Смерть и прочие неприятности. Opus 2 (СИ) - Сафонова Евгения

— Пока на ней блокаторы, особо бояться ее не стоит. С этого дня она будет под арестом, за ней установят круглосуточную слежку. Я сам за этим прослежу. — Закрыв люк, Герберт не торопясь выпрямился. — Знаешь…

Он не дрожал, стоя в зимней стуже в одной рубашке, но Ева видела мурашки на его руках.

— Что? — в повисшей паузе спросила она. Отчасти затем, чтобы не слушать отзвуки сражения, которого она пока не видела, но в красках представляла.

В том, как Герберт посмотрел на нее, сквозила печаль.

— Все же актриса из тебя до боли хорошая.

Несмотря на всю неуместность обстановки, несмотря на то, что Ева знала, как сейчас выглядит — неумытая, со спутанными волосами, в невзрачной тюремной рубашке, — оправданиям и извинениям она предпочла объятие.

Каким бы он ни был понятливым, услышанное не могло его не ранить. Хотя бы из-за невысказанной ею правды, о которой он не мог не задумываться. Но одна правда — что Ева не была и никогда не станет частью его мира — не отменяла другую.

Правду, что — Ева внезапно поняла это с болезненной ясностью — являлась единственной непреложной истиной, за которую она могла держаться, чтобы не упасть в бездонную кровавую черноту всего, через ей пришлось и придется пройти.

— Я люблю тебя, — обхватив его тонкими руками, серьезно глядя на него снизу вверх, сказала Ева. — Ты же мне веришь?

В наступившей вдруг тишине, нивелировавшей холод, растворившей отзвуки того страшного, что перемалывало людей за пределами их маленького мирка, ограниченного кружком утоптанного снега под ногами — на миг все стало далеко и неважно. Все, кроме слабой улыбки Герберта, разбившей зиму в его глазах, и теплой ладони, коснувшейся ее наверняка чумазой щеки.

— Тебе одной, пожалуй. — Отстранившись, он обнял ее за плечи: так, точно это ее, а не его сейчас жег мелкой дрожью беспощадный мороз. — Идем, нужно выбираться отсюда.

Как выяснилось, когда они подошли к краю крыши, Кмитсверская тюрьма строилась в три этажа, в виде буквы П. Ева с Гербертом выбрались из правого корпуса; сбоку и сзади к тюрьме примыкали жилые дома, отделенные от нее широкой улицей, перед зданием расстилалась просторная площадь, куда бедная Бианта решила прогуляться вместо уроков. И если окружающее море черепичных крыш, пыхтевших белым дымом из труб, выглядело умиротворяюще, то творившееся на площади — нисколько.

Ева смотрела, как на снегу, расцвеченном багрянцем, выжженном чернотой, бушует шторм восстания. Что-то горело, что-то взрывалось, пугающей пестротой сверкали следы отраженных и свершившихся чар; люди сталкивались, чтобы упасть или пройти дальше, отбросить противника или позволить ему перешагнуть через себя. Сине-черный массив у тюремных стен — видимо, люди королевы — заплескивала разномастная толпа, наседающая с улиц, силясь прорвать последнюю линию обороны. Ева выделила среди бунтовщиков золотистые мундиры магов (понять, что это маги, было нетрудно, если принять во внимание колдовские барьеры и волшебное оружие в руках), но понять что-либо еще в месиве сражения было невозможно.

Кмитсверская площадь полнилась народом, и сейчас этим народом двигало одно желание: уничтожить того, кто стоял напротив.

— Мы должны их остановить, — прошептала Ева, когда отступивший ужас от увиденного вернул ей способность говорить. — Герберт, мы должны их остановить! Ты говорил, я могу это сделать? Но как…

Крылатая тень наползла на крышу за миг до того, как недоговоренный вопрос повис в воздухе.

Огненная струя ударила по королевским гвардейцам метким золотым плевком. Шипастый хвост небрежно метнулся в пролете, сшибив пару дымоходов — те брызнули кирпичом, словно коричной крошкой.

Ева задрала голову в момент, когда над площадью разнеслись исполненные ужаса вопли «дракон!».

За секунду, требовавшуюся для вспоминания, что Гертруда мертва — зрелище летящей над площадью драконицы, сверкавшей мшистой чешуей даже в бледном пасмурном свете зимнего дня, успело почти ее обрадовать.

— Я собирался освободить тебя. Так или иначе. Большой мертвый дракон мне бы в этом пригодился, — сказал Герберт. — Теперь пригодится для другого.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 24.05:

— Но она же больше не может… или может?..

— Изрыгать пламя? Нет, не может. Не будучи безмозглой мертвой марионеткой. — Некромант следил, как драконица, оставившая площадь позади, медленно разворачивается. — Немного заклятий. Немного иллюзий. Если ты забыла, я не только с костями возиться умею. Не волнуйся, мятежники не пострадали… серьезно.

Когда он выплел в воздухе рунную паутинку, вторая струя не-совсем-драконьего пламени подпалила крышу тюрьмы на противоположном корпусе. Золотой огонь весело взметнулся к блеклому небу.

Под крики, в которых помимо «дракона» угадывалось «бегите», «убить» и «Лоурэн», драконица поднялась выше. Избегая взвившегося к ней роя стрел, колдовских и не только — от самых сообразительных из собравшихся внизу, — полетела дальше, с шумом взрезая воздух перепончатыми крыльями.

— Вот так шоу, — одобрил Мэт. — Кто бы мог подумать, что наш малыш некропиромант…

— Герберт, ты решил исполнить пророчество сейчас? — сдавленно произнесла Ева, в полной мере осознав происходящее.

Ну конечно. Обе стороны прекратят вражду, а лучше — объединятся перед угрозой извне. Угрозой, предвещенной величайшей предсказательницей Керфи, угрозой, не делающей разбора между мятежниками и теми, кто лоялен власти…

По крайней мере в теории.

— А ты против?

Проводив поднятую драконицу тоскливым взглядом (называть ее Гертрудой Ева не смела даже в мыслях), девушка посмотрела на воюющую толпу. Ожидаемо увидела, что та прекратила воевать. Пока кто-то в страхе вглядывался в небо, а другие атаковали крылатого монстра из арбалетов и магических светящихся луков, третьи позорно бежали. Иные из солдат королевы стреляли вверх наравне с бунтовщиками; другие, разбив строй, не хуже оппонентов бросились врассыпную. Ожидаемо, учитывая, что удар «чудища с Шейнских земель» пришелся по ним.

Иронично, учитывая, что тот, по чьей милости их товарищи на самом деле лежали на земле живыми (уже нет) факелами, тоже явился из Шейна.

Хватит, Ева. Даже если не все люди королевы кровожадные ублюдки — лучше они, чем невинные горожане. А какое же это выйдет чудище, если его атака на столицу не оставит после себя ни единой жертвы?

— Герберт, но Люче…

— Я знаю, что с ней. Наколдую иллюзию огня. Вогнать ее Гертруде в подмышку, полагаю, тебе будет нетрудно. Остальное я сделаю сам. — Подхватив Еву под локоток, Герберт повел ее к противоположному краю крыши. — Теперь нам действительно пора.

— К озеру?

— Прямо отсюда к нему не перенестись. Охранные чары запрещают. А вот с соседней крыши — легко. Надеюсь, левитировать не разучилась?

Когда они взобрались на поребрик, за которым ждала пустота и недолгое падение на уличную брусчатку, и синхронно взмыли в воздух, — Еве вспомнилось, как когда-то, безумно давно, они пили фейр и смотрели «Ходячий замок».

— Вот сейчас тебе точно только стильного серого костюмчика не хватает, — пробормотала она, пока они плавно перемахивали через широкую улицу, над бежавшими по ней перепуганными людьми.

— А еще сердцеедства и позерства.

— По-твоему, броситься грудью к Айрес на прицел, призвать мертвого дракона и устроить весь тот спектакль, что мы устраиваем — не позерство?

— Суровая необходимость, не более. Лучше возьми пример с Софи и прими перепуганный вид, подобающий первому совместному полету.

Ева почти улыбнулась.

Было что-то пугающее в том, что в данной ситуации, когда на оставленной за тюрьмой площади лежали умирающие люди, они способны шутить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

С другой стороны, когда многие твои чувства свелись к душевной анестезии, лучше шутить, чем рыдать.

На конек крыши, скатывающейся к жилым этажам припорошенной черепицей, они приземлились неслышно. Хотя бы по причине того, что ступни их так и не коснулись его поверхности.

— Жители Айдена!