Пока смерть не разлучит нас - Мэри Джонстон

Перси, которую я знал в Уэйноке, то в доме пастора, то в швыряемой бурей лодке, то на пиратском корабле, то в тюрьме Джеймстауна. Одна моя рука была свободна; я достал из-за пазухи камзола маленький лиловый цветок и прижал его к лицу. Цветок совсем уже увял, и жгучие слезы не могли вернуть его к жизни.

Ее лицо, то веселое, то дерзкое, то бледное и измученное, снова сменило выражение, и теперь я видел ее перед собой такой, какой она была в джеймстаунской тюрьме, когда прильнула к моей груди и посмотрела на меня глазами, блестящими от любви и непролитых слез горя.

На земле Виргинии была весна, и вскоре придет лето, но не для нас. Я протянул руку к жене, которая была далеко-далеко, и сердце мое сжалось от отчаяния. Она была мне женой меньше года, и только на днях я узнал, что она меня любит.

Через какое-то время острота моих мук притупилась, и я продолжал лежать, подавленный и лишенный всякой надежды, думая о пустяках и считая звезды между верхушками сосен.

Медленно миновал еще один час, и мужество вернулось ко мне. Я подумал о Диконе, который оказался в этой переделке из-за меня, и спросил, как он. Он ответил мне с противоположной стороны вигвама, но едва первые слова слетели с его уст, в вигвам ворвался охранник и приказал нам замолчать. Дикон выругался, и дикарь ударил его. Услыхав, как он снова зашевелился, я спросил, сильно ли его поранили. Он ответил отрицательно, и больше мы с ним не говорили.

Теперь пространство перед вигвамом заливал ясный свет луны. Ночь клонилась к концу, мы уже могли ощущать в воздухе приближение утра – оно придет совсем скоро. Зная, как быстро оно близится и что принесут нам первые лучи зари, я постарался собрать все свое мужество, рожденное твердым духом христианина, а не суетной гордыней язычника.

При первых серых проблесках рассвета деревня внезапно проснулась, будто от побудки боевого горна. Из длинных общих вигвамов высыпали мужчины, женщины и дети, вспыхнули, разгоняя туман, многочисленные костры, и все селение наполнилось гамом человеческих голосов.

Женщины спешно принялись готовить и начали приносить маисовые лепешки и жареную на открытом огне рыбу воинам, сидевшим на земле перед королевским вигвамом. Нас с Диконом развязали, вывели наружу и выдали нам нашу долю пищи. Мы принялись за еду, сидя бок о бок со своими тюремщиками, и Дикон, у которого через весь лоб шла огромная ссадина, схватил индейскую девушку, которая подала ему блюдо рыбы, и, посадив ее рядом с собой, крепко поцеловал в губы, отчего та нисколько не рассердилась, а воины рассмеялись.

При обычном порядке вещей по окончании трапезы последовало бы курение табака. Но сегодня не была закурена ни одна трубка, и женщины поспешно унесли блюда и убрали все остатки завтрака.

Вождь паспахегов встал, сбросил свой плащ и заговорил. Это был мужчина в расцвете сил, высокий, сильный, как ирокез, и безмерно жестокий и хитрый даже для дикаря. На его груди, разрисованной причудливыми фигурами, висело ожерелье из мелких костей, а мокасины украшала бахрома из скальпов его врагов. Поскольку его племя жило ближе всего от Джеймстауна и часто вступало с нами в стычки, я не раз слышал его речи и хорошо знал, как он умеет распалять страсти своего народа. Ни один актер не владел так мимикой и жестом, ни один поэт не смог бы так тонко подобрать нужные слова, ни один военачальник не сумел бы так быстро и горячо воодушевить солдат, к которым обращался. Индейцы вообще красноречивы, но этот далеко превосходил всех.

И на сей раз его речь возымела желаемое действие. Начав с того дня в месяце цветов, когда крылатые каноэ впервые принесли белых людей на земли Паухатана, он продолжал описывать год за годом, дошел до нынешнего часа и сделал паузу, наблюдая свой полный и безграничный триумф. Его слушателей охватило такое неистовство, что они были готовы покончить с нами тотчас же, здесь и сейчас. Мы в свою очередь вскочили на ноги и стояли, прислонясь спинами к огромному лавру, лицом к лицу с беснующейся толпой. Настолько лучше было бы для нас, если бы томагавки, отведенные назад для бросков, полетели в цель, если бы ножи, направленные нам в лица, вонзились по рукоятки в наши сердца. Мы нарочно звали смерть, изо всех сил стараясь взглядами и словами разъярить наших палачей до такой степени, чтобы они забыли о своем первоначальном намерении и осуществили месть немедля. Но этому не суждено было сбыться. Вождь заговорил опять, показывая рукой на холмы с возвышающимися над ними черными зданиями, едва различимыми в рассветной дымке. Мгновение – и руки, сжимавшие оружие, опустились, еще мгновение – и мы отправились в путь.

Все как один жители деревни двинулись через лес к холмам, до которых было не больше нескольких полетов стрелы. Молодые паспахеги понеслись вперед, чтобы участвовать в приготовлениях, но бывалые воины и старики продолжали идти мерно и степенно, и вместе с ними шли мы с Диконом, шагая так же спокойно, как и они. Женщины и дети в основном шли сзади, хотя пара-тройка нетерпеливых старух пробежала мимо нас, обзывая мужчин черепахами, которые никогда не достигнут цели. Одна из этих женщин несла огромный факел, и пока она бежала, за ней тянулась полоса пламени и дыма. Другие старухи тащили куски коры, доверху наполненные острыми сосновыми щепками, запас которых хранился в каждом вигваме.

Солнце еще не взошло, когда мы достигли лощины между невысокими холмами. Над нашими головами возвышались три длинных дома, в которых индейцы хранили изображение Оуки и мумии своих королей. Святилища, обращенные фасадами к алеющему востоку, все еще окутывал туман. Омерзительного вида жрецы, сплошь размалеванные причудливыми узорами, с повязанными на головах чучелами змей, яростно потрясая погремушками, выбежали из дверей храмов, бросились нам навстречу и принялись плясать вокруг нас, извиваясь всем телом, вздымая руки и производя при этом адский шум. Дикон уставился на них, пожал плечами и, презрительно крякнув, сел на поваленное дерево, чтобы лучше наблюдать маневры наших врагов.

Место, куда нас привели, представляло собой природный амфитеатр и отлично подходило для предстоящего здесь зрелища. Те из индейцев, которые не могли втиснуться в узкую лощину, разошлись по склонам холмов и со свирепым смехом наблюдали оттуда за вкапыванием в землю пыточных столбов, которые принесли с собою те, кто был помоложе. Женщины и дети рассыпались по лесу, видневшемуся за впадиной между холмами, и вскоре вернулись, неся огромные охапки сухих сосновых веток. Разгоряченные зрители