Возмездие на пороге. Революция в России. Когда, как, зачем? - Михаил Делягин

Вероятнее всего, Касьянов действовал под контролем представителей силовой олигархии. Ведь именно нападки Хинштейна, имеющего устойчивую репутацию «сливного бачка спецслужб» лишили Касьянова возможности самостоятельной политической работы. Весьма существенно, что довести до конца знаменитое «дачное» дело было крайне затруднительно из-за вероятного наличия в документах разрешительной подписи Путина, однако в перспективе маячили и другие «дела». Соответственно, и грозить ими, и – при необходимости – унимать Хинштейна (в том числе и ограничивая его трибуну: когда он был нужен, его нападки публиковал «Московский комсомолец», а когда нет – всего лишь интернет-издание дни. ру) могли, насколько можно понять, лишь представители силовых структур.

Болезненные удары по Касьянову во время его поездок по регионам наносились «нашистами», контролируемыми, безусловно, Сурковым. Поэтому логично предположить, что гомерическая история с перехватом управления только что приобретенной Касьяновым Демократической партией России (ДПР) со стороны безвестного Андрея Богданова – мелкого политтехнолога, работавшего в том числе на С. Мавроди, бывшего руководителя Управления общественных связей Центрисполкома «Единой России», также была инициирована Сурковым.

В результате Касьянов получил внезапный и сильный удар «на взлете» своей потенциальной карьеры и был дискредитирован, получив клеймо не просто неудачника, но и крайне неосмотрительного и неграмотного в чисто технологическом плане человека.

Причина этого, скорее всего, заключается в попытке Суркова «дать по рукам» силовикам и в доступной тем форме продемонстрировать недопустимость их вторжения в сферу легальной и институционализованной внешней политики, которую он, по всей вероятности, считает исключительно своей вотчиной. (Весьма вероятно, что политическая активизация Касьянова, представляющая собой грубое нарушение монополии Суркова со стороны силовиков, еще и отражало политическое ослабление последнего, что не могло не вызвать с его стороны особо острую реакцию.)

Существенно и то, что активизация Касьянова, являющегося неизбывно либеральным деятелем, объективно подрывало политику Суркова на постепенный сдвиг центристской «Единой России» вправо. При этом нельзя полностью исключить то, что силовики, по всей вероятности, инициировавшие выдвижение Касьянова в первые ряды оппозиционеров, могли просто не обратить внимания на такую «мелочь», как помехи, создаваемые ими «мозгу администрации».

Выход Касьянова на политическую арену во главе вынутой из небытия Демократической партии России (ДПР) грозил создать на правом фланге новый центр, объективно ослабляющий как руководство «старых» СПС и «Яблоко» (при том, что рядовые их члены могли в принципе присоединиться к нему), так и новых либеральных политических образований. При этом уход к Касьянову из СПС Старикова (который мог, по оценкам, увести с собой примерно 10 % наиболее дееспособных членов) полностью передал бы эту партию под контроль Чубайса, что неминуемо означало бы ее дискредитацию, бюрократизацию и неизбежную политическую смерть. Присоединение Хакамады, сопровождавшийся оскорблением в адрес Рыжкова (названного «мальчиком») и ссорой Хакамады с активом ее политической структуры (об интересах которых, насколько можно понять, вообще не было речи), ослаблял возможности объединения с остальными либеральными оппозиционерами.

Таким образом, появление Касьянова как относительно значимой и внешне самостоятельной фигуры дробило правых, но создавало возможность объединения вокруг него не «вождей», но реально действующего актива и со временем могло привести к превращению Касьянова в значимую политическую фигуру. Личностные качества Касьянова практически исключали выход из-под контроля Кремля, превращая его в удобного, не способного победить спарринг-партнера.

В то же время с политической точки зрения Касьянов был крайне неудачным кандидатом на роль такого спарринг-партнера, так как значительно ближе Путина или любого из его ставленников соответствовал вкусам и предпочтениям Запада. Поэтому победа над ним (в отличие от побед над Зюгановым в прошлом и Рогозиным в будущем) означала победу Путина над цивилизованностью, а не ради нее, что объективно превращало его в противника Запада.

Подобная роскошь в принципе недоступна для политиков, стремящихся к личному потреблению и пренебрегающих нуждами собственного народа.

Поэтому в конце 2005 года Касьянов потерпел поражение в силу не только тактических, но и потенциальных причин: его «снесли» с политической авансцены не только распри Суркова с силовиками, но и принципиальная для него невозможность вписаться устраивающим президента Путина образом в стратегический диалог последнего с Западом.

Тем не менее нейтрализация (по крайней мере, временная) этого достаточно локального и вполне управляемого проекта была проведена не аккуратными и эффективными закулисными способами, а заведомо пагубными для авторитарных режимов методами публичных разборок. Сор был вынесен из избы и стал предметом всеобщего обсуждения, а официальной оценки случившегося так и не произошло.

Так или иначе, само по себе усиление внутренних конфликтов в среде самой правящей бюрократии идет достаточно давно. Достаточно указать, что практически забытая к настоящему времени, но, по-видимому, являющаяся отражением именно этих процессов загадочная смерть Р. Цепова наступила еще в сентябре 2004 года.

Однако расширение этих конфликтов на принципиально чуждые ранее основной массе этой бюрократии сферы идеологии и публичной политики свидетельствует о качественно новом этапе их развития. Представляется, что этот этап создает уже непосредственную угрозу разрушения сложившегося политического режима просто в результате внутренних склок.

Сценарии этих склок нельзя предсказать как в силу понятной ограниченности легализованной информации о них, так и из-за их почти бесконечного многообразия. Представители правящей бюрократии запросто могут, например, довести Касьянова до состояния искреннего борца с режимом, выковав политическую сталь из первоначально совершенно не соответствующего этой задаче материала (с Ходорковским эту операцию уже проделали, причем вполне успешно). Могут они и устроить в ходе внутренних «разборок» общенациональный кризис, посчитав его лучшим способом досадить противнику, или просто ради дележа очередного финансового потока совершая действия, с неизбежностью означающие техногенную или социально-экономическую катастрофу (Кириенко, кстати, уже давно возглавил Росатом). Могут достичь аналогичного результата безумным и не оставляющим никаких надежд на успех из-за своей чудовищной грубости и наглости шантажом соседей, подобным попытке «газового блицкрига» против Украины в декабре 2005 года. Весьма характерным представляется то, что во второй половине 2005 года активизировались сторонники восстановления в России монархии, явно связанные с правящей бюрократией и обладающие значительным как административным, так и финансовым ресурсом.

Действия безграмотных, безответственных и при этом агрессивных субъектов российской подковерной, то есть реальной политики должен прогнозировать если не зоопсихолог (в конце концов, недаром Черчилль вел речь именно о бульдогах), то как минимум психиатр, – а они редко и неохотно рассказывают о своих подопечных.

Однако в целом картина не вызывает сомнений: деградация власти давно уже дошла до стадии дебилизации,[79] и рост количества ошибок уже в обозримом будущем дополнится качественным ростом их совокупного ущерба, что вышибет инструменты управления из заплывших нефтедолларами рук правящей бюрократии.

При этом надо учесть, что реальное руководство сегодняшней России сочетает уникальную трусость с клиническим упрямством и самомнением. Принципиально не будучи в состоянии разобраться в происходящем, она панически боится любого не контролируемого ею шевеления (не говоря уже о сопротивлении[80] ) и в то же время искренне убеждена в невозможности демонстрировать слабость и идти навстречу каким бы то ни было внешним импульсам, «потому что если мы уступим давлению, нас снесут».

Агрессивный страх, направляемый тупой ограниченной алчностью, – что может быть более емкой формулой почти ритуального политического самоубийства, свершение которого уже начато правящей нами бюрократией?

Еще одной симпатичной чертой руководителей нашей страны является, насколько можно понять, глубокое убеждение в том, что население страны ни при каких обстоятельствах не сможет стать народом, что люди в принципе не способны на самоорганизацию и на самостоятельные действия даже по отстаиванию самых насущных своих интересов. Квинтэссенцией этой позиции служит бессмертная и действительно работавшая на протяжении всех последних 15 лет формула «Это быдло будет думать то, что мы ему покажем по телевизору». Однако абсолютизация этого в историческом плане не такого уж и длительного опыта, как представляется, ведет к глубокой неадекватности.