Неизвестный Есенин - Валентина Пашинина

Бесконечно любя Есенина, Бениславская попыталась вырвать из сердца отравившее ее чувство. Из этого ничего не вышло — замужество с Л. не состоялось.

После смерти Есенина 1926 год она прожила, видно, только для того, чтобы написать о нем правду, хоть чуточку приоткрыть завесу из плотной ткани лжи и предательства. Закончив дневник, покончила с собой. Сама застрелилась или заставили? Известно, что из партии она вышла после гибели Есенина.

«Л.» — исследователи расшифровывали как Лев Повицкий (вместо Лев Седов, сын Троцкого). Помогать отцу Лев Седов начал с 1923 года, об этом пишет в некрологе Троцкий, впервые обдумывая нелегкий путь старшего сына, ставшего с 1923 года его преданнейшим помощником:

«Оставаясь молодым, он как бы стал нашим ровесником. По собственной воле Лев ушел из Кремля в пролетарское студенческое общежитие, чтобы не отличаться от других. Он отказывался садиться с нами в автомобиль, чтобы не пользоваться этой привилегией бюрократов. Он скоро постиг искусство конспирации: нелегальных собраний, тайного печатания и распространения документов оппозиции. Зимой 1927 года, ни минуты не колеблясь, Лев решил оторваться от своей молодой семьи и школы, чтобы разделить нашу участь в Центральной Азии. Он действовал не только как сын, но прежде всего как единомышленник: надо было во что бы то ни стало обеспечить нашу связь с Москвой. Мы называли его министром иностранных дел, министром полиции, министром почт и телеграфов»

(Ю. Помпеев).

Заметьте, в то время как Галина Бениславская рассчитывала на серьезные отношения, Лев Седов уже имел «молодую семью». Жена с ребенком приезжали к Троцким в Алма-Ату в 1928 году.

Что же касается Льва Осиповича Повицкого (1885–1974), то он в своих воспоминаниях о Есенине предельно ясно пишет, что едва был знаком с Галиной Бениславской. Знакомство их было преимущественно заочным, через Есенина, который не забывал в письмах передавать им приветы.

Кому же потребовалось «расшифровать» дневник Галины Бениславской таким образом, что едва знакомый человек сделался ее любовником? Случайно ли исследователи ошибались?

Ничего случайного в искажении фактов нет, есть целенаправленная ложь: события, факты, характер отношений, даты, имена — все искажалось, путалось, подчищалось, недоговаривалось, все сводилось к намеченным формулам: алкоголик, «психобандит» с манией преследования — самоубийца. Порциями выдаются дозволенные «находки», что десятилетиями лежат в спецхранах. Все фамилии вымараны, кроме дозволенных.

Дневники Галины Бениславской, которые могли бы пролить свет, изданы в сокращении — якобы из-за чрезмерной интимности. Нелепо и смешно читать об интимности дневников в наше время, когда печать и телеэкран заполнены порнографией.

Бениславская вела дневник, где немало досталось есенинским друзьям да и самому поэту, а в 1926 году, видно, под влиянием обрушившейся на Есенина клеветнической литературы начала писать воспоминания, где пыталась объяснить читателю, как невыносимо тяжело было жить Есенину в Москве в последнее время. Вот отрывок из ее дневника:

«Сергей — хам. При всем его богатстве — хам. Под внешней вылощенной манерностью, под внешним благородством живет хам. А ведь с него больше спрашивается, нежели с кого-либо простого смертного.

(…) Я думала, ему правда нужен настоящий друг, человек, а не собутыльник… Думала, что для него есть вещи ценнее ночлежек, вина и гонорара. А теперь усомнилась… стоил ли Сергей того богатства, которое я так безрассудно затратила.»

Галина Бениславская

Из воспоминаний: «Несмотря на все тревоги, столь непосильные моим плечам, несмотря на все раны, на всю боль — все же это была не только сказка. Все же было такое, чего можно не встретить в такую короткую жизнь, но и в очень длинную, и очень удачную жизнь».

Такой же крутой поворот сделала Галина в отношении Николая Клюева:

«Сначала я и Аня Назарова были очарованы Клюевым. Клюев завоевал нас своим необычным говором, меткими, чисто народными выражениями, своеобразной мудростью, чтением стихов (…) Мы сидели и слушали его почти буквально развесив уши».

Но уже через несколько дней мнение резко изменилось. Клюев оказался не просто плохим — отвратительным.

«Ханжество, жадность, зависть, подлость, обжорство, животное себялюбие и обуславливаемые всем этим лицемерие и хитрость — вот нравственный облик, вот сущность этого, когда-то крупного поэта».

Ну и ну! Клюева знали многие. И многие писали о нем. Но чтобы вот так, как Галя… Нет, такого не было. Все грехи смертных нашли воплощение в Клюеве.

Многие отмечают его чудачества: дескать, лицедей, двоящийся в своем актерстве между образованным европейцем и простоватым пейзанином. На люди обряжает красную рубаху и смазные сапоги, а дома сидит в «спинжаке» и при галстуке и «маракует» (изучает) в подлиннике Гейне и Маркса.

«Таинственный деревенский Клюев», по словам Анны Ахматовой, одним виделся скромным, тихим и набожным, другим, напротив, елейным, вкрадчивым, неискренним» (К. Азадовский).

Остается только удивляться и гадать, как это удалось Галине Артуровне за столь короткое время, что жил Клюев в Москве, рассмотреть в нем столько отрицательного, что на всех есенинских друзей и недругов хватило бы? А может быть, и загадки никакой нет, и ответ лежит на поверхности?

«Как приехал «Николай» да увидел, в каких условиях живет его любимый братик Сереженька, так и начал на все лады расхваливать Айседору да уговаривать, чтобы Сереженька вернулся к ней. «Вот бы мне такую бабу!..» На Сереженьку молился и вздыхал».

А после гибели Есенина сказал: «Слушался бы меня, ничего бы с ним не случилось».

Как было Гале спокойно смотреть и слушать, могла ли не возмущаться, смириться, отдать любимого, которого уже и так не чаяла никогда вернуть? В дневнике она писала:

«А. (Айседора), именно она, а не я предназначена ему, а я для него — нечто случайное. Она — роковая, неизбежная (…) Я — «не по коню овес».

Так преданно любить, так самоотверженно — до забвения себя — угождать… На все была согласна: не хочет взять женой, будет подругой. Не подходит эта роль, будет нянькой, мальчиком на побегушках, секретарем — на все готова. И все потеряла, когда явилась божественная Айседора. Конечно, кто устоит перед богиней! Поняла и безропотно ушла в тень. Не ждала и уже ни на что не надеялась. Сам пришел! Сбежал от богини. И тут явился этот «смиренный Николай».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});