Близнецы - Тесса де Лоо

Прощайте, учительница фрау Шмидт! Однако перед тем как отправиться в Северный Рейн — Вестфалию, она решила совершить вторую попытку. На этот раз у нее была надежная обувь, светило солнце, почтовые машины подбросили ее прямо до деревни. Она вышла в центре, деревенские жители указали ей дорогу. С букетиком набранных по дороге цветов она толкнула скрипучую калитку из кованого железа. От калитки вела тропинка, разделяя ряды могил. Впереди — самые старые: заросшие мхом, с потускневшими от дождя и мороза фамилиями на покосившихся камнях и потрескавшихся могильных плитах. Посередине — подстриженные тисы. Тишина, только птицы поют. Чуть дальше — могилы посвежее. Одна из них сразу бросалась в глаза, поскольку была квадратной, а не продолговатой, а три самодельных деревянных креста накренились так, словно искали друг у друга поддержки. Анна интуитивно направилась туда, как вдруг в ней зашевелился необъяснимый страх — вдруг он окажется прав, и именно здесь она его не найдет… а он будет смеяться над ее наивностью, там, во всех сторонах света… Но пути к отступлению не было, она шла к этим двум жалким квадратным метрам с момента своего освобождения из американского плена. Шаг за шагом, она робко приблизилась к своему отрезвлению. На каждом кресте готическими буквами были вырезаны имена, его — на среднем. Земля покрыта свежей хвоей, на ней — белые розы. От кого и кому были эти цветы? Она опустилась на колени, положила рядом свой полевой букет и уставилась на его имя в надежде хоть как-то ощутить его присутствие. В памяти возник загорелый бодрый солдат, провожавший ее на вокзале в Нюрнберге: «Этот кошмар скоро кончится…» Если он и продолжал жить где-то, то у нее внутри — здесь ей стало это понятно.

— Что вы делаете на моей могиле? — нарушил тишину женский голос позади нее.

Анна остолбенела. Не оборачиваясь, она произнесла с достоинством:

— Если кому-то в мире и принадлежит 3fа могила, то мне. Здесь похоронен мой муж.

Из еловой кроны зазвучало пение черного дрозда, прерываемое приглушенными всхлипываниями. Анна обернулась. На нее смотрела молодая девушка с опухшими глазами. И хотя могила хранила молчание (самое непопулярное качество всех могил), к Анне закрались ужасные подозрения. Здесь лежат еще двое, успокоила она себя.

— Вы фрау Гросали… — спросила девушка таинственным голосом.

— Да, да… — нетерпеливо ответила Анна. — Я фрау Гросали, а вот какое отношение к моему мужу имеете вы?

Девушка беспомощно подняла глаза к небу, как будто ожидая знцка свыше. Как ни силилась, Анна не могла ее вспомнить. Их взгляды бегло пересеклись.

— Я сейчас все объясню, — пробормотала девушка и откашлялась. — Он был расквартирован у наших соседей… мы познакомились с ним через ограду, моя мать и я… нам он сразу очень понравился…

Она робко продолжала свой рассказ. Вот таким необычным образом — через женщину, которую последней видел перед смертью, — Мартин обращался к Анне, посвящая ее в детали своей гибели. Только теперь его абстрактная гибель — der Heldentot Ihres Mannes[104] — приобрела конкретные очертания. В какой-то момент он еще жил, видел, слышал, обонял, говорил, смеялся, а чуть позже пришлось собирать его останки. Тихим голосом девушка описала тот день в сентябре 1944 года. Контору в Прюме, где она работала, закрыли, поскольку вся область стала фронтовой зоной и транспорт не ходил. Она вынуждена была остаться дома. Она сидела на скамейке в саду, когда офицер пожелал ей доброго утра и крикнул, что получил приказ об отправке в Вестфалию со своими солдатами, чтобы захватить бункер с сигнальной аппаратурой. Она вскочила с места. «Можно мне доехать с вами до Прюма? — спросила она в невольном порыве. — У меня там сумка с вещами». Он покачал головой: «На дорогах небезопасно, американцы обстреливают нас со всех сторон». Но она продолжала настаивать и умолять взять ее с собой. «Ладно, раз уж вы так хотите».

Они отправились в путь, грузовик лавировал на лесной дороге; время от времени вдалеке что-то взрывалось, листья и ягоды дрожали на ветках, потом снова все стихало. «Боже мой, — вдруг в панике воскликнула она, — я забыла ключи!» Мартин успокоил ее: «Вам они не понадобятся, вот увидите, там наверняка выбиты все окна, так что проникнуть в здание не составит труда». — «Вполне возможно, но я все-таки хотела бы вернуться за ключами», — упрямилась она и уже собралась было вылезти из машины, как он ее удержал: «Возвращаться одной опасно». Но она не поддалась на уговоры — нужно было во что бы то ни стало забрать ключи. Попрощавшись, она пешком побрела к дому.

В середине дня связисты вернулись в деревню. Трое из них были завернуты в тряпки, точно мумии, а шесть других не получили ни царапины. Вокруг них столпились деревенские жители; смущенная и расстроенная девушка потребовала у выжившйх объяснения, не подозревая, что они и так тяготятся муками совести. Склонив голову, один из солдат рассказал о происшедшем. Грузовик подъезжал к деревне, Мартин сидел спереди между водителем и солдатом. Те, что сзади, закричали: «Останови-ка, мы хотим набрать яблок». У склона был разбит фруктовый сад, румяные яблоки вызывающе блестели на солнце. «Мы должны ехать дальше, — сказал Мартин, — если остановимся, тут же станем легкой добычей для американцев». Но солдаты не унимались: «Только на минутку…» И добродушный Мартин не устоял. «Одна нога здесь, другая там!» Шесть солдат выпрыгнули из машины и, как мальчишки-сорванцы, помчались к фруктовым деревьям. На какое-то мгновение они забыли о войне, тряся ветки и срывая яблоки, пока их не напугал взрыв. На их глазах накрытая снарядом кабина с тремя седоками взлетела на воздух.

Девушка в оцепенении слушала его, вспоминая тех, с которыми лишь несколько часов назад по — приятельски беседовала в кабине. Тем временем солдаты собрали вещи погибших; в чемодане Мартина среди книг лежала пара голубых детских туфелек и серебряная дамская сумочка. Только теперь, при взгляде на его личные вещи, она осознала всю полноту случившегося несчастья. Разразившись рыданиями, она отвернулась. Между тем кто-то воспользовался суматохой — успокоившись, она поняла, что туфли и сумочка исчезли.

Анна медленно кивнула. «Der Heldentot Ihres Mannes…» Погиб за пригоршню яблок. Наводило на мысль о яблоке, оказавшемся злополучным для человечества. Мартин прошел по российским степям и украинским нивам, пережил мороз, нападение партизан, смертельную болезнь — он прошел через всю войну, чтобы отдать жизнь за пригоршню яблок на окраине деревни в Айфеле. Какой бы нелепой и абсурдной ни казалась эта смерть, она ему подходила: он умер, доставляя радость другим. Она узнавала своего Мартина… в рассказе о его смерти он стал ей ближе.

— Это ваши цветы? — тихо спросила она.

— Мы с мамой выменяли эти розы в Трире за масло и яйца, — подтвердила девушка.

Анна окинула взглядом заброшенные могилы вокруг — квадрат с тремя крестами был заботливо ухоженным островком посреди заросших сорняками надгробий.

Девушка настояла на том, чтобы представить Анну матери. Та с чувством пожала ей руку.

— Ваш муж бы таким славным человеком…

Потом она устроила вдове такой прием, как если бы встречала долгожданного родственника из Америки. Все, что было в доме и саду съестного, вывалили на стол и снабдили приправами. Это были поминки и праздник одновременно. Мартин был мертв, но жизнь девушки продолжалась — благодаря ее навязчивой мысли о ключах.

— Я только одного не понимаю… — сказала мать при прощании, — эсэсовцы похоронили их и поставили на могилы кресты, но наш священник отказался их благословить, потому что они служили в СС. Разве это по-христиански?..

— Ты, по крайней мере, хоть могиле могла поклониться, — холодно сказала Лотта. У нее не было ни малейшего желания проникаться рассказом Анны об ее паломничестве к могиле офицера СС.

Витая в своих мыслях, Анна посмотрела на нее:

— Что ты имеешь в виду?

— В Маутхаузене не было кладбища.

Анна вытянула больные ноги. Несколько дней она тешила себя иллюзией, что боль уходит под смягчающим воздействием ванн, однако сейчас она, боль, вдруг вернулась во всей своей остроте.

— Пару лет назад я была в Освенциме… — сказала она. — Ежедневно в газовых камерах там убивали шесть тысяч людей. Мне вспомнилось прекрасное лето сорок третьего года. Приехал Мартин, мы купались в озере, уединялись на острове и проводили вдвоем сказочные выходные — я не знала, что это было мое последнее в жизни наслаждение. В то время, когда на мою долю выпало немного счастья, миллионы людей оказались в лагере смерти… Совладать с этим было мне не под силу… — Она помассировала колени. — Но счастливая или нет, помочь им я никак не могла…

Это была прописная истина. Лотта молчала.

— Сначала я не верила, — продолжала Анна. — В пятидесятые годы я впервые увидела по телевизору кадры хроники. Знаешь, что я подумала? Должно быть, американцы собрали все трупы в разбомбленных ими городах и свалили их в кучу в концентрационном лагере. У меня не укладывалось это в голове.