Подари мне себя до боли (СИ) - Пачиновна Аля

«Каблуки клик-клак; мам, плохие новости.

Вижу, что мудак — только я иду знакомиться».

***

Моронский уже три минуты, как подкатил к подъезду. Вышел из мерина, облокотился на крыло, закурил. Посмотрел на часы.

«Да, давай ещё подождём. Мало же он ещё ждал?»

Позырил в телефон. Проводил взглядом какую-то телку, чисто на рефлексе. А когда снова поднял глаза на дверь Сонькиного подъезда — обомлел.

Шоколадный шёлк в высокий небрежный пучок собрала. На носу темные очки. Платье, то самое, легкое, темно-красное в мелкий цветочек, на завязках, в котором она дорогу переходила перед капотом Виталикиного Ленд Ровера.

Творю ж мать! Его ж даже снимать не надо. Просто за тесемку потяни и она голая!

Подошла. Сиськи торчат. Макс опустил голову, заглянул поверх оправы очков в вырез Сониного платья. А там тонкое белое кружево плотно облегает ее грудь, контрастирует с медовой кожей. И запах… У Макса яйца в штанах потяжелели. Запах цветущего миндаля. Он узнал его, наконец-то! У него под окнами каждую флоридскую весну распускались нежно-розовые цветы на ветках, источая этот аромат: терпкий, тягучий, нежный, чистый, стыдливый… с ноткой цианида…

— Потерял там что-то, Моронский?

Очки сняла, глазками хлопает. С ресничками, от взмаха которых легко можно улететь нокдаун. И улетел бы, будь он в ее весовой категории.

Черт! Какая же она охуительная. В этом платьице своём простом, в мокасинах белых. Не нужно ей это всё дорогое брендовое шмотьё, за которое телки сосут. Ей вообще одежда не нужна. Она должна голая ходить у него дома. Ну, максимум в чулках. В сетку.

Пришлось встряхнуть головой, чтобы отогнать слишком реалистичный образ голой Сони в чулках. Член мгновенно вырос.

— Там всё моё! — сказал он, по одному вынимая глаза из декольте, и открыл перед ней заднюю дверь внедорожника.

Забираясь в салон, сверкнула длинными ногами, подол чуть не до жопы поднялся. Была мысль зарядить звонко ладонью по круглой медовой булке, да чёт при пацанах не стал. Ладно, успеется.

— Симпатичное платье, — сказал Макс, усаживаясь рядом.

— Спасибо, — глазки свои опустила, очки в руках крутит. Скромница, блять. Как будто это не она голая скакала на нем, как оторва, пару дней назад.

— Больше не надевай его!

— Это почему?

— Позже объясню.

Макс опустил ладонь на Сонино бедро, сжал пальцами гладкую, упругую кожу, скользнул вверх под подол. Девочка вздрогнула, коленки сжала. Наверное, мокрая уже там… и вкусная. Макс сильнее сцепил челюсти, убрал руку, заметив, как покраснело от натуги ухо Славика, сидящего на переднем сидении. Славка — не Игорь, он от скуки начинает слышать больше, чем нужно и видеть затылком. В целом — это нужное качество, и Макса десятки раз выручало, поэтому он никогда особо не прятал своих отношений с дамами от охранников. Но не тогда, когда дело коснулось Сони. Это другое… это личная жизнь. Он, наконец, понял смысл этого выражения. Это то, что ты не готов ни с кем делить. Вообще. Ни кусочком. Ни крошечкой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Спасибо за борщ. Вкусный, — Макс забрал из Сониных рук очки и сжал ее правую ладонь в своей.

— На здоровье. А то я переживала, не смешивается ли вкус томата со свеклой, правильно ли контрастирует.

Язва! А вот когда у неё рот занят — такая зайка!

— Ты не сказал, куда мы едем?

— Сказал же — гулять!

Лодки в пруду тонули в солнечных бликах; детские визги и переливы разноголосого смеха отражались от слепящей воды. По аллеям парка неспешно прогуливались мамаши с колясками и путались под ногами у всех остальных. Мальчики в шортиках с бородами и без хвастались друг перед другом своим двухколесным транспортом: самокатами, роликами, сигвеями — у кого на что бабок хватило.

Макс выделил две категории папаш: одни, с пивными банками в руках, вяло плелись за колясками, другие, обгоняя весь парковый транспорт, катали отпрысков на шеях или играли с мелкими в догонялки. Один вон с дистанции сошёл, упал, содрал коленки, рассекая горячий воздух своим ревом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Парочки, сросшиеся верхними конечностями, то и дело слипались ртами, и жужжали, сильно напоминая Максу огромных мух в брачный период.

И через каждые десять метров мыльные пузыри, воздушные шарики, хлопушки, тележки с мороженым и сладкой ватой.

Они шли по алле вдоль пруда и даже не пытались быть похожими на одну из этих пар. Наоборот, стоило им сблизиться, чтобы пропустить встречных отдыхающих, и едва путь освобождался, их сразу же отбрасывало друг от друга, как два одноименных полюса магнита.

Соню вообще, похоже, больше интересовало происходящее вокруг, а не Макс и их «романтическое» свидание.

Он терпеливо ждал, когда она нагуляется, готовый уже сейчас, минуя променад, сделать то, зачем, собственно, приехал и выманил ее из дома. Зачем бабам эта романтика? Пустая трата времени.

Моронский закурил, оглядел двух девиц, вышагивающих навстречу. Одна хитро глазками стрельнула, вторая не скрывала зазывной улыбки.

— Привет, девчонки! Извините, я сегодня занят! — сообщил он им вслед.

Соня повернулась, вздохнула, закатив глаза, и гордо продолжила путь. Вот, оказывается, что нужно, чтобы она обратила своё внимание на него?!

Как вообще в этих парках гуляют? Что надо делать? Шарики купить? За руку взять?

Макс догнал ее, поравнялся. Он шёл ближе, поглядывал на неё, идущую рядом, и каждый раз замирал, когда ветер налетал, намереваясь задрать края платья до трусов. Пару раз Макс даже подрывался ловить подол сам.

Охранников специально пустил вперёд, чтобы ребята не палили на личную жизнь босса сзади.

Славик с Игорем обливались потом: жарко было пацанам в чёрных пиджаках и не снимешь — там под ними пушки в кобуре.

— Ну как? Нравится? — нарушил он молчание.

— Ты же все мои прихоти исполнять будешь? — бровки над очками взлетели, губки выпятила.

— На колесо не пущу и на лодке не поплывем…

— У тебя фобии?

— Лодка всех не выдержит. На колесе с тебя платье сдует.

— Тогда мыльные пузыри хочу!

Макс свистнул, подзывая кого-то из ребят, но Соня сказала:

— Нет!

Макс не понял. Застыл, Славику жестом велел стоять.

— Нет, — повторила низко, эротично, — сам купи! Как будто кроме нас нет никого.

Лаааадно. Макс медленно достал бумажник. Отслюнявил самую мелкую купюру евро. Подошёл к тележке.

— Мыльные… как их, эти… пузыри.

— Пожалуйста, — подсказала Соня.

— Пожалуйста… — скрипнул зубами Моронский.

Тетка за тележкой крякнула, увидев номинал банкноты:

— ВсЕ?

— Один! — вымученно вежливо ответил Макс, и, оглядев пунцовую тётку, добавил: — Сдачи не надо.

Ещё сердце прихватит у неё, на хрен такие проблемы.

— Спасибо, — проворковала хитрая. Губки надула, а глаза смеются.

Взяла пузырёк. Открутила крышку. Поболтала в ней, сложила красиво свой ротик и выдула в колечко. Пузыри разлетелись над головой Макса. Она опять потыкала в пузырёк, выразительно глядя на него. Сделала глубокий вдох, поднимая грудь, и снова выдула пузыри. Развернулась, вильнула попкой и пошла вперёд, тыкая и выдувая. А сама палит из-за плеча хитрым своим кошачьи взглядом. Издевается. Специально ведь дразнит и время тянет. Крутит им, вертит. Нарывается на наказание.

И знает ведь, что в штанах у него уже невыносимо тесно.

Макс неслышно выругался, осмотрелся по сторонам. Может, оттащить ее куда? Сил никаких нет. Он тряхнул головой, возвращаясь в сознание.

И заметил впереди кирпичную коробку с вывеской «ТИР». О, вот где можно переждать восстание в штанах.

Схватил ее за руку и потащил к входу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Отец, есть чё нормальное пострелять?

— Смотря, что для тебя «нормальное», сынок, — с легкой издёвкой прогундосил пожилой мужик с лиловым румянцем на гладковыбритых щеках. — Кольт 1911, Беретта 92, восемьдесят четвёртая, Вальтер, Смит и Вессон, Глок 17, ТТ… — перечислил он, и, оглядев поверх очков пацанов, предупредил, — Пневматика!