Зачистка территории - Владимир Митрофанов

Квартиру эту она хранила для сына, чтобы у него в будущем, когда женится, было свое отдельное жилье, поскольку знала, как это важно для молодых. Сдавать квартиру она наотрез отказалась, поскольку пускать чужих в свое родное гнездо, где она провела детство, рука не поднималась: да, впрочем, они особенно и не бедствовали а муж не настаивал. Тут повсюду были старые фотографии, с раннего детства знакомые родительские вещи… Она знала, что сын или будущая невестка наверняка все выкинут. Здесь они с Сашей и встречались. За одну такую встречу он мог приставать к ней раз пять – можно было вообще не одеваться. Она от такого уже отвыкла, да впрочем, никогда и не привыкала. Причем, он требовал от нее не только просто секса.

Она почувствовала себя объектом настоящего сексуального исследования, целью которого было детально узнать, как устроена женщина. Он даже пытался к ней в душ влезть и сам ее намылить и вымыть во всех местах. Однажды принялся в сильную лупу рассматривать ее соски – его интересовало, откуда берется молоко. При всем этом они практически вообще не разговаривали. Только общие фразы ни о чем. Никакого, как говориться, духовного общения. Да и о чем им было разговаривать-то? По сути, получается, что у них были чисто постельные отношения, но (вот парадокс!) в то же время Любе казалось, что она ведет очень активную духовную жизнь. Она как-то даже про себя усмехнулась: "А ведь начальник-то их, Петр Семеныч, старый хрыч, в чем-то был прав, сказав по какому-то там поводу, что у женщины место, чем она в основном думает, находится у нее между ног!" Даже в психологическом плане она стала более спокойной и уравновешенной. С другой стороны, что есть в принципе вся культура, как не восприятие чужого эмоционального опыта? Любовь же – сама по себе есть богатая духовная жизнь в чистом виде. Вот почему столько шуму вокруг нее. Большинство произведений искусства являли собой банальные любовные драмы, и чем больше эмоций дают они зрителю, тем более они ценятся. Человек, имеющий насыщенную приключениями жизнь, никогда не смотрит боевики и фильмы про войну – это ему просто не нужно. Люба заметила и по себе, что ее вдруг перестали интересовать любовные романы и бразильские сериалы, потому что у нее был свой роман и свой сериал, а реальный опыт в любом случае всегда ценнее любого описания. Всегда лучше любить самому, чем смотреть, как любят другие.

Внешне все, казалось, оставалось по-прежнему. Впрочем, Наталья

Михайловна, Сашина мама, как-то сказала ей: "Что-то в тебе, Любочка, изменилось, а что – я никак не пойму. Ты явно что-то с собой сделала! Ходила к косметичке? Или подстриглась?" Действительно, от такого мощного гормонального и эмоционального удара Люба внезапно помолодела и похорошела лет на десять. А ведь у нее был еще и законный муж – Артем Борисович, хотя и относительно нестарый, но уже наполовину седой. Поначалу у Любы было даже чувство вины, которое разрешилось чисто по женской логике: "Сам виноват – мало уделял мне внимания!" Как-то после зарплаты она пошла и купила себе в "Орхидее" давно присмотренный симпатичный гарнитурчик: трусики и бюстгальтер, долго выбирала, а дома сразу стала мерить, вертеться перед зеркалом.

Артем Борисович, что она от него ну никак не ожидала, подглядел, внезапно возбудился, тут же потащил в постель – Люба все боялась, что порвет дорогое белье. После этого пришлось снова идти мыться.

Лежала в ванной, думала: "Надо как-то остановиться: это уже начинается просто паноптикум!", но на вопрос, если бы его ей вдруг задал корреспондент какого-нибудь женского журнала: "Довольны ли вы своей сексуальной жизнью?" – она, пусть несколько помедлив, чуть покраснев и смутившись, ответила бы: "Пожалуй, да!" От Натальи

Михайловны она все в подробностях знала о той ситуации с реальным или мнимым отравлением Саши, о его проблемах с девушками, и прекрасно понимала, что он, войдя во вкус, может скоро переметнуться к ним – к юным. И тогда все встанет на свои места – просто надо подождать. Но тут же она ощутила неожиданную ревность к той, незнакомой девушке, к которой он когда-нибудь непременно от нее уйдет. Утром она посмотрела на себя в большое запотевшее зеркало в ванной, с писком протерла пальцем стекло. Удивительно, что ее возраст чувствовался только по лицу и глазам – лицо почему-то старело у нее гораздо быстрее, чем тело – то ли от плохой экологии, то ли были другие какие-то причины, а на теле кожа была в прекрасном состоянии – бархатистая, чистая, и к тому же она очень жестко следила за весом; и следы давней беременности были на ней почти не заметны – еле видные светлые полоски на боках и разве что чуть отвислая грудь. Иногда в бане она сравнивала себя с молодыми девчонками – у многих сложение было куда как хуже. Оставалось только лицо. Но для лица существовал макияж! А она была в этом большой мастер, и радовалась, когда к ней на улице обращались "девушка".

Будущего у них с Сашей, понятно, не было, разве что "завтра" или от силы "послезавтра". Каждая встреча была, как в последний раз, и это тоже возбуждало.

Такая двойная жизнь таила и другие серьезные опасности. У Саши все-таки что-то было не в порядке с головой. Он все продолжал свои исследования женского тела. Однажды прочитал в каком-то мужском журнале статью про эрогенные точки, и тут же стал их изучать на

Любе. Потребовал показать ему некую точку "G", будто бы находившуюся внутри потаенного места. Люба и сама не знала про эту точку, разве что интуитивно предполагала о ее существовании. Стали искать вместе и, кажется, нашли. Доигрались в эти игры до судорог и чуть не до истерики. В конце концов, это повлекло за собой такой чудовищный затяжной оргазм, что Любе даже стало страшно. Она взмолилась: "Саша, умоляю, не трогай меня больше! Это уже не смешно!" Потом она долго лежала в позе эмбриона, отвернувшись к стене, закрыв глаза, стиснув зубы, и судорожные волны периодически пробегали по ней. "От оргазма действительно можно умереть", – подумала она тогда.

– Ты кончила семнадцать раз подряд! – сообщил ей юный исследователь женского тела очень довольный собой.

– Я тебе говорю, это уже не смешно! У меня внутри все болит! -

Она ощущала такое расслабление тела и рассудка, какое до этого, может быть, один раз в жизни только и было после бани на даче, когда перепарились, да еще и угорели и разве что еще после родов. Она еле-еле добрела до дому, села в прихожей и с трудом смогла снять туфли. Артем Борисович даже спросил о самочувствии. "Голова кружится целый день – может, давление низкое!" – сказала она ему. Выпили по рюмке коньяку. Полегчало. Мечтала только об одном: лечь и заснуть.

Еле-еле помылась, легла, закрыла глаза. Так тут Артем навалился, что-то кряхтел, сопел, потом прошептал виновато: "Чего-то не получается!" Люба про себя чертыхнулась. Хотелось, конечно, ответить ему: "Тогда спи или пей виагру!" – но роток вовремя себе прихлопнула. Артем Борисович все-таки был свой, родной. Как-то даже подумала, что пройдет какое-то время, Саша исчезнет, сынуля женится, а Артем Борисович останется. Вот они возьмутся за ручки и с палочками пойдут на бульвар посидеть. Эту сценку она, умиляясь сама себе, рассказала на работе коллегам. "Размечталась! Да на даче вы будете пахать на грядках жопой кверху до самого своего смертного часа!" – ответили на это опытные женщины. Но "свой, родной Тема", однако, не унимался, стал намекать на оральный секс, буквально сел на грудь. Хотелось ему сказать: "Спасибо, конечно, но я сегодня уже это ела!" – но деваться было некуда. Через десять минут благодарный

Артем Борисович захрапел, а Люба, снова вернувшись из ванной, наконец, легла, вытянулась, только подумала: "Боже, какой странной жизнью я живу!" – и мгновенно уснула, как умерла.

Ситуация в личной жизни у Любы была конечно крайне скользкая и нестабильная, но и не хуже той, которая сложилась у ее старинной школьной подруги Маши Петровой. Эта Маша Петрова как-то бесконечно долго собиралась замуж за одного типа, с которым несколько лет жила в гражданском браке, но который никак не хотел на ней официально жениться, причем даже тогда, когда она от него забеременела. В этот самый момент появился другой мужчина, который, напротив, очень хотел на ней жениться, и она тут же вышла за него замуж и родила ребенка будто бы от него, а потом снова появился первый – биологический отец ребенка, и они вновь стали с ним встречаться. Он, этот отец, чувствовал себя виноватым, прав не качал и неотложного развода от нее не требовал. Потом законный муж все-таки как-то узнал, что ребенок не от него, но Маша в этот момент была уже снова беременна и уже точно от законного мужа, и развестись он с ней по закону не мог.

Они расстались без официального развода, однако ребенка он как отец записал на себя и помогал за ним ухаживать. Она вовсе была не против, что он приходит к ребенку, а иногда и остается ночевать, естественно, со всеми близкими отношениями. Постепенно сформировался четкий график ее посещений обоими мужчинами. В этих отношениях человеку со стороны трудно было что-то понять. Она так и жила, по сути, на две семьи, среди страсти обоих обманутых ею мужей и даже постоянно будто бы собиралась сделать окончательный выбор, но на самом же деле, такая жизнь ей очень даже нравилась. Они приходили виноватые, сжигаемые желанием, всегда с цветами и подарками.