Земная оболочка - Рейнолдс Прайс

Напрасно. Она была погружена в глубочайший сон, все голоса стихли к половине седьмого утра в понедельник, когда кто-то осторожно постучал к ней в дверь. Что это — предостережение? Она заставила себя очнуться, вообразив, что пансион охвачен огнем и кто-то пытается разбудить ее. Рейчел села и прошептала: — Что это? — кинула быстрый взгляд на окна — не отрезан ли этот путь к спасению, — увидела ясное чистое небо, никаких признаков дыма. Никто не ответил ей. И снова раздался негромкий, осторожный стук. — Это ты, папа? — спросила она.

— Нет, это я, Роб.

Она схватила халат и была уже почти у двери, когда он чуть приоткрыл ее.

— Доброе утро! — сказала она.

Он кивнул. — Вот я и вернулся.

— Вижу. Я думала о вас.

— И я думал.

— О чем?

— О том, стоит ли мне жить или нет.

Она улыбнулась против воли. — Вы же не негр, и вам двадцать один год. И к какому решению вы пришли — остаться жить?

— Думаю, что да, — ответил он. — Только сперва скажите — а вы пришли к решению?

Даже насильственно вырванная из сна Рейчел оказалась не в состоянии ни увильнуть от ответа, ни лгать. — Пока нет, — ответила она.

Роб сказал: — Тогда слушайте: если бы я решил прожить свою жизнь до конца — прожить как-нибудь достойно — согласились бы вы разделить ее со мной?

Рейчел подумала: «Скажи мне кто-нибудь: „А ну-ка, сочини речь, которую ты хотела бы услышать от любимого человека“, — сумела бы я придумать что-нибудь подобное — придумать что-нибудь, хотя бы отдаленно приближающееся к его словам по выразительности?»

— Вы можете не отвечать сразу, — сказал он. Ему нужно было уезжать на работу, иначе на ней можно было поставить крест.

— Значит, таково ваше решение? — спросила она.

— Как вам сказать, все будет зависеть… — Роб еще ни разу не улыбнулся.

— От меня?

— Вот именно, — тут он улыбнулся и отвесил ей небольшой поклон. Склонив голову, он увидел ее босые ступни, стеаринно-бледные и суховатые, и сразу же понял, что солгал; ему невдомек, однако, было, что он тут же забудет промелькнувшую мысль и вспомнит о ней лишь много-много месяцев спустя.

— Раз так, спасибо, — сказала она.

— Вы согласны?

— Да, спасибо.

Все так же, с улыбкой, Роб крепко зажмурился и кивнул. Затем он открыл глаза и сказал: — Вечером увидимся.

— Поговорите с папой, — сказала Рейчел. — Он тоже имеет тут право голоса.

13

В понедельник Роб работал допоздна, вернулся совершенно измотанный и сразу же после ужина лег спать, обменявшись всего лишь несколькими словами с Рейчел и не поговорив ни с ее отцом, ни с матерью. Во вторник, приехав в пансион в семь часов вечера, он нашел на столе в полутемной передней письмо, поднялся к себе и, даже но умывшись, стал читать:

16 августа 1925 г.

Дорогой Роб!

Я надеялся, что ты сможешь задержаться до моего возвращения из училища, но понимаю, что тебе надо было уезжать. Так много миль! Да еще дважды за два дня. Надеюсь, что ты доехал благополучно и успеешь выспаться перед новой трудовой неделей. Мне странно, что после стольких лет, в течение которых заботы о тебе совсем не входили в круг моих мыслей (хотя грусть — правда, глубоко запрятанная — постоянно завладевала ими), вдруг оказалось, что я весь вечер проволновался из-за тебя — пытался представить себе, где ты сейчас находишься, в каком настроении.

Боюсь, у тебя создалось впечатление — если ты вообще над этим вопросом задумывался, — что я недостаточно старался удержать твою мать и, следовательно, тебя. Это мало соответствует действительности. Я писал ей настойчивые письма, посылал ценные подарки — которые вернул мне мистер Кендал — и съездил в последний раз в Фонтейн в августе (тебе тогда было пять месяцев; очень хотелось посмотреть на тебя, но мне в этом было отказано). И после этого я еще долго в письмах умолял ее вернуться, пока не понял — пока меня не заставили понять, что Ева и я — два существа, случайно связанные жизнью. Каждый сам по себе и друг другу чужды, как кошка и собака, хотя вражды между нами не было. Мы даже ни разу не поссорились, хотя в разговорах подчас один другого не щадили, стараясь избежать лжи. Кошку можно заставить усыновить осиротевшего щенка; она даже выкормит его, если у нее окажется молоко, но как бы он к ней ни привязался, как бы ни проявлял благодарность, она спокойно бросит его, лишь только он научится сам лакать с блюдечка. И выцарапает ему глаза при случае. Мне самому приходилось наблюдать такое. И тогда щенок вообразит, что все кончено, что ему больше не жить. Но он, конечно, выживет и поймет, что жизнь хороши, и найдет себе подобных. Все это ты знаешь. Чего не дано щенку и даже взрослой собаке, это представить и почувствовать все значение и ценность для себя другого такого же существа, — как это почувствовал я в отношении тебя сегодня днем и вечером (сейчас уже за полночь) — к моему большому удивлению. На основании пятидесятилетних наблюдений я пришел к выводу, что лишь немногие мужчины способны длительное время испытывать сильную привязанность к другому человеческому существу. Удел женщины — и ее постоянная мука — годами смотреть на кого-то, не отрывая глаз, заботиться непрестанно, как о себе, а иногда и забывая себя. Такова моя сестра Хэтти, Рина Кендал (с твоих слов), Полли Друри. Грейнджер, возможно. Из мужчин, которых я наблюдал, сюда относится только Грейнджер — а теперь, похоже, и я (или снова я; такое чувство я испытывал к Еве, только ему не суждено было расцвести).

Отягощен ли и ты этим чувством — чувством непомерной привязанности к кому-то? После двух наших бесед мне кажется, что это так; и вот, поскольку я провел большую часть жизни в окружении книг (вопреки общепринятому мнению, прибежища и утешения далеко не надежного) и, поскольку полагаю (исходя из опыта своего и людей, которых ставлю значительно выше себя), что лучше черпать мудрость из книг, чем искать ее в житейской суете — куда плодотворней и не так скучно — ввиду всего этого я сегодня вечером долго искал у Вергилия один отрывок, который все время, пока ты рассказывал мне о своей жизни и заботах, вертелся у меня в голове. Ты говорил, что в школе вы проходили с Торном Брэдли четвертую книгу Энеиды. Не знаю, ограничивается ли этим твое знакомство с Энеидой и знаком ли тебе этот отрывок, поэтому выписываю его для тебя (должен признаться, что работа совсем не оставляет мне времени для занятий Вергилием, так что мне пришлось основательно порыться, прежде чем я нашел его). Но сперва позволь мне, умудренному учителю, сделать небольшое вступление.

Эней бежит, оставив за собой развалины Трои, и буря, вызванная разъяренной Юноной, несет его, растерянного и отчаявшегося, потерявшего жену, отца и родной дом, к берегам Африки. Там на песчаном ливийском берегу его встречает мать. Это Венера, но для того, чтобы он не узнал ее, она принимает облик охотницы и вооружается. Он понимает ее божественную природу, хотя и не знает ее имени, и рассказывает ей о своих бедах. Она посылает его в Карфаген во дворец царицы Дидоны. Вот ее напутствие:

Perge modo et, qua te ducit via, derige gressum.Только иди, все по этой дороге шаги направляя.

Отсюда, поскольку ты признался, что в латыни не силен, разреши мне перевести для тебя:

Молвит и вдруг, повернувшись, румяною выей блеснула,Запах амврозии вмиг на священной главе испустилиКудри густые, а ризы упали к ногам, и открыласьВ шествии истой богиней она. И как матерь узнал он,Вопли такие вослед исчезающей тут испустил он:«Злая и ты! для чего столько раз привидением ложнымСына манишь? для чего прикоснуться десницей к десницеТы не даешь и беседы лишаешь меня настоящей?»[11]

Прочти и подумай, что могут дать тебе эти строки. Сам я воздержусь от комментариев, кроме одного: не забывай ее напутствия.

Только иди, все по этой дороге шаги направляя.

И вот еще что — несмотря на вопли Энея, это Она, божественная, видит его судьбу, а не ничтожный Он. Его судьба — не в Ней.

Я ни в коем случае не претендую на дар предвидения или на мудрость и не берусь предсказывать, куда должна привести тебя твоя дорога и что это за дорога, все же говорю тебе с известной долей уверенности — ты можешь рассчитывать на конторскую работу здесь с 1 января. Как я уже говорил тебе вчера вечером, наш помощник казначея выходит в отставку, как только ему исполнится семьдесят лет (и давно пора — за последние пять лет ты не найдешь у него и двух сбалансированных колонок цифр). Сегодня после обеда я поговорил с директором, сказал ему, что ты хотел бы устроиться на более перспективную работу, и спросил, не мог бы он помочь тебе в этом? Он подумал, сказал, что вообще-то хотел предоставить это место кому-нибудь из негров — предпочтительно выпускнику школы, но теперь от своего намерения отказался (дело в том, что по роду службы помощник казначея должен разъезжать по всему штату, наведываться в Каролину, а также встречаться с разными людьми — банкирами, проповедниками и т. д.). Одним словом, если тебя это место устраивает, то он готов тебя взять, в этом я почти уверен. Он на это намекнул, поскольку вообще любит говорить намеками, твердое обещание у него вырвать труднее. Во всяком случае, с решением не тяни. Прежде всего напиши мне, интересует ли тебя мое предложение. После чего я напишу тебе, как составить заявление и какие рекомендации нужно представить (даст ли тебе рекомендацию Торн? Кто еще в Фонтейне может это сделать? Как насчет твоего теперешнего начальника?).