? — спросил Крюков.

— Идем, полюбуешься.

Генерал лежал в отдельной палате. Он был совершенно неподвижен.

Крюков обратил внимание на его вытаращенные глаза и дрожащий край одеяла под рукой больного. Он откинул край одеяла.

— Смотри! — Мария тоже это заметила. — По-моему он хочет что-то сказать! Его палец!

Палец генерала, единственное, что еще двигалось кроме глаз, выбивал судорожную дробь. Мария оказалась права. Крюков также уловил в стуке определенный ритм. Три коротких, три длинных, три коротких.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Морзянка. Он же выбивает "SOS"! Я тебя понял, — четко выговорил Крюков.

— Ты и в азбуке Морзе разбираешься? — удивилась Мария.

— А как же? Я три года в КЮМ ходил заниматься — клуб юных моряков. Вот ты, поди, не знаешь, чем трюмсель от триселя отличается или оверштаг от оверкиля. А почему гальюн является украшением корабля? Тихо, слушай!…

Крюков внимательно прислушался и принялся диктовать:

— Фейерверк не фикция. Бонза гений. Перепрограммировал боевые части ракет. Они долетят и взорвутся. Не хочу. Хочу жить…

— Что он хочет сказать? — Мария ничего не могла понять из услышанной тарабарщины.

— Просто "Фейерверк" из средства для воплощения плана "Армагеддон" превратился в цель. Поздравляю с началом конца света, — ответил Крюков, чем озадачил ее еще больше. — Знаешь, съезди к Семену. Если генерал контачил с "Ипсилоном", на него в файлах могла быть заведена медицинская карточка. Галину ведь не просто так убили.

* * *

Крюков и Рудаков проводили очередное совещание в передвижном штабе — в салоне рябухи.

— Антона видели в кафе "Нирвана", — сообщил Рудаков. — Там хакеры собираются. Потом он снова исчез. Почему он прячется — не понимаю.

— Я тоже. А мы не можем сами влезть в этот Юнител? — спросил Крюков.

— Как? Доступа к малой пирамиде у нас нет. Ни кодов, ни паролей.

— А "золотой диск" Бонзы? Как я понял, игра "Армагеддон" является ключом к Юнителу.

— Частью ключа. Игра заражена "Минуткой". Секунд десять уже съедено, осталось пятьдесят. За это время даже суперхакер не успеет ни в чем разобраться, — уныло продолжал Рудаков. — Знать бы, кто похитил Ирину и где ее искать?

И снова Крюкова прервал писк мобильника. Это был священник отец Николай.

— Со мной связались какие-то люди, — сказал священник. — Они заявляют, что Ирина у них и хотят говорить с Крюковым.

— Я сейчас подъеду, — ответил Крюков и развернул рябуху.

Перед храмом стояла наряженная елка. Возле нее был залит небольшой каток, где катались дети.

В храме народу было немного. Отец Николай читал проповедь на тему "Иудин грех".

— Там в чем же состоит грех Иуды? — вопрошал отец Николай. — Почему он предал Господа? В писании об этом прямо не говорится. Святой Иоанн указал, что Иуда, бывший казначеем, воровал из общей казны.

— Ух ты, блин, крысой, значит, был? — прогудел коротко стриженный молодой прихожанин. Золотой "чертогон" на его толстой шее был немного крупнее серебряного наперсного креста священника. — Из общака, выходит бабки греб?

— Но дело по моему разумению вовсе не в деньгах. Иуду объял смертный грех — гордыня. Он не сомневался, что его Учитель — Бог и Сын Бога и решил, что в сложившейся ситуации Иисус Христос предстанет пред людьми как и полагается Богу — в гневе, мощи и великолепии. А он, Иуда, займет при нем достойное место. Но увидев, что предал палачам невиновного, ничем не напоминавшего о своем божественном происхождении Иуда впал в другой смертный грех — уныние. И повесился. Когда он понял, что вместо славы и почестей его самого ожидает позорная и мучительная казнь, его вера рухнула.

Крюков подождал отца Николая на улице. Совсем стемнело. На елке зажглись лампочки, народу на катке заметно прибавилось.

Наконец Крюков заметил выходящего из храма священника и подошел к нему.

— К Рождеству готовитесь? Не рановато? И елка у вас неуставная с лампочками. Смотрите, нагорит от командования за измену канонам православия.

— А вы полагаете, что суть православия состоит только в том, чтобы делать все с опозданием на две недели? А насчет командования… Было дело, хотели меня турнуть, а на мое место прислали одного бывшего епископа, разжалованного за педерастию. Да только верующие категорически воспротивились такому пастырю. Так что пока служу. А то, что елка стоит, так это же неофициально. Трудно убедить даже воцерковленных верующих праздновать Новый год в ночь с тринадцатого на четырнадцатое января. Подавляющее большинство отмечает его в ночь на первое. А ведь Новый год — день обрезания Господа нашего. Как же можно обрезать того кто еще не родился?