Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды - Виктор Некрас

Налетели.

Сшиблись.

Зазвенело железо.

Витко прыгнул через сваленного им кметя, быстро окинул взглядом поляну. Их было сотня против полутора. В нужный миг, в нужном месте… единым кулаком врасплох, против растянутого и перемешанного ворога. Неплохо, хоть и не особенно хорошо.

Меч запел в воздухе, радостно предчувствуя горячую кровь. Первый же противник полетел в сторону, роняя оружие и щедро рассыпая по траве кровавую бахрому, — а Витков клинок умылся в крови до половины лезвия. И тут же над гриднем выросла конская грудь, и под самой солнце взвилось мечевое лёзо.

Ого!

На щит обрушился тяжкий удар, но Витков меч уже метнулся к груди всадника. Сталь столкнулась со сталью, от кованого обода щита с лязгом отлетел кусок, меч едва не увяз в дереве. Кметь на коне был вёрток, как птица, и после второй сшибки Витко, отскочив назад, кинул меч в ножны и вырвал из-за пояса сулицу. Всадник с рёвом опрокинулся с седла, схватив острожалое железо правой ноздрёй. Конь шарахнулся, волоча тело, застрявшее ногой в стремени.

Гридень быстро огляделся. Его вои одолевали, кое-кто из вражьей рати уже поглядывал в сторону леса, готовясь ударить в бег, но берестейский старшой оказался не лыком шит. Рванув поводья, он вздыбил коня, и назначенную ему стрелу схватил конь. Однако старшой и пешим не оплошал — один отбился от троих. На них наскочил ошалелый конь с пустым седлом, и старшой хлёстко ударил одного противника голоменем по лицу, всадил нож второму в грудь. Третий сам пустился бежать, а берестейский старшой одним рывком взлетел в седло.

Витко кошкой прыгнул на круп коня, ещё один берестейский кметь повалился с рассечённой глоткой. Гридень поворотил коня к берестейскому вожаку, но тот уже сшиб конской грудью двоих полоцких кметей и ударился в бег. Третья сулица Витко, пущенная вслед, пропала без толку, застряв в кольчуге.

И не догнать! — под тем конь свой, привычный. Под Витко же — чужой.

Ушёл!

Полоцкие вои уже, меж тем, добивали последних берестейских кметей, ловили коней. Кони метались по поляне, шарахаясь от трупов.

И в следующий миг берестейская рать ударила в бег следом за своим старшим.

После той победы для Чурилиных кметей снова настало раздолье, и полоцкие гридни уже и впрямь собирались было войти без боя в Берестье, положить к ногам Всеслава Брячиславича ключи от города (велика честь, гриде!), но не сбылось.

Пришёл великий князь с полками.

И теперь вот Несмеян и Витко со своими кметями сидит мало не в волчьей яме: с юга — Припять, а за ней — суздальский полк Ставки Гордятича, с севера — Изяслав Ярославич с дружиной, с заката — непролазная буреломная овражина, с восхода — дебрь, через которую никто в рати дороги не знает. Крепь лесная.

Волчья яма, говоришь, гриде?.. Ну-ну… поглядим!

Если яма волчья, так ты, Несмеяне, стало быть — волк!

Гридень резко приподнялся и сел. Безумно глянул в темноту воспалёнными глазами. Потянулся к валявшейся в стороне калите. Распустил завязки и медленно, словно опасаясь, вытянул ТО, что ему — и каждому гридню! — дал с собой князь Всеслав Брячиславич.

— Вот, — сказал тогда князь, глядя как-то странно. — Если вовсе прижмёт, так что никуда деваться не сможешь… просто позови.

Гридень для чего-то огляделся — кмети спали. Только виднелись в ночном сумраке, подсвеченном кострами, то тут, то там дозорные с копьями. Несмеян отошёл к ближнему кусту, всё ещё разглядывая вытащенный из калиты науз — волчий клык, к которому крепкими толстыми нитками был примотан клок серой шерсти. Тоже, понятно, не собачьей. Нитки были тёмные, словно чем-то пропитанные. Несмеян догадывался — чем.

Сжал в руке науз и позвал. Молча, без слов. Позвал, не зная кого.

Прислушался и позвал ещё раз. И тут же понял — услышали.

Вокруг вдруг стало тихо, даже кузнечики смолкли. А в густой траве под кустом вдруг зажглись глаза. Знакомым зелёноватым огнём. И тихое рычание пригвоздило гридня к месту.

— Княже, — бесплодно попытался воззвать к здравому смыслу Тука, глядя, как кмети в третий раз обшаривают опустелую поляну и пытаются обыскать буреломный овраг, где ни конному, ни пешему… Изяслав Ярославич только отмахнулся.

— Ну что, нашли хоть что-нибудь?! — раздражённо спросил великий князь, и Тука понял, что ещё немного — и голос Изяслава Ярославича сорвётся на визг.

— Пару тропинок нашли, Изяславе Ярославич, — виновато сказал Чудин, брат Туки, как всегда, безукоризненно правильно говоря на русской молви и тем самым враз выдавая в себе чужака. — Да только по ним разве что волкам ходить — людям, а уж тем более коням — ну никак…

Поляна, где только вчера вечером стояли полочане, была пуста. Горелые пятна кострищ, следы от шестов, на которые опирались шатры, вытоптанная людьми и конями трава — всё это было. Людей и коней — не было. Дружины Несмеяна и Витко словно в воздухе растворились.

2. Белая Русь. Озеро Нарочь. Войский дом. Весна 1067 года, травень

В нетопленой клети было холодно. Не прибавляло тепла и дыхание двадцати двух мальчишек, которые изо всех сил старались показать себя бывалыми воями. Впрочем, сейчас никто из них не выгибал грудь колесом, не хорохорился перед иными — все притихли, придавленные безмерной тяжестью ожидания неведомого.

Ну, не совсем неведомого. Как будет проходить Испытание, каждый из них, конечно, знал. А вот про то, что будет после Испытаний, и вовсе никто из наставников никогда не говорил. Только по смутным намёкам да по невзначай полушёпотом сказанному как-то Старыми слову "Посвящение" можно было догадаться, что ждёт отроков свидание с самим Перуном. И совсем не потому никто ничего не говорил, что в нынешние времена старая вера гонима и заушаема — в кривской земле никто не смеет поругать родных богов. Пуще всякого прещения замыкала речь воля могучего войского бога — чего о святом болтать зазря, гляди, разгневается да и отворотит лицо своё предвечная сила. Знали только, что само Посвящение обязательно придётся на Перунов день.

Только в этом году было иначе.

Сразу после Красной Горки Старые созвали общий сход всех учеников.

Мальчишки стояли около крыльца, а Старые смотрели на них сверху. Молча смотрели.

Невзору невольно вспомнилось прошлогоднее летнее собрание. Всё было почти так же, как и сейчас, только тогда Старые были торжественны и радостны, а сейчас — торжественны и мрачны. Никто из "волчат" тому не удивлялся — все уже ведали про несчастливую битву на Немиге, а у многих в том сражении пали отцы и старшие братья.

И вновь как и тогда, летом…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});