Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник) - Анна Гаврилова

Сумерки сгущались, были похожи на кисель. Но Розмич вознамерился тут же повидаться с Силкисив. Хоть и не принято поминать смерть ближе к ночи, а тянуть без толку. Княгине уже донесли о лодье, и не явись вестник сразу, сама поймёт. И не столько поймёт, сколько навыдумывает — бабы, они такие. Решит, что не отец, а муж любимый пал, ненароком весь терем взбаламутит, за ним — и всю Алодь-Ладогу.

Муж Силкисив — Олег, волею Рюрика наместник в этой земле. Зеленоглазый мурманин правит справедливо, народ его поболе старого князя любит, едва ли не молится. Уважает Олега и всяк северянин, и варяг, и словен.

Если о Рюрике Новгородском бабы да ребятня просто поплачут, то над известием о гибели Олега белугами взвоют. А ведь когда-то, скоро уж двадцать лет с тех времён выйдет, многие земляки нос воротили, называли мурманскую кровь нечистой…

Напоследок Розмич подозвал друга — невысокого, вдумчивого дружинника по имени Ловчан, шепнул на ухо:

— Узнай, где найти купца Жедана. И про лодью его расспроси.

— Узнаю, — пообещал тот. — Расспрошу.

Эта тонкая, статная женщина с золотыми косами и огромными синими глазами всегда восхищала Розмича. От того, что именно ему поручили стать вестником её горя, дружиннику делалось дурно. Он старался говорить как можно мягче, расчётливей, но в таком деле сколько ни смягчай да ни подбирай слова — не поможет.

Силкисив слушала рассказ мужнего гонца, как и положено княгине — молча, с каменным лицом. Только предательские слёзы застилали её небесные очи и изредка скатывались по щекам, выдавая нестерпимую боль любящей дочери. Много позже, когда рядом останутся только ближние, позволит себе разрыдаться по-настоящему, запричитать. Но пока сидит в резном кресле, пока голову стискивает княжеский венец, будет изо всех сил притворяться холодной.

— А что Олег? — спросила она, помедлив.

— Олег и Вельмуд созывают общий сход. Прежние клятвы, те, что вожди Рюрику давали, подтвердить хотят сызнова. Вся варяжская дружина Рюрикова уже Олегу присягнула, потому как Удача к нему боле иных добра. Старшим теперь Инегельд.

Розмич даже обрадовался, что дозволено уйти от скорбной вести, и стал перечислять, куда да кто из знакомых Олеговой жене бояр да дружинников направился. Этот — к кривичам в самый Полоцк. Другой — уже на пути в стольный Новгород, к сводной сестре Силкисив, хотя та ещё, считай, девочка. Вельмуд — князь всей ильмерской Руси — и так всегда при Рюрике был. В Мерь да Чудь старый Валит вызвался сходить, хоть и дальняя, но родня…

Княгиня прервала его рассказ:

— А ты?

— А мне дорога вышла к ве́си [32] — в самое Белозеро. Полата звать.

— Брата? Зачем?

— Прости, княгиня, про то сам сказать не могу. Князю Олегу клялся на железе, что исполню всё, как им задумано…

Силкисив, так называли её мужнины земляки, хотя родичи именовали Рюриковну Златовласой. Княгиня не видела младшего брата с того скорбного дня, как хоронили золовку Едвинду и маленького Ингоря. Боги забрали обоих внезапно, в седьмицу [33]. Сначала — дитя, после — мать.

Херрауд и Ингорь народились в один год, но навий властитель лишил Рюрика и жены, и младшего сына. А Олегова отпрыска пожалел.

Она хорошо помнила прошлогодний злосчастный травень [34], как в считаные дни угасла Едвинда, сражённая внезапной гибелью своего мальчика, враз постаревшего Рюрика — с полдороги вернувшегося из похода на Корелу…

А Полат, оказавшийся в ту пору на съезде князей в Новгороде, и не скрывал от неё злобной радости. Силкисив попрекнула брата.

Но он припомнил в ответ, как много лет назад, когда восстал Вадим, может, сам Рюрик, а может, и Олег заманили мятежников в новостроенный княжий город и истребили всех. При этом Силкисив и Полат успели укрыться в детинце и сумели пережить набег поддавшихся на уловку воев Вадима. Да их мать лишилась головы под топором неистового Беса…

— Это сами боги мстят князю за давние неправедные дела! — говорил Полат. — Кабы нас не хранили, и мы бы пали в тот день.

Силкисив не верила в изощрённый хитростью ум отца. Чтобы вот так, да собственную дочь в качестве наживки? А мужа побоялась спросить о том и тем оберегала от гнева обоих собственного брата.

Но вот уж не минуло и пары лет со смерти Едвинды, как грозные небожители прибирают и самого Рюрика…

Княгиня вздрогнула, смахнула накатившую слезу:

— Ничего Олег боле не велел на словах передать?

Розмич понизил голос и приглушённо ответил:

— Сказал, чтобы за сыном Херраудом пуще прежнего следили б. И прежде чем кормить, сами бы пробовали на вкус.

— Да вроде бы и так… — начала было женщина, испуганно глянув на посланца.

Но Розмич приложил к устам палец и произнёс:

— Князь вскорости уж вернётся, как справит тризные дни… И обо всём поведает.

— Тогда в добрый путь! Боле не держу… — молвила Силкисив, задохнулась, но, приложив ладонь к груди, всё же справилась с горестным криком, готовым было вырваться наружу. — Да хранят тебя боги, Розмич! — проговорила княгиня и знаком отпустила дружинника.

Едва тот вышел за порог, подскочила девка-прислужница. Поклонившись в пояс, прощебетала:

— Тебя, доблестный воин, видеть хотят.

— Кто? — нахмурился Розмич.

— Дело Белозера касается, — невпопад ответила девка и заторопилась прочь. Через пяток шагов остановилась оглянуться.

«Вот уж… княжий терем! — с досадой подумал дружинник. — По тесной деревенской избе вести разлетаются куда медленней!»

Розмич не сомневался — за ним прислал кто-то из знати, вхожей в княжий терем. Он за Олеговым поручением мог отказаться от навязанной встречи, но больно любопытно стало — кто же столь проворен и хитёр, что сумел услышать тайный разговор. Да и храбр к тому же: трус не станет звать на встречу вот так, сразу.

К великому удивлению воина, девка привела в горенку. Не убогую, но слишком простую, чтобы с ходу опознать в ней прибежище первой жены князя Олега.

Она стояла посреди. Высокая, в меру пышнотелая, одетая по обычаю своей страны — в длинное цветастое платье с узкими длинными рукавами, поверх которого была рубаха плотной ткани с откинутым капюшоном. Плечи окутывало покрывало, расшитое серебряными и золотыми крестами.

Волосы заплетены в косу, собранную на затылке, гордо вскинутую голову вместо княжеского обруча венчает диадема, каких в славянских землях не найти. На белом лице россыпь конопушек, да в тусклых зелёных глазах — тоска, которая никак не вяжется с семью радужными цветами дорогих одеяний.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});