Зачистка территории - Владимир Митрофанов

"Слава Богу, вроде пронесло!" Красоты ее он уже не замечал. Своим хищным видом она напоминала ему самку богомола, съедающего своего партнера сразу после спаривания. А ему нужна была просто любимая жена.

С другой стороны, интересен был и обратный феномен, как например, с женой Андрюши Коваленко. В первую их встречу, по сути, на

Андрюхиной свадьбе, она показалась Павлу некрасивой и невзрачной, с какими-то резкими птичьими чертами лица, но чем больше и дольше он ее узнавал, тем с каждым разом красивее она становилась. И с тех пор он, встречая ее, часто думал: "Вот Андрюхе-то повезло!"

Но, увы, так везло далеко не всем. Люди влипали капитально. Один знакомый парень, Дима Соколенко, сказал так:

– Когда мне говорят, что моя жена миловидная, стройная и симпатичная – я этого не вижу – она для меня уже не такая: я вижу сильного и беспощадного врага! Меня уже не обманешь ни ее красотой, ни макияжем, ни одеждой – я знаю, это просто приспособительная окраска – мимикрия. Как у змеи. Не дай Бог наступить на нее!

Впрочем, он с самого начала подозревал, что его жена сумасшедшая.

Через некоторое время совместной жизни он стал ощущать необъяснимый ужас перед входом в свой собственный дом. Даже когда она звонила ему по телефону и что-то просила сделать или купить – опять же испытывал безотчетный страх. Причем, это было не только его ощущение – от них вдруг сбежал кот Кузьминов. Иногда случалось то, что всегда ужасно его пугало в ней: мгновенный переход от безмятежного спокойствия – к вспышке безумной ярости, во время которой она могла бросить в него всем, что попадется под руку, или, например, плеснуть в лицо горячим чаем. Однажды по ее просьбе он купил на рынке большой кусок мяса, она его внимательно осмотрела, видно, что-то ей не понравилось, и сходу, не говоря ни слова, швырнула его Диме прямо в лицо. Еще в большей степени это отмечалось во время их развода, когда безумие ее проявилось в уже полную силу. Женщина-судья, увидев после какого-то своего вопроса ее мгновенно изменившееся лицо, пыталась бежать. Хотя теперь, вспоминая их совместную жизнь, Дима понял, что признаки безумия проявлялись в ней уже давным-давно: например, она отказывалась есть пищу перед дорогой под предлогом, что потом нужно будет ходить в туалет, и маниакально боялась куда-либо опоздать. А если она шла в туалет, то требовала, чтобы ее у дверей караулили.

После развода все эти симптомы усилились, и какое-то время доставляли массу хлопот ее родителям. Потом она окончательно сошла с ума и с тех пор уже постоянно лечилась в психиатрической больнице.

Впрочем, родственники ее были уверены, что в ее безумии был виноват исключительно злой и неблагодарный муж Дима Соколенко.

Это-то хоть была давняя сумасшедшая, но от попадании в "психушку" и от временного помешательства не гарантированы даже люди в принципе здоровые. Совпадение, что в тот же период на почве неудачных семейных отношений туда попала и Марья Ивановна – Дашина преподавательница английского языка в унниверситете. От Марьи

Ивановны ушел муж, с которым они прожили двадцать лет. У нее пропал интерес к жизни, она стала высказывать суицидные мысли, с ней случился какой-то истерический приступ с судорогами, выгибанием тела и невнятными криками о том, что жить незачем. Дети заволновались, вызвали "скорую", та отвезла ее сначала в обычную больницу, а оттуда

– после консультации дежурного психиатра – уже в психиатрическую.

Что она там наговорила психиатру – так и осталось неизвестным. А было как раз 30-е апреля. Пока суд да дело, наступили майские праздники, и Марья Ивановна провела в "психушке" четыре полных дня.

Потом ее забрали дети, и надо было видеть, как обредшая, казалось бы, навсегда утерянную свободу Марья Ивановна шла по улице тем майским весенним утром совершенно счастливая – ни тебе окон с решетками, ни вонючей беззубой соседки Клавы, вообразившей себя

Матерью-природой. Надо сказать, все эти четыре дня Марья Ивановна ни одной ночи не спала – боялась, что Клава загонит ей в глаз или в ухо острый металлический штырь, который она где-то добыла и успешно прятала от санитаров. За эти четыре дня жизненные ценности Марьи

Ивановны радикально поменялись (Бог с ним, с этим мужем!), осталась основная и главная цель – просто жить. Довольно скоро она пришла в себя. В этот период ей много помогала соседка – Наталья Михайловна

Круглова.

В свою очередь, у Натальи Михайловны была проблема с сыном Сашей.

Это был очень домашний мальчик, как говориться, "маменькин сынок", в детстве очень болезненный и хрупкий, но к семнадцати годам большой и необыкновенно красивый. В силу природной застенчивости в школе он с девочками тесно не встречался, постоянной подружки у него не было.

Когда он поступил в университет, то начались студенческие вечеринки, и в это само время с ним случилась страшная история. Одной девчонке этот скромный паренек очень понравился, и она насовала ему в пиво снотворных таблеток, чтобы потом уложить его с собой в постель. Саша оттаблеток впал в кому, из которой его вывели почти чудом. Слава

Богу, что она, эта бесстыжая девчонка, еще вовремя позвонила в

"скорую", и та на удивление быстро приехала. После этого случая,

Саша стал панически бояться красивых молодых девушек. Впрочем, это была только ничем не доказанная версия матери. Не исключено было, что он просто сам перепился со страху перед первым разом и сам же и наглотался каких-нибудь успокоительных таблеток, а девочка просто его спасла. Может быть, не было и комы, а просто тяжелое алкогольное отравление с последующим глубоким сном. Но что случилось, то случилось. После того случая мать и друзья многократно пытались Сашу с кем-нибудь познакомить, но тщетно. Он долго вообще никак не общался с девушками, и мать ее, Наталья Михайловна, всерьез опасалась, что ее обожаемый сынуля может стать гомиком. Еще Наталью

Михайловну беспокоило, что он вечно ходит в какой-то прострации и постоянно занимается онанизмом. "Зайдешь после него в ванную – просто дышать нечем от этого типичного запаха! – жаловалась она подругам на работе. – Знаете, я бы сама его научила этому делу, но все-таки это как-то нехорошо!" И действительно его ориентация, то ли под действием лекарства, то ли от кислородного голодания мозжечка в момент отравления, изменилась – его вдруг потянуло на женщин среднего возраста. Может быть, из-за того, что только от них он не ощущал никакой угрозы. И как раз в это время он совершенно, казалось бы, случайно переспал с подругой матери по работе – Любой, знавшей его чуть ли не с младенчества. А произошло это так. Люба зачем-то пришла к Наталье Михайловне, которой в это время еще не было дома, но она вот-вот должна была подойти, и они с Сашей, ожидая ее, пили чай в большой комнате, о чем-то разговаривали. Люба сидела на низком диване, юбка у нее была короткая, ноги стройные и красивые, а с

Сашиного места видно было глубоко под юбку между коленей. Он вдруг замолчал, потом встал, навалился на Любу, начал стаскивать колготки, потом юбку и все остальное. На этом этапе возникли некоторые проблемы: юбка вниз никак не стаскивалась – ее положено было снимать через голову, а Саша по неопытности этого не знал. Бедная Люба от неожиданности оторопела и не знала, что ей делать, только что-то мямлила. Пришла в себя, когда все уже было кончено: одежда измята, под ней на покрывале дивана – пахучая пряная лужа. Впрочем, основная мысль была такая, что, слава Богу, хоть надела хорошее нижнее белье!

Была у нее такая привычка с юности – всегда надевать хорошее белье, колготки обязательно без дырок – мало ли что! После всего этого дела она сразу же бросилась открывать окно – чтобы выветрить запах. А еще и пятно осталось на покрывале, с которым она даже не представляла, что и сделать, разве что сказать, что пролили чай. Буквально минут через десять после этого самого дела пришла Наталья Михайловна. Саша тут же слинял в свою комнату и больше не появлялся.

– Ты давно меня ждешь? – спросила Наталья Михайловна Любу, заглянув в комнату из прихожей.

– Да только что перед тобой и вошла! – соврала Люба, мечтающая только о том, чтобы быстрее уйти и помыться.

Наталья Михайловна, войдя в комнату, подозрительно покрутила носом, но ничего не сказала. Люба сидела в колготках на голове тело без белья, (скомканные трусики спрятала в сумочку) и вдруг с ужасом почувствовала, что начинает протекать. С этого момента и дальше – в прихожей, в лифте и всю дорогу домой ее преследовало мучительное желание оглянуться, нет ли сзади пятна на юбке. Ни о чем другом она думать уже не могла.

По дороге Люба наконец пришла в себя и вполне сообразила, что никому ничего рассказывать о происшедшем категорически нельзя.

Объяснить это было бы невозможно – неизбежно начался бы полный дурдом! В этом ее падении сыграло определенную роль и то, что к ней давно уже никто явно не приставал и юбку не задирал. Люба постепенно расслабилась, утратила навык отшивать наглых мужиков, и перед неожиданным натиском не устояла, а после первого раза уже вроде как бы поздно было каяться, поэтому в последующие разы она только и успевала что сказать: "Ну, Саша, подожди, дай хоть простыню-то застелю! Ай! Ай! А-а-ай!" Встречались они в ее маленькой квартирке, оставшейся Любе в наследство от родителей. Там все сохранилось так, как было еще в ее школьном детстве. Осталась та же мебель и даже запах, а в Любиной комнате никто ничего не трогал с тех самых пор, как она вышла замуж и переехала к мужу. Остались ее книжки, вещи в шкафу, даже куклы и мягкие игрушки, которые она всегда обожала.