Прекрасная обманщица - Патриция Гэфни

– Дыши! – повторил он.

Теперь ее испугала тревога, прозвучавшая в его голосе, и она торопливо втянула в себя воздух. Боль стала непрерывной и нестерпимой, Кэтрин с ужасом поняла, что больше не выдержит. Жалобный стон сорвался с ее уст, а в следующее мгновение, ощутив нечеловеческую острую боль, пронзившую ее насквозь, она громко вскрикнула, несмотря на всю свою решимость. Перед ее мысленным взором промелькнула жуткая картина: ей показалось, будто Бэрк вырывает сердце прямо у нее из груди, но вслед за тем ее поглотила теплая милосердная тьма.

* * *

Она долго всплывала сквозь густой черный туман к жерлу какого-то бесконечно глубокого колодца. Вот наверху показался полукруглый темный край, а за ним – чистое небо. И наконец ее голова, а потом и плечи прорвались через непроглядную тьму к свету. Она заморгала, ослепленная его яркостью, совершенно не понимая, где находится. Рядом, правда, отвернувшись от нее, возвышалась чья-то темная фигура. Кэтрин стала напряженно вглядываться, пока не узнала Бэрка. Опершись локтями на колени, а лбом на составленные домиком руки он, казалось, дремал. Она замерла, боясь его потревожить, и стала вспоминать. При каждом вдохе в груди возникало легкое покалывание, но больше никакой боли не было. Просто она очнулась после самого глубокого сна в своей жизни.

Тихонько свесив руку к груди, Кэтрин принялась осторожно ощупывать то место, где была рана, но ничего не нашла, кроме повязки. Однако повязка была сухая, а это означало, что кровотечение прекратилось. На ней была надета расстегнутая на груди белая ночная рубашка Флоры. В тусклом свете свечи комната выглядела почти опрятно. В окне, расположенном как раз напротив тюфяка, было черно, но она понятия не имела, который теперь час или даже какой нынче день. Даже такое простое действие, как поднять руку, было ей не по силам, пришлось опять замереть в неподвижности. И все-таки даже этого небольшого движения оказалось довольно, чтобы разбудить Бэрка: в ту же самую минуту он обернулся и посмотрел на нее.

Его лицо показалось ей осунувшимся и бледным, видимо, он предельно устал. Такая глубокая борозда пролегла у него между бровей, что Кэтрин захотелось провести по ней пальцем и стереть, но она была слишком слаба, чтобы дотянуться до его лица. Он заглянул ей в глаза с жадной надеждой, поразившей и даже немного испугавшей ее, и задал тот самый вопрос, который она как раз собиралась задать ему:

– Как ты?

– Очень хорошо, – отозвалась Кэтрин после секундного замешательства. – С учетом всего.

Бэрк улыбнулся, и все его лицо преобразилось. Никогда раньше ей не приходилось видеть его таким открытым и доверчивым. Она не могла на него наглядеться.

– Бэрк, я дергалась? Я не помню.

Он взял ее руку и поднес к губам.

– Нет, детка, ты не дергалась. Ты держалась твердо, как скала.

Кэтрин торопливо вознесла к небесам благодарственную молитву, но тотчас же неодобрительно нахмурилась.

– Но я потеряла сознание, не так ли?

Он кивнул, легонько проводя губами взад-вперед по костяшкам ее пальцев.

– И слава Богу, что потеряла. Я вынул пулю и зашил тебя иголкой с ниткой. Очень аккуратно, хотя, конечно, не мне судить.

– Ты меня… зашил? – ошеломленно переспросила она.

– Именно так. Шрамик остался совсем крошечный, когда затянется, сойдет за «мушку» для кокетства. Хотя вообще-то тебе вовсе не нужно налеплять на себя «мушки», ты и так хороша.

Кэтрин прикрыла глаза, на нее навалилась такая усталость, что трудно стало следить за его словами.

– А комната? – спросила она сонно, через силу разлепляя веки. – Ты нанял горничную, пока я спала?

Бэрк опять улыбнулся. Как зачарованная, она следила за его губами. Он в последний раз поцеловал пальцы и осторожно опустил ее руку на тюфяк. Тут Кэтрин вспомнила, о чем хотела сказать ему раньше.

– Бэрк, ты был прав: я вела себя ужасно глупо. Но мне и в голову не приходило, что он собирается тебя убить, клянусь тебе. Ты мне веришь?

Его брови удивленно поднялись.

– Да, разумеется.

Она робко улыбнулась. Разумеется, он ей верит! Иначе она бы тут не лежала с раной в груди, заштопанной его руками!

– Тебе надо поспать, Кэт.

Она беспрекословно последовала его совету.

* * *

– Эй, что ты такое творишь?

– Беру твоего слона своим конем, вот что.

– Это не конь, это ладья.

– Бэрк, если ты опять собираешься жульничать…

– Жульничать? Это ты жульничаешь! Я тебе три раза говорил: кони – это камешки, а ладьи – это прутики.

– Ты сам их путаешь, когда тебе это выгодно.

– А вот уж это – самая возмутительная ребяческая ложь, совершенно недостойная тебя.

– А почему бы тебе в таком случае не записать, что есть что?

– Писать нечем и не на чем. Просто запомни, Кэт: кони – это камешки, слоны – кусочки коры…

– Я-то все помню. Это ты запомни!

Бэрк вздохнул и, откинувшись на локоть, провел рукой по лбу. Они оба лежали на тюфяке, разделенные импровизированной шахматной доской со странным набором листиков, камешков и прутиков, которую он соорудил. Кэтрин довольно улыбнулась, радуясь тому, что сумела ему досадить, и Бэрку ничего другого не осталось, как улыбнуться ей в ответ.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он в двадцатый раз за день.

– Гораздо лучше.

Это был ее обычный ответ. Но иногда ее мучили боли, и тогда он ложился с нею рядом, обнимал ее, рассказывал разные истории, заговаривал зубы, пока боль не стихала или пока она не засыпала. Кэтрин поняла, что как бы ни сложились их отношения в будущем, она всегда будет ему благодарна за это.

– Давай, делай ход, соня!

– Я сделала ход.

– Надо играть по правилам.

Кэтрин досадливо прищелкнула языком, но потом пожала плечами и двинула другую фигуру со словами:

– Некоторые мужчины просто не могут снести поражения от женщины.

Она выиграла эту партию, но заснула посреди следующей, пока он обдумывал один из своих ходов. Бэрк тихонько вытянулся рядом с нею, глядя на нее и думая о своем. В конце концов он тоже заснул.

Ему приснилось, что они целуются, лежа на земле. Неожиданно над ухом щелкнул курок. Кто-то выстрелил, он почувствовал, как пуля прожгла его насквозь и пронзила тело Кэт. Но боли не было, вместо того, чтобы умереть, они слились воедино, сердце к сердцу.

– Я умираю с голоду.

Бэрк открыл глаза и встретился взглядом с ее глазами, с этими бирюзовыми глазами, сонно моргавшими ему навстречу.

– Покорми меня.

Его охватило почти неодолимое желание ее поцеловать. Вместо этого он проворчал:

– Что-то ты уж больно раскомандовалась, Кэт. Неужели это болезнь так сказывается?