Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века - Андрей Кокорев

По воспоминаниям В. А. Гиляровского, в конце XIX века «Славянский базар» был единственным в Москве заведением, где официанты прислуживали во фраках. В то время трактирная прислуга – половые – носили рубахи и штаны из белого полотна, а во фраки обряжались, прислуживая на частных вечеринках. В начале XX века «Славянский базар» стал первым рестораном, куда дамы, не нарушая законов приличия, могли ходить завтракать одни, без кавалеров.

Упомянутый ранее писатель Боборыкин в романе «Китай– город» так описал «Славянский базар»: «Зала, переделанная из трехэтажного базара, в этот ясный день поражала приезжих из провинции, да и москвичей, кто в ней редко бывал, своим простором, светом сверху, движеньем, архитектурными подробностями. Чугунные выкрашенные столбы и помост, выступающий посредине, с купидонами и завитушками, наполнял пустоту огромной махины, останавливали на себе глаз, щекотали по-своему смутное художественное чувство даже у заскорузлых обывателей откуда-нибудь из Чухломы или Варнавина. Идущий овалом ряд широких окон второго этажа, с бюстами русских писателей в простенках, показывал изнутри драпировки, обои под изразцы, фигурные двери, просветы площадок, окон, лестниц. Бассейн с фонтанчиком прибавлял к смягченному топоту ног по асфальту тонкое журчание струек воды. От них шла свежесть, которая говорила как будто о присутствии зелени или грота из мшистых камней. По стенам пологие диваны темно-малинового трипа успокаивали зрение и манили к себе за столы, покрытые свежим, глянцевито-выглаженным бельем. Столики поменьше, расставленные по обеим сторонам помоста и столбов, сгущали трактирную жизнь. Черный с украшениями буфет под часами, занимающий всю заднюю стену, покрытый сплошь закусками, смотрел столом богатой лаборатории, где расставлены разноцветные препараты. Справа и слева в передних стояли сумерки».

След иного характера оставил в истории «Славянского базара» поэт К. Д. Бальмонт. По свидетельствам современников, он страдал довольно неприятной болезнью – даже самая малая доза спиртного превращала его в злобного, агрессивного монстра. Однажды, находясь в таком состоянии, Бальмонт наткнулся взглядом на фигуру арапа, украшавшую парадную лестницу. Неизвестно, какой образ родился в отравленном алкоголем мозгу, только каким-то путем в руках поэта оказалась палка, которую он обрушил на беззащитную скульптуру. Улаживать отношения с администрацией и оплачивать немалый убыток пришлось известному меценату, издателю журнала «Весы» С. А. Полякову.

Также отметился скандалом в «Славянском базаре» И. А. Бунин. На банкете по поводу 50-летнего юбилея газеты «Русские ведомости» подвыпивший писатель долго пререкался с приставом Строевым, требовавшим от него покинуть зал.

Русская литература сохранила память еще об одном московском ресторане. В романе «Лето Господне» И. С. Шмелев описал, как они с отцом бывали в заведении С. В. Крынкина на Воробьевых горах:

«У Крынкина встречают нас парадно: сам Крынкин и все половые-молодчики. Он ведет нас на чистую половину, на галдарейку, у самого обрыва, на высоте, оттуда – вся-то Москва, как на ладоньке. [...]

– У меня воздух особый здесь, «крынкинский»-с!.. – гремит Крынкин. – А вот, пожалте-с в июнь месяце... – ну, живой-то-живой клубникой! Со всех полей-огородов тянет, с– под Девичьего... – и все ко мне. А с Москвы-реки – раками живыми, а из куфни варе-ными-с, понятно... ря-бчиками, цыплятками паровыми, ушкой стерляжей-с с расстегайчиками-с... А чем потчевать приказать изволите-с? как так – ничем?.. не обижайте-с, а так скажите-с: «Степан Васильев Крынкин! птичьего молока, сей минут!» Для Сергей Иваныча... – с-под земи до-стану, со дна кеан-моря вытяну-с!..»

По-своему запомнились поездки к Крынкину на Воробьевы горы В. М. Ходасевич:

«Это было знаменитое место. Там можно было, правда, дорого, но хорошо поесть. Знаменитые были там раки – таких огромных я больше никогда нигде не видела. Выпивали там тоже лихо. Слушали хоры русские, украинские и цыганские.

Были и закрытые помещения, и огромная длинная открытая терраса, подвешенная на деревянных кронштейнах – балках, прямо над обрывом. На ней стояли в несколько рядов столики. Очень интересно было сверху смотреть на всю Москву (именно всю, так как во все стороны видно было, где она кончалась, – не так, как теперь). Я никак не могла понять, почему про Москву говорят «белокаменная». Ведь с террасы Крынкина я видела в бинокль главным образом красные кирпичные дома. Особенно мне нравилось наблюдать веселую жизнь внизу по склону, среди деревьев. Мелькали маленькие яркие фигурки, то скрываясь, то появляясь. Взлетали на качелях девушки и парни, визжали, играли в горелки и прятки. Я готова была просидеть или даже простоять, наблюдая все происходящее, хоть целый день. Иногда я уговаривала родителей спуститься вниз по склону в лес, и, нагулявшись там, мы опять, вторично возвращались наверх в ресторан и опять закусывали.

К этому времени в ресторане многие были странно шумными или разомлевшими и требовали цыган. Под их за душу хватающие песни, романсы и танцы сильно расчувствовавшиеся толстые бородатые купцы в роскошных поддевках и шелковых косоворотках начинали каяться, бить рюмки, вспоминать обиды и со вздохами и охами плакать и рыдать, стукаясь головой об стол и держась рукой за сердце. До сих пор запомнилось это свинство. Требовали подать на стол понравившуюся цыганку. Их старались унять и подобострастным голосом говорили: «Ваше благородие, рачков еще не угодно ли-с? Можно подать сей минут!»»

Всех знаменитых гостей столицы старались попотчевать хорошей кухней и прекрасным видом на Москву, открывавшимся с террасы ресторана. Например, в 1907 году у Крынкина чествовали князя Сципиона Боргезе, совершившего автомобильный пробег Пекин – Москва.

Для катаний и переправы гостей через Москву-реку Крынкин специально держал несколько моторных лодок. Чтобы привлечь посетителей зимой, реклама заведения сообщала: «Аллея от заставы до ресторана ежедневно расчищается. Доставка автомобилем – 3 руб., обратно – 50 коп. за версту».

«Должно быть, это особенно возвышенно: выпить двойную рюмку водки, закусить балыком и затем с благодарностью взглянуть на Матушку-Москву, – иронизировал фельетонист по поводу планов товарищества „Метрополь“ возвести рядом с рестораном Крынкина такое же заведение. – Сейчас на Воробьевых горах имеется одно культурно-просветительное учреждение подобного типа, причем содержатель кавказской кухни клятвенно уверяет посетителей, что на том месте, где он жарит шашлыки, 99 лет тому назад сидел Наполеон и взирал на Москву.

Так там, где был стул Наполеона, нынче стол яств стоит с «отпуском посетителям казенного вина вналив из графинов по произвольным ценам»».

Особой популярностью среди московской интеллигенции пользовался ресторан «Прага», принадлежавший П. С. Тарарыкину. «Здесь в 1901 году, после премьеры „Трех сестер“, мхатовцы чествовали Чехова, – отмечал писатель И. И. Левин. – Здесь московские поэты встречались с классиком бельгийской литературы Эмилем Верхарном. Здесь поклонники Ильи Репина организовали торжества по случаю реставрации его картины „Иван Грозный и сын его Иван“, изрезанной в Третьяковке душевнобольным. Здесь же музыкальная Москва проводила торжества в память основателя Московской консерватории Николая Рубинштейна. Долгие годы потом так называемые рубинштейновские обеды в честь талантливой консерваторской молодежи были традицией. В „Праге“ же проходили заседания Общества истории и древностей России, возглавляемого В. О. Ключевским»[156].

Стены «Праги» помнят собрания московских «прогрессистов» – видных политиков того времени: князя В. М. Голицына,

В. В. Пржевальского, Д. Н. Шилова, Н. И. Астрова, Н. М. Кишкина, Н. В. Тесленко. В январе 1913 года они устроили банкет по поводу избрания московским городским головой князя Г. Е. Львова – будущего председателя первого состава Временного правительства.

Ресторан «Прага» также был популярен среди военных. Большую часть их составляли офицеры штаба Московского военного округа, располагавшегося на Пречистенке.

Привлекательность «Праги», кроме удачного расположения в центре города, И. И. Левин объяснял следующим: «Тарарыкин, кажется, первый среди московских рестораторов отказался от единого главного зала, который нередко становился ареной конфликтов между разными социальными группами посетителей, и создал многоярусную систему различных по размеру и назначению зальцев, кабинетов, садов и просто интимных уголков. Это позволяло принимать единовременно многие сотни гостей, предоставляя каждой группе полную автономию. Здесь свадьба не мешала поминкам, а официальное чествование почтенного юбиляра – разудалой молодежной вечеринке с цыганами и плясками... [...]