Вдребезги - Кэтлин Глазго

бы сейчас, правда? Как он делал, когда я болела. Я могу рассчитывать на него хотя бы в этом.

Черные точки кружились у моих глаз; кожу покалывало, что-то скреблось в горле.

За моей спиной Блю плакала, выла пронзительным тонким голосом:

– Прости, прости, прости, прости, прости.

Сгорела. Луиза сгорела. Я не могла дышать.

Первое, что я распознала, войдя в кухню, – вспышки спутанного красного и желтого цветов, лицо Вэнди прилипло к плечу Райли, ухмылка с заостренными зубами направлена на меня. Он так яростно ее имел, что ее голова раскачивалась, расслабленная, как у куклы. Они занимались сексом прямо там, на кухонном столе, его лицо в ее шее, ее голые ноги свисали с его бедер, джинсовые шорты висели на пальцах ноги.

Вэнди издала что-то наподобие икания и подмигнула мне.

В другой комнате запись неожиданно притормозила и остановилась, раздался продолжительный ужасающий скрежет, когда Блю убрала иглу. Вэнди вытаращила глаза – они похожи на крутящиеся леденцы на палочке.

Бутылки из-под пива выскользнули у меня из рук и разбились вдребезги.

Она засмеялась:

– Возвращайся обратно к своим лезвиям и окуркам, маленькая девчонка!

Райли качал головой из стороны в сторону. Он обернулся. Я не узнавала его лица. Оно другое и наполнено яростью, которая так напугала меня, что все мое тело исчезло в оцепенении. Я не могла пошевелиться.

Райли рывком надел свои коричневые брюки, натянув их на бедра, и надвинулся на меня. Я застыла. Он кричал на меня, но я покинула себя, отделилась, улетела от своего замороженного тела. Точно как с Проклятым Фрэнком. С моей матерью.

Райли с силой толкнул девушку, то есть меня, к стене. Альбом в рамке под названием «Везде небольшой кризис» упал на пол за ее спиной. Стекло разбилось вдребезги, оставляя след на задней стороне лодыжек, покрывая пол вокруг их ног.

Райли закричал:

– Здесь ничего нет! Ты не видишь? Ты не понимаешь этого?

Влага из его рта покрыла щеки девушки. Кое-как она нашла свои руки. И ударила его в грудь.

Огонь, огонь, повсюду огонь внутри ее.

– Я не знаю, за кого ты меня принимала, но вот он я. – Райли вдавил щеку девушки в стену. – Убирайся из моего дома, – хрипло прошептал он. – Возвращайся откуда пришла. Просто уходи.

Шествие добралось до финальной точки в центре города. Урна горела, огромные клубы дыма вместе с просьбами и молитвами за умерших вились в воздухе. Мне пришлось приходить в себя среди кромешного ада, среди людей, рыдающих об ушедших, мой взгляд расплывался от слез, тьма поднималась в душе. Теперь меня окружали лица с черепами – казалось, что они шепчут и щелкают зубами. Пока я бежала, я врезалась в детские головы. Женщина в черном плакала на земле, краска на ее лице размазалась. Я думала о Луизе, в то время как люди толкали меня, показывая язык. Луиза ушла за пределы Вселенной, Эллис ушла слишком глубоко. Образ Луизы возник передо мной: сияние огня, рыже-золотистые волосы, охваченные пламенем. Песнопения наводнили меня, барабаны и волынки превратились в океан в моих ушах. На углу гостиницы «Конгресс» я увидела Эллис, танцующую под музыку «Смитс». Я остановилась, хотя меня толкали и швыряли во все стороны. Я попыталась отвернуться, но она опять здесь… Эллис наклонилась над своей швейной машинкой, высунув кончик языка. Поздняя ночь, Эллис шепотом рассказывала мне на ухо в своей кровати, что один парень делал с ней и что она чувствовала. Эллис проколола мои уши простерилизованной булавкой и протянула мне вино, чтобы облегчить боль. В первый раз мы попробовали ЛСД вместе на вечеринке и провели несколько часов, пялясь друг на друга, смеялись и наблюдали, как наши лица видоизменяются и кружатся в разных цветах. Я слушала, как Эллис занимается сексом с парнем в гараже, и нюхала масло и растворитель для краски, и мне было интересно, как долго это может длиться. Меня исключили из школы, а Эллис осталась, я покинула ее. Парень-волк и потом ее родители заставляли ее прекратить со мной общаться. Эллис нравилось слоняться, она любила нарушать правила, но ей также нравилось возвращаться домой, в свою пуховую постель, к картофельным чипсам и мороженому, к матери, которая все равно любила проводить пальцами по ее волосам и думала, что ее частые окрашивания волос были выражением вольного духа. Я пробиралась сквозь группу скелетов, крутилась – я потерялась. Эллис плакала, когда ее отец, Джерри, выгонял меня, мне было некуда идти, тогда я жила у них несколько недель. Таблетки на полу не были моими, они принадлежали парню, но Эллис промолчала. Сообщение Эллис после того, как он порвал с ней: «Невыносимо. Очнь бльно». Да, все это неправильно… Эллис и Луиза, Райли и Блю, Эван и мой отец, мертвый и утонувший в длинной реке, придавленный грустью. Я грущу из-за него или грущу потому, что я его дочь? Дыры. Червоточины из людей. Я покрутила головой, окидывая толпу взглядом, ища проход сквозь все эти человеческие дыры, сквозь тысячи лиц, вопрошающих духов о лучшем месте, перебирая души умерших. У них черные головы с дырками для глаз, дырками для рта, энергичные зияющие пасти смерти. В моей голове слишком много людей. Я расцарапала свое тело, чтобы вырвать их и вытащить тьму, растущую внутри меня…

Я бежала ослепленная, а призраки заглатывали меня.

Темно. В моей комнате темно. Везде тьма. Я состою из тьмы.

Я выбралась из Дня поминовения, и это походило на те дни, старые времена, когда я пряталась и съеживалась на улице, и находила какой-то переулок, мусорный бак, и забивалась между ним и кирпичной стеной какого-нибудь здания, а вокруг меня была тьма.

И сейчас я вернулась, опустошенная, а моя комната разгромлена. Зеленая спортивная сумка, кошелек Блю, ее одежда – все порвано и порезано, растоптано и изрублено на куски. Полупустая бутылка виски качалась на карточном столе. Губная помада размазана по всей стене с моими рисунками, на лицах кровавые порезы. И написано: «С любовью, Вэнди!»

Они приходили сюда вместе после того, как Райли выгнал меня? Они пришли сюда вместе, чтобы испортить мои вещи, смеялись и были под кайфом? Для них это еще один способ, чтобы оторваться?

Набивка торчала из мягкого кресла, нож невинно лежал на подушке.

Я содрала с себя новую одежду и стояла голая посреди комнаты.

Ты никогда не станешь лучше.

Я сделала четыре глотка виски. Тысячи пчел жужжали в моих ушах. Крошечные работники внутри меня точили когти, сжимая их. Они пели. Я отпила еще немного, встала на колени, опершись руками о