Карл, герцог - Александр Зорич

– Скоты, – выдавил Карл.

– Скоты, – согласился архиепископ. – Но самое интересное началось, когда Ваш отец прислал солдат и меня в качестве главного следователя. Оказалось, погибший был человеком интересным. Я уже не говорю о бессчетных доносах на горожан, направляемых в Святейшее Обвинение, и об удвоенной десятине, но ещё архиепископ держал собственную тюрьму и там, скажем так, весьма превратным образом воплощал своё религиозное рвение. Его убийцами оказались преимущественно мужья и братья тех «ведьм», которые…

– Я понимаю, – поспешил кивнуть Карл. Ясности от разговора с архиепископом отнюдь не прибавлялось, а двусмысленностей граф Шароле интуитивно чурался. – Но и Вы поймите, что любое преступление, даже оправданное, нуждается в наказании.

– А я не спорю, – пожал плечами архиепископ. – В уголовном смысле я оправдал всех смутьянов через древние салические уложения, а потом обвинил в чудовищном надругательстве над священным словом и телом убитого. Я повесил всех до единого. Хотя бы уже потому, что не хочу разделить судьбу своего предшественника.

Странно, но признание собеседника, несмотря на привнесение полнейшей ясности, Карла не обрадовало и не вдохновило. Не удивительно, что отец никогда не делился с Карлом подробностями предыдущей фландрской смуты.

7

В конце концов Карл просто отказался от ответственности, благо на то были вполне уважительные причины.

– Ну вот что, Филипп. Сегодня были плохие вести из Брюсселя. Отец при смерти. Я должен ехать. Я оставляю с тобой солдат и даю тебе лично тысячу экю. Единственный человек, который достоин в этом городе доверия – архиепископ. За капитана с тобой будет младший д’Эмбекур, но на него пока надежды мало, убивается по отцу. Будешь здесь моим наместником со всеми судебными полномочиями. Потом я тебя отзову.

– Но, сир, это слишком большая честь для меня, – начал одуревший Коммин. Его распирала гордость, страшила ответственность, манила тысяча экю. Такие кошмарные деньги ему и не снились.

– Честь нормальная, – сухо сказал Карл, который, как и все властители, недолюбливал подданных, манкирующих монаршей милостью под благовидными предлогами. – Ты неглуп, ты хорошо знаешь фландрскую придурь и, в конце концов, ты не струсил тогда, на дороге. Теперь о деньгах. Двести из них – твой первый разовый пансион. Восемьсот – на дело. Присмотрись к архиепископу, он должен стать нашей опорой в Льеже. Может, ему нужно навербовать пару сотен англичан для порядку – пусть вербует. Или просто мужику захочется вызолотить очередной посох – оплатишь и это. Понял?

– Понял. Мы его хотим подкупить, – сказал Коммин как нечто само собой разумеющееся.

Карл усмехнулся.

– Да. Хотим. Но впредь называй вещи чужими именами. Не «подкупить», а «привлечь на свою сторону», а лучше – «обратить к справедливости».

8

Карл хорошо держался в седле и ему легко давались батальные экспромты. Карл был практически один, когда, опередив свой отряд на пол-лье, он ворвался в крохотную никчемную деревню, запруженную пехотой короля. Не помню, подыскал ли я тогда уместную строку из Гомера, но зрелище было по-настоящему великолепное: граф Шароле, без лат, лишь в клепаном нагруднике, отчаянно бранящийся скорее от испуга, нежели от присущей ему горячности; Филипп д’Уаньи, знаменосец; Жан Каде, толстый женоподобный здоровяк, сын парижского врача, плута и отравителя; я, юный и златоволосый, как святые воители на плафонах итальянских церквей – четыре всадника в цвету, дворяне из дворян, среди дешевых проходимцев из семей с сомнительной репутацией.

Мы сразу же потоптали двоих, каких-то нерасторопных. Остальные побежали. Карл врезался в самую гущу, бранясь уже спокойно и с достоинством, когда дошлый пехотинец, по виду швейцарец, ударил графа копьем в живот. Он был немедленно зарублен мною, а Карл тогда только надсадно закашлялся, словно поперхнулся. Потом налетела королевская кавалерия и сразу же убила Филиппа д’Уаньи. Нам предлагали сдаться в плен и ранили Карла повторно, на этот раз в шею, но наконец подоспел наш отряд и кавалеристы ускакали. Сражение в тот день было, конечно, проиграно, но мой граф утешился шрамами, которых раньше ему так недоставало.

9

Из всех Великих герцогов Запада Филипп Добрый пробыл у власти дольше всех и отошел в мир иной с легким сердцем. Он оставил крепкое государство, взрослого наследника и трепет в сердцах врагов.

Умер он 16 августа. А потом, когда все как следует проплакались, приняли посольства со всей Европы, отстояли на заупокойных мессах и перессорились над завещанием (ссорились бастарды, разумеется; Карл величественно проигнорировал эти мелкие дрязги), наступила зима.

В этом году больше не воевали, а в августе следующего, 1468 года, после нескольких удачных демаршей Карла в направлении Парижа, Людовик запросил мира.

10

Оба, и Карл, и Людовик, не очень-то любили вспоминать о том, что они не одни в геополитической вселенной. Ведь, помимо них, было в Европе ещё много буянов, наделенных собственными землями, замками, крепостями, сокровищами и, главное, собственным честолюбием. Был весьма могущественный герцог Бретонский. Были герцоги Анжуйский, Беррийский, Савойский, Лотарингский и многая, многая прочая. Были королевство Кастилия и королевство Португалия, королевство Англия и королевство Сицилия, была Фландрия с её мятежными городскими магистратами и Шотландия с беспокойными танами. Был Швейцарский Союз. Была тяжелая и хмельная гроздь итальянских республик. Была, в конце концов, необъятная Священная Римская империя. Каждый всегда мог ударить в спину, порою составить компанию в кровопускании третьему лишнему, изредка – повернуться ко всему миру спиной, тем выказывая себя принципиальным нейтралом.

Все мудрые и утомительно конгениальные политические решения сводились к тому, чтобы подписать за себя представительную кодлу задиристых суверенов, заручиться нейтралитетом боязливых и, возогнав боевой дух союзников щедрыми посулами, устроить недругу внушительную демонстрацию. Кровавую баню – вовсе необязательно. А вот демонстрацию – да. Вслед за этим перепуганный недруг принимает условия мира, делится землями и денежкой, а удовлетворенная кодла расходится по хатам до следующего раза. Остальное – нюансы.

Так уж получалось, что англичане, бургунды и герцог Бретонский составляли одну относительно устойчивую команду против Франции. Зато у французов была и в Англии, и в Бургундии своя пятая колонна. В Англии – шотландцы, во владениях герцогов Бургундских – богатые, жадные и вольнодумные фландрские города: Льеж, Гент, Брюссель, etc. Когда французские короли хотели насолить бургундам, они раздували во Фландрии мятеж. Когда англичанам – женились на шотландских принцессах. Поэтому первой женой Людовика была Маргарита Шотландская. Поэтому очередным местом командировки Оливье ле Дэна, лучшего резидента Людовика, стал Льеж.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});