Люди Путина. О том, как КГБ вернулся в Россию, а затем двинулся на Запад - Кэтрин Белтон

снова связал это с волнениями в Чечне:

— Если США стремятся изолировать Россию от Украины, то тогда позиция по Чечне также становится понятной: значит, создаются элементы, раскачивающие позицию России в Чечне.

Он заявил, что революции в бывших советских республиках «планировались в других местах», и добавил, что новому правительству Грузии платит зарплату американский миллиардер Джордж Сорос.

Для своего ежегодного послания в апреле Путин успел проработать идеи, которые он почерпнул в трудах русских эмигрантов о прошлом империи. Ссылаясь на Ивана Ильина, религиозного философа, покинувшего страну после революции 1917 года, и Сергея Витте, премьера-реформатора при последнем русском императоре, Путин заявил, что у России — уникальный путь и собственная судьба и что ее форма демократии не будет копировать западные шаблоны. Крах СССР, как впервые заявил Путин, стал величайшей трагедией XX века.

— Многие тогда думали, многим тогда казалось, что наша молодая демократия является не продолжением российской государственности, а ее окончательным крахом, является затянувшейся агонией советской системы. Те, кто так думал, ошиблись, — сказал он. — Именно в этот период в России происходили крайне значимые события. В нашем обществе вырабатывалась не только энергия самосохранения, но и воля к новой свободной жизни. […] Мы должны были найти собственную дорогу к строительству демократического, свободного и справедливого общества и государства.

Прежние послания Путина в основном касались экономических вопросов, мер по удвоению ВВП, созданию комфортной жизни для граждан России и интегрировании страны в Европу и глобальную экономику.

— Нужно, чтобы расширение Евросоюза сближало нас не только географически, но и экономически, и духовно, — говорил он в послании всего годом ранее. Однако теперь он использовал иные аргументы: — Безусловно и то, что цивилизаторская миссия российской нации на евразийском континенте должна быть продолжена. Она состоит в том, чтобы демократические ценности, помноженные на национальные интересы, обогащали и укрепляли нашу историческую общность. Для нас, кроме того, остается важнейшим вопросом международная поддержка в обеспечении прав российских соотечественников за рубежом. И это не предмет для политического или дипломатического торга.

Россия, пусть и с запозданием, обозначила сферу своих интересов в бывших советских республиках. Построение связей с имперским прошлым стало новой траекторией ее развития.

Глава 9

«Аппетит приходит во время еды»

4 июня 2004 года закованного в наручники Михаила Ходорковского ввели в зал заседаний московского суда. Начался процесс, которому суждено было изменить всю экономику и перекроить судебную систему под нужды людей Путина. О Ходорковском ничего не было слышно с момента его ареста. А теперь он сидел в зале суда в металлической клетке, в которой, по драконовским судебным законам, положено сидеть обвиняемым. Какое стремительное падение! За фанерной кафедрой заседала тройка судей, все — женщины, с пышными прическами, с каменными лицами, с опущенными вниз глазами. Вокруг клетки выстроились вооруженные охранники.

Жара в тесном зале суда в тот летний день была невыносимой. Адвокаты в строгих костюмах сидели на кустарно сколоченных лавках почти вплотную к журналистам и членам семьи Ходорковского, включая пожилых родителей. В воздухе кружились пылинки. «Свободу!» — время от времени выкрикивал за окном кто-то из протестующих — их было немного. Ходорковский, в джинсах и коричневом пиджаке, выглядел спокойным и собранным. Он требовал выпустить его под залог и негромко объяснял, что его содержание в Матросской тишине незаконно, что это превышение властных полномочий и прецедент, позволяющий государству взяться за преследование остальных:

— Мое дело — это прецедент для правосудия в целом. Оно приведет к тому, что люди окажутся в заключении еще до суда.

После одиннадцати месяцев процессуальных действий, сотен часов перекрестных допросов и показаний появилось дело, которое затем было положено в основу государственного капитализма по модели Путина. Теперь люди из КГБ могли беспрепятственно брать стратегические «командные высоты» экономики страны. Был создан прецедент для перекраивания системы правосудия. Именно с того судебного заседания началось превращение всей правоохранительной системы — полиции, прокуратуры и судов — в хищнический механизм, служивший для отъема бизнесов и устранения политических конкурентов правящей элитой. Когда система была окончательно перекроена, ежегодно под стражу в изоляторы отправляли тысячи бизнесменов и многих из них выпускали лишь после того, как те соглашались отдать бизнес. Это стало страшным оружием в правовом арсенале людей из ФСБ и правоохранителей и теперь использовалось ими по всей стране и на любом уровне. После расправы над Ходорковским спецслужбы получили карт-бланш — бизнес стали отнимать в таких масштабах, что к 2012 году более 50 % ВВП России оказалось под непосредственным контролем государства и бизнесменов, тесно связанных с Путиным. С момента суда над Ходорковским, когда более 70 % экономики все еще находилось в частных руках, случился стремительный и масштабный поворот. Это сопровождалось появлением теневой экономики с черным налом, предназначенным для увеличивающегося числа сотрудников спецслужб: денежный поток обеспечивали взятки и шантаж. В итоге огромное число правоохранителей и офицеров ФСБ обзавелось роскошными автомобилями и огромными квартирами, которые нельзя было купить на официальную зарплату. Силовики получили неограниченный доступ к внутренним сделкам и заработали триллионы наличных, которые отмывались на Западе.

В сущности, то судебное заседание изменило буквально все. Оно состоялось в то время, когда люди Путина пытались объединить страну против сил Запада — и все это на фоне Беслана и революций в Украине и Грузии. Захват ЮКОСа стал важнейшим шагом к восстановлению имперской славы, усилению контроля над населением и финансовыми потоками.

— В КБГ поняли, что сами создали монстра Франкенштейна, который зажил своей жизнью. Этот монстр называется капитализм, — сказал Кристиан Мишель. — Комитетчики увидели, что порожденные ими олигархи теперь делают миллиарды, а им не перепадает ничего, и принялись отбирать ресурсы якобы на благо страны. Они оправдывали это так: «Мы забираем ресурсы, которые принадлежат народу. Иначе все это достанется американцам».

Этот удобный миф стал не только движущей силой — он развязал людям Путина руки. Они позиционировали себя хранителями России, залогом ее возрождения и поэтому считали, что заслуживают богатств. Как и предыдущее поколение советских лидеров, они стали персонифицированным государством: их собственные интересы полностью совпадали с государственными. Но если раньше государство означало партию, то теперь начиналась эра государственного капитализма — их личные интересы и стратегические интересы страны были неотличимы друг от друга.

— Все это преподносилось как следование высокой цели. Но оно служило также личному обогащению, и именно с этого момента начались проблемы, — сказал Мишель.

Государство забирало экономику в свои руки, и это снискало широкую поддержку у населения: люди ненавидели миллиардеров эпохи Ельцина так же сильно, как и люди Путина из КГБ. За неделю до ареста Ходорковского Путин обрушился на магнатов девяностых годов, обвинив их в