Спецназовец. Шальная пуля - Андрей Воронин

что-то говорило, невозмутимо поднесла к уху трубку внутреннего телефона и, нажав наманикюренным пальчиком что-то у себя на пульте, интимным голоском сообщила:

– К вам человек от Александра Борисовича.

Она практически сразу положила трубку. Якушев напрягся, готовясь пройти в кабинет сквозь запертую дверь, а если понадобится, то и сквозь секретаршу. Но последняя удивила его, сделав приглашающий жест в сторону первой и переливчатым, как колокольчик, голоском прозвенев:

– Проходите, пожалуйста, вас ждут.

Юрий прошел. Миновав темный звукоизолирующий тамбур между двумя дверями, он очутился в просторном, обставленном в стиле хай-тек и изрядно захламленном какими-то папками, бумагами, скоросшивателями, вымпелами и сувенирами кабинете. За просторным столом в дальнем его конце, озаренный голубоватым свечением компьютерного монитора, восседал, настороженно таращась на Юрия через круглые стекла очков, темноволосый лысоватый гражданин довольно невзрачной наружности, мучительно кого-то напоминавший, – надо полагать, генеральный продюсер канала Вадим Викторович Лаврентьев собственной персоной.

Юрий пересек кабинет и без приглашения уселся за стол для совещаний, заняв из всех имеющихся в наличии стульев тот, что был ближе других к хозяйскому столу.

– Что-то случилось? – с тревогой в голосе спросил Лаврентьев.

Из этого вопроса, а также из того, что Юрия вообще впустили в кабинет, следовало, что с таинственным Александром Борисовичем он хорошо знаком. Впрочем, это еще могло оказаться просто глупым совпадением: мало ли в Москве людей с таким именем и отчеством?

– Это касается аварии на Ленинградке, в которой погибли ваши сотрудники, – наудачу пустил Якушев свой второй и последний пробный шар.

– Это ужасно! – воскликнул продюсер. – Просто ужасно! Такие молодые, талантливые ребята!

– Искренне соболезную, – сказал Юрий. – Так они снимали в том районе репортаж? А почему осветитель и оператор работали без корреспондента?

Лаврентьев мигом перестал страдать по поводу безвременной кончины своих подчиненных.

– Простите, – сказал он осторожно и выпрямился в кресле. – Я что-то не до конца понимаю, что, собственно… Что за вопрос? Разве он не в курсе? Он же сам…

– Кто – Александр Борисович?

– Ну, естест… Позвольте, кто вы такой?! – неожиданно вскинулся продюсер. – Кто вас сюда прислал?! Вы не от Томилина! Предъявите ваше удостоверение!

– Сядь, – сказал Юрий, предъявляя ему удостоверение конструкции Стечкина, – и закрой пасть. Говорить разрешаю только в ответ на мои вопросы, попытаешься вызвать охрану – завалю, как лося, и ничего мне за это не будет.

«Корреспондента застрелю – скажу, самоубился», – вспомнилось ему. Он все еще не мог не только поверить такой удаче, но и разобраться, удача это на самом деле, или он спит и видит сон, путаный и нереальный, как все сновидения. Если все это происходило наяву, перед ним действительно сидел идиот, клинический недоумок, у которого здравый смысл и инстинкт самосохранения существовали по отдельности, никак не согласуясь друг с другом. Он буквально на второй фразе выболтал фамилию загадочного Александра Борисовича, но это еще что!.. По сравнению с тем, что после явно насильственной гибели своих подчиненных, которую сам же публично назвал наглым и циничным преступлением, этот принципиальный и честный борец за свободу слова по-прежнему сидел в своем кабинете, а не драпал, сломя голову, на другой конец земного шара, его болтливость выглядела ничего не значащим пустячком.

– Скажи-ка мне, Лаврентьев, – вынимая из кармана и для пущего страху надевая на ствол пистолета глушитель, обратился к продюсеру Якушев, – ты в самом деле дурак, или мне это только кажется? Ты чего здесь ждешь – конца рабочего дня или смерти? Поверь, в твоем случае это абсолютно одно и то же.

– Я вас не понимаю, – пискнул Лаврентьев.

– Неудивительно, у тебя, как я погляжу, с соображаловкой туго. Странно, как это ты с задницей вместо головы в продюсеры выбился. Да еще в генеральные! То-то по твоему каналу смотреть нечего, хоть ты его вообще не включай… Знаешь, давай-ка ты сейчас встанешь и пересядешь вон на тот диванчик, подальше от кнопки вызова охраны. И мы с тобой мило, по-семейному потолкуем, пока твой драгоценный Томилин тебе говорилку не отстрелил. Ну, встал, живо!

Лаврентьев послушно поднялся из-за стола и переместился в угол кабинета, где стоял обтянутый темно-шоколадной кожей мягкий уголок. Здесь же имелся низенький столик, предназначенный, надо полагать, для распития различных напитков, от минеральной воды, кофе и чая до виски и ядреного пятидесятипятиградусного абсента.

Юрий прогулялся к дверям и запер их, чтобы ничье внезапное вторжение не нарушило их с господином Лаврентьевым тет-а-тет.

– Теперь рассказывай, – потребовал он, усаживаясь в кресло напротив продюсера. Кресло было мягкое, удобное, спрятанные внутри стеновых панелей батареи уютно пригревали, но у Юрия и в мыслях не было расслабиться под влиянием обстановки. Он находился там, где не имел права находиться, и делал вещи, на которые косо смотрит уголовное законодательство любой страны, какую только можно отыскать на политической карте мира. – Для начала объясни, кто такой Томилин, что тебя с ним связывает, и зачем ему понадобилась твоя съемочная группа.

– Я вовсе не обязан вам что-то рассказывать, – объявил господин продюсер.

Он уже немного оправился от испуга, и Юрий с грустью подумал, что телевидение ухитрилось-таки существенно изменить человеческую психологию. В наши дни невозможно включить телевизор без того, чтобы на экране кто-нибудь в кого-нибудь не тыкал пистолетом. Вид огнестрельного оружия стал таким привычным, что оно уже не ассоциируется со смертельной угрозой, а воспринимается как актерский реквизит: такой ствол я видел в таком-то сериале, а такой – в другом… Сидевший перед Юрием очкастый клоун просто не верил, что направленный на него пистолет может выстрелить – здесь, в большом, светлом, оборудованном по последнему слову техники, хорошо охраняемом здании, в двух шагах от симпатичной секретарши, телефона и кнопки экстренного вызова охраны.

– Не обязан, – согласился Юрий. – Но уверен ли ты, что на самом деле этого не хочешь? Поверь, пара ударов по почкам сделала бы тебя намного более разговорчивым, потому что я умею бить, а ты явно не умеешь держать удар и терпеть физическую боль… Правда?! – спросил он, резко подавшись к собеседнику через стол.

Лаврентьев пугливо отшатнулся.

– Правда, – констатировал Юрий. – Мараться об тебя у меня нет ни малейшего желания, но, если заставишь… В общем, не советую. Ладно, ты пока соберись с мыслями, а я тем временем поделюсь с тобой кое-какими догадками. Томилин работает в ФСБ, верно? А