Анафема в десятый круг - Алёна Лепская

― Посвящается всем тем, кто отважно сражался за свои идеалы, чью либо жизнь и собственную, но был повержен. ― он взглянул на меня, и не оставил мне выбора.

― Всем тем, кто больше не с нами, «Реквием по фениксу.»

По бару прошла волна. Люди поднялись со своих мест, забывая о своей трапезе и напитках. Многие зажгли зажигалки, вскидывая руки над головами. Это было потрясающе. У меня дыхание перехватило от этого, и горло болезненно сжалось. Раф мелодично запел в микрофон, бархатным вкрадчивым голосом, но скоро это изменится и боль ворвётся в композицию, чтобы на поражение пронзить тысячью острых спиц.

   (Р:   ― По крыше, считая капли дождя,   Как лезвием тупого ножа,   Я поражён, слыша все оттенки зла и краски.   В чёрно-белом, ты умело питаешь пожар.

   Он пожирал,   В пляске смерти, срывая маски.   Я не хочу видеть тебя, в плене огня,   В камертоне, мелодии драмы!

   В затмении сна,   В лунный час без меня бродя, бередя   Ударами клавиш, старые шрамы.   Вот она ― пропасть!   Какого-то чёрта, разверзлась,   В эпизоде, ночного концерта.   Одиноким прекрасным спектром,   Изящным ужасом смерти…

   Так танцует ворона, над пропастью Сакраменто…

   (Синхронно с яркой красной вспышкой освещения, я мощно ударила по струнам, заставляя пространство пошатнутся…)

   (В:   Доломай или спаси меня!   Финальный раунд сумасшествия ―   Лёд по грани лезвия.   Мы не знали, что это последнее действие…

   Мы потерялись в бурном течении,   Где ты тонул, исчезла и я   Три легиона восстали, на острие забвения,   Там, где ты и я ― пали ты и я…

   (Р.В:   Мы давно попали в сети,   Просто наивные дети!   Маскарад нам границы чертит,   В четверть полночи, свет померкнет.   Невзирая на законы речи,   Эта встреча в тринадцать, ночи.   Не снимайте маски и плащи, скрипачи!   В тринадцать ночи, явятся палачи…

   (В:   Моя цель ― отражение твоей мечты ―   Рок-балладами,   Одним баррикадами жить,   На абордаж брать мачты сцен!

   Помосты, увы по кругу рисуют пути,   Толкая нас в когти тьмы.   Зеркала оказались кривы.   Эпическим жанром, тонут наши корабли.

   Но это не мы ―   Зеркал религия, кривых,   Разбита вероломно в прах.   Мой страх ― твои слова в тени.

   (Р:   Закалены забвением, звенья этой цèпи!   Прочнее жизни, и прочь беги же…   В аду ни к чему кресты, поверьте…   В тринадцать ночи, балом правят черти!   (В:   Я сбегаю, на танец к смерти,   На хрупкой жизни нити,   Бить в реверансе ниц адской знати!   О, Боги, как не кстати…

   Оскалами несли, шум проклятий!   Вороньей стаей, в небо крик несите,   Но мне тебя не разбудить, прости…   Обжигают угли, жалят стражей плети…

   Так феникс сгорает, над пропастью осыпаясь чёрным пеплом…

Резко взведя руку по струнам вдоль грифа, я поранилась, жестоко срываясь в ярком, до дрожи восхитительном сочетании нот. Над нами вспыхнули белые огни. Маленькая молния прошла сквозь меня, и всё изменило форму и смысл. Я могла подумать, что это был абсолютный катарсис. Боль обжигала, мои пальцы в отчаянном рыдании струн, но я не остановилась… Пространство взорвалось под натиском соло моей гитары. Я ни чувствовала боли, хотя моя рука на грифе была окровавлена. Я не чувствовала боли внутри. Положив кульминацию бурной баллады, словно мощный водоворот, вытягивающий все мои силы, я уронила руки, оставляя гитару свободно висеть на ремне.

Я была опустошена и наполнена одновременно. Я уронила голову. Слёзы падали вниз.

Кровь с моей руки капала прямо на тёмное покрытие сцены.

Моё дыхание было тяжёлым.

Я видела ликование, срыв оваций и десятки огней от зажигалок.

Вот оно ― признание. Самая ценная валюта творца. Не слава и не бабло, ― ничего не заменит этот экстаз от осознания, что ты принят и понят теми, кому открыл свою покалеченную душу. Это подобно вакцине, это лечит и это наполняет меня. Но даже этого едва ли будет достаточно, чтобы спасти меня. Это сильный коллапс выстроенный на противоречии моих чувств. Я не исцелилась вспомнив всё, но больше не чувствую этой кирпичной стены ― и потому я опустошена. Док оказался прав, дышать мне и вправду стало легче.

Раф осторожно взял меля за раненые пальцы, оборачивая их в белый платок. Я не могла отвести завороженного взора от людей. Это был… фурор. Абсолютный пик.

― Вик… ты понимаешь, что ты сделала? ― его голос немного хрипел и дрожал, ведь мгновение назад он пел на пределе своих возможностей, ― Ты написала чёртов хит.

― Мы, Рафаэль. Мы его написали. ― ответила я, не в силах побороть оцепенение мышц. Я зацепилась взглядом за стойку бара. Там был Костя. Мой отец здесь был! И он переговаривался с дядей Вовой. Он встретился со мной глазами и просто подмигнул мне улыбнувшись. Он вне сомнений, прилетел совсем недавно. Он был небритый и растрёпанный. И он был похож на рокера сейчас. Ладно он всегда на рокера похож. Он и есть рокер, в самых лучших традициях. И ещё глаза у него ясные и он слушал Вову в пол уха, глядя на меня. Смотрел, и я знала, что он слышал каждое слово и каждый звук. И он понял кому мы посвятили это. Он не знает, что ошибается, никто тогда и не подозревал на самом-то деле что будет значить эта композиция. Даже я.

Бытует мнение, что Моцарт написал реквием к своей смерти.

«Реквием по фениксу», мы написали не за 20 минут. Конечно же нет. Это был долгий процесс, Раф просто умело свел воедино строки и ноты наболевшие за столько времени. Феникс ― символ возрождения. Ренат в переводе с латыни, «дважды рождённый», или «возрождённый»

Мы хотели, чтобы этот реквием был по Ренату.

Тогда я ещё не знала, что это реквием по любви…

А потом я увидела его. В самом дальнем углу, мужчина в чёрном пальто. Его опущенную голову покрывал капюшон. Когда он поднял взгляд, я утонула в черноте бездны.

Чёрные глаза смотрели в мои. И они мерцали от слёз. По бледному, недвижимому лицу скользили дорожки дождя скорби.

Он плакал. Молча. Неподвижно. Не дыша.