Буйный Терек. Книга 1 - Хаджи-Мурат Мугуев

— Наверное, армейский бурбон? — с брезгливой усмешкой спросил князь.

— Настоящая Мазепа, и усы, как у черта, — ободренный улыбкой князя, подтвердил камердинер.

— Вот черт, — Голицын вынул золотой с двумя большими брильянтами брегет и взглянул на часы.

— Без пятнадцати восемь. Подай-ка мне одеться!

Он сбросил халат и надел сюртук с гвардейскими полковничьими погонами.

Они вышли на станичную улицу. Зори за лесом догорали, светлая полоса еще дрожала над горою, и потухающий закат освещал неровным светом край дороги и верхнюю, надтеречную часть станицы.

Голицын прошел мимо баб, примолкших при его появлении. Казачки сурово смотрели на шагавшего мимо них князя, и в их молчании, во враждебных и настороженных взглядах камердинер ясно прочел тяжелую ненависть женщин. Князь шел, не глядя по сторонам. Высоко подняв голову, он шагал по зеленой станичной уличке, своим хмуро-бесстрастным видом свидетельствуя о холодном безразличии ко всему окружавшему его. Прохор семенил сзади. По его приподнятым плечам, по опущенной голове и беспокойно бегающим глазам было видно, что совесть Прохора неспокойна.

— Душегуб, антихрист окаянный, кабан, — долетело до его слуха.

Прохор со страхом поглядел на широкую спину спокойно шагавшего Голицына. Князь не слышал, да, вероятно, даже и не думал о том, что говорили казачки. Он твердым, плац-парадным шагом шел, старательно обходя навозные кучи.

Стадо только что прошло с поля. Пахло теплым коровьим навозом и парным молоком. Прохор с завистливой жадностью потянул носом. Эти запахи напомнили ему его детство в Подмосковье, деревню, выгон и поля, по которым он босоногим малышом бегал с ребятами. Из-за плетней, с базов, тянуло таким знакомым и родным! Мычали коровы, перекликались ребята. Через улицу степенно и важно брели гуси, мальчишки с хворостинками загоняли по дворам переваливавшихся уток. Прохор забыл и о князе, и о поручике, к которому они шли. Он жадно вдыхал запахи своего детства, забытого в холуйской жизни дворового лакея.

— Уснул, скотина! Где, говорю, хата этого офицера?

Голос князя вернул камердинера к действительности.

— Простите, ваше сиятельство, прослушал! Вот эта дверь! Позвольте, ваше сиятельство, открою. И ножки не извольте запачкать, тут мокро, — засуетился Прохор, становясь снова барским слугой.

Голицын вошел в широкий, засаженный яблонями двор, в конце которого виднелось несколько солдат, и направился к низкому крылечку, на котором сидели две девчонки, лущившие арбузные семечки. Девчонки перестали грызть, с боязливым любопытством глядя на важно поднимавшегося по ступенькам князя.

— Здесь, что ли? — Он остановился у низкой невзрачной двери.

— Здесь, батюшка князь, тут иха фатера, — чуть приоткрывая дверь, ответил Прохор.

За дверью кто-то неумело играл на балалайке «Барыню».

— Можно? — деревянным голосом спросил Голицын.

Поручик отложил балалайку, молча посмотрел на гостя и затем не спеша поднялся.

— Прошу, — мотнув головой и указывая на табурет возле стола, хрипло пригласил он. — Садитесь, господин полковник. Чем могу служить?

«Он не очень-то учтив, — подумал Голицын, усаживаясь на табурет. — Типичный бурбон и хам».

Поручик тоже сел и выжидательно уставился на Голицына.

— Я посылал за вами, поручик, своего слугу… — начал Голицын.

— Угу! — снова мотнул головой Прокофий. — Я выгнал его. Он сказал, что вы требуете меня к себе, ну, я и послал его к черту. Может, разрешите стакан вина, господин полковник? — предложил поручик.

«Вот скотина!» — подумал обескураженный Голицын, впервые встретивший такого собеседника.

— Я не пью на ночь.

— А я пью и на ночь, и за полночь. Чем могу служить вашему сиятельству?

— Я посылал за вами, а вы отказались прийти, — холодно, глядя поверх собеседника, произнес Голицын.

Поручик надул щеки, отставил в сторону бутылку и коротко сказал:

— У меня к вам, ваше сиятельство, не было нужды, значит, не к чему было идти!

Прижавший ухо к двери Прохор обмер. Так с князем никогда не говорили.

— Но я в вас имел нужду, сударь, — повысил голос Голицын.

— Вот, значит, вам и следовало идти ко мне. А между прочим, ваше сиятельство, я не «сударь», а поручик славной российской армии.

Прохор зажмурился, но ухо от двери не оторвал.

— Забываетесь, господин поручик! — резко сказал Голицын. — Помните, кто вы и кто я… Я велю…

Поручик так резко вскочил, что князь оборвал свою речь и, остановившись на полуслове, смолк, уставившись на перегнувшегося через стол поручика.

— Что «велю»? Договаривайте, ваше сиятельство. Я жду, что вы велите? — пригибаясь ближе к растерявшемуся от неожиданности Голицыну, произнес поручик.

Так, глядя в упор друг на друга, они помолчали с минуту. Лицо Голицына было бледно и растерянно, на лбу поручика вздулась жила, а его скуластое лицо побагровело. Узкие решительные глаза смотрели жестко и дерзко.

— Вы, ваше сиятельство, не меряйте людей на один аршин. Люди все разные, — холодно и не спеша заговорил поручик. — Я, хотя и не из князей и дворянство-то личное получил вместе с этими звездочками и заработанным в бою Георгием, — он тронул пальцем висевший в петлице белый Георгиевский крест, — но честь свою и гордость имею и не то что пулей, а и хорошей оплеухой оберегу их от обиды и оскорбления.

Слушавший за дверью Прохор съежился и закрестился.

Лицо поручика приняло такое хищное и жесткое выражение, что Голицын, может быть, первый раз в своей жизни, испугался. Он откинулся назад, отодвигаясь от поручика.

— Я, ваше сиятельство, поручик русской армии и георгиевский кавалер Прокофий Ильич Гостев, а не холуй, чтобы выполнять барские затеи. К тому же, ежели вам то неизвестно, так знайте, что хоть я и поручик, а вы полковник, но согласно высочайшего указа от 1786 года еще при царствовании блаженной памяти императрицы Екатерины Великой учинено и по российским армиям распространено повеление за подписью его светлости князя Потемкина о том, что охранные команды и конвойные отряды на походе и в пути следования приравнены к крепостям, военным кораблям и вагенбургам. А их командиры, независимо от чина, являются единственными командирами и хозяевами, и им подчиняются поголовно все, — голос поручика стал еще более решительным и грозным, — все находящиеся в оных чины армии и флота, хотя бы они были и генеральского звания. Ведомо вам сие? — поводя усами, спросил Гостев совершенно сбитого с толку Голицына. — А сие значит, что и в оказии сие повеление подлежит точному исполнению и все, независимо от чина, на время ее следования подчиняются мне, начальнику оказии поручику Гостеву, имеющему быть в ответе за все, что может случиться в дороге.

Голицын слушал с удивлением и даже с невольным почтением. Ему, с самого детства окруженному крепостными льстецами, привыкшему отдавать приказы, странными казались слова поручика.

«Ведет себя, словно с ровней, еще даже поучает», — возмутился он, а поручик спокойно продолжал:

— Повеление сие до сих пор не отменено, указ императрицы существует, и им руководствуются все командиры частей и отрядов, а также оказий, кои наряжаются для сопровождения и охранения в пути штатских лиц и казенного имущества, а также арестантов и всего, в охране нуждающегося. Я, ваше сиятельство, хоть и из солдатских детей происхожу, грамоте не шибко обучен, но уставы, законоположения и свои обязанности назубок знаю.

Положение становилось глупым, и, понимая это, князь решил удалиться.

— Может быть, я ведь в гвардии не имел случаев знакомиться с особенностями полевой и караульной службы. Так вот зачем я зашел сюда: я должен завтра рано утром выехать в Грозную. По случившейся надобности мне нужен поручик Небольсин.

«Ага, голубчик, вот чего ты ко мне пожаловал!» — подумал Гостев, продолжая бесстрастно глядеть на князя.

— Но посланные на розыски мои люди не нашли поручика и не выяснили, где он квартирует. Не можете ли вы, как начальник оказии, знать, где находится сей поручик?

— Могу! — расправляя усы, ответил Гостев. — Ещё вчера оный поручик вместе со всеми людьми, унтер-офицером и дворовым человеком, выбыл в Екатериноградскую.

— Как… выбыл? — опешил Голицын.

— Так точно! С казачьими постами летучей почты, а с Екатериноградской должен направиться в Тифлис.

Князь молча глядел на него.

— Да верно ли это? — растерянно спросил наконец он.

— Чего вернее! Вот и их бумажка, вроде лепортички, на мое имя, как, значит, начальнику оказии написанная. — Он извлек из сумки бумагу и протянул ее князю.

«Доношу, что сего числа согласно казенной необходимости выбываю в ст. Екатериноградскую. Прошу вычеркнуть из списков оказии меня и сопровождающих меня лиц: мл. унтер-офицера егерского полка Александра Елохина, моего дворового человека Арсентия Иванова и кучера Костина Степана».