ФАЛЬШАК - Андрей Троицкий

Разумеется, сегодня самая трудная работа легла именно на Дашкевича. Это он долго копал в том месте, на которое указал Бирюков. Когда директор комбината окончательно выбился из сил и, стоя по колено в яме, проклинал свою судьбу, вдруг выяснилось, что произошла небольшая накладка. Искать мертвеца нужно в другом месте, в десяти метрах ближе к лесу, рядом с поломанной березкой. Дашкевич вылез из ямы и сел на землю. Он готов был разрыдаться. Куртка и пиджак, промокшие насквозь, прилипли к телу, по лицу катились дождевые капли, а ноги онемели до бесчувствия. Но он поднялся и начал рыть новую яму рядом с поломанной березкой. Во всей этой кутерьме он потерял перстень с крупным не ограненным алмазом, неизвестно когда и где соскользнувший с пальца.

Бирюкову даже в голову не пришло взять в руки вторую лопату. Он стоял где-то поодаль и следил за тем, чтобы парни оставались в своей машине. Когда Дашкевич, уже совершенно обессилевший, попросил помощи, Бирюков протявкал откуда-то из темноты: «Я тебе четыреста штук плачу. И мне еще в этом дерьме возиться?» Дашкевич сам выволок из ямы труп и только тогда Бирюков сжалился, сказал: «Ты бери за ноги, а я за руки. И потащим».

…Дашкевич застонал и перевернулся на бок. Вспыхнула далекая молния. В ее призрачном свете он увидел склонившегося над ним Бирюкова. Лицо голубоватое, как у залежавшегося в морге мертвеца, глаза куда-то провалились. На секунду стало так страшно, что задергалось правое веко.

– Ну, ты долго еще отдыхать собираешься? – спросил Бирюков. Казалось, он говорил неестественно громко, почти кричал. От этого крика у Дашкевича заложило уши. – Два шага осталось. Вставай и наклонись. Я ухвачу твоего друга за ремень и за шкирку, посажу тебе на спину. А ты забросишь труп в кузов.

Дашкевич, плохо понимая, что от него требуется, поднялся с третьей попытки, наклонился, уперевшись ладонями в колени. Через пару секунд он почувствовал, что сверху на него навалили что-то неподъемное, то ли гигантский мешок с железяками, то ли могильное надгробье. Чудом устояв на ногах, он сумел развернуться, отступить назад и сбросить со спины эту тяжесть. Труп Ремизова грохнулся на железный пол фургона. Бирюков заскочил в кузов, подал руку. Дашкевич, ухватившись за нее, залез наверх, долго стоял на карачках и боролся с отдышкой. Наконец, сел на скамейку, обитую дерматином.

Бирюков протащил труп вперед до перегородки, уселся на противоположную скамью. Расстегнув молнию сумки, достал оттуда большую бутылку с водой, сделал пару жадных глотков. Дашкевич, отказываясь от своей порции, отрицательно помотал головой. Тогда Бирюков захлопнул дверцы фургона, полил водой на лицо покойного, смывая с кожи глину. Наступила такая тишина, что стало слышно, как по крыше фургона стучат дождевые капли. Лицо Ремизова сделалось одутловатым, расплылось, как блин, потеряло прежние очертания. Некогда прямой нос съехал на бок, верхняя губа вывернулась наизнанку и задралась кверху, как у кролика. Глаза глубоко провалились, а широко раскрытый рот оказался забитым грязью. Запахло какой-то мерзостью, нечистотами, будто где-то совсем близко прорвало канализационную трубу.

– Узнаешь красавца?

– Теперь узнаю, – Дашкевич, уже немного отдышавшийся, сглотнул вязкую слюну и отвернулся. К горлу подкатила тошнота. – Господи, Серега…

– Между прочим, он неплохо сохранился.

– Да уж, сохранился, – Дашкевич плюнул на пол. – Но я не вижу своих денег.

– Вот они. Все твои.

Бирюков поставил спортивную сумку на грудь покойника, расстегнул «молнию», вытащил пачку стодолларовых купюр и, зубами перекусив резинку, развернул банкноты веером. Правой рукой он достал из-под плаща пистолет, вытянув руку, приставил ствол ко лбу Дашкевича. Холодное дуло ткнулось чуть выше правой брови.

– А теперь я хочу посмотреть, как ты будешь жрать деньги, – сказал Бирюков. – Бери по одной купюре, открывай ротик и кушай.

– Что? – голос Дашкевича дрогнул. – Что я… Да пошел ты…

– Жри деньги, – повторил Бирюков.

– Я не буду, – Дашкевич чувствовал, что не может справиться с собой, его нижняя челюсть дрожала, а зубы клацали. – Не стану ничего жрать. Ты хочешь еще раз меня унизить. Хочешь посмотреть, как я буду глотать деньги. Ты ловишь от этого кайф? Тебе доставляет удовольствие смотреть на это? Что прикажешь еще сделать? Промежность вылизать? Грязный мясник, извращенец, специалист по мертвечине… Или ты просто с ума съехал?

– Жри, скотина.

– Ты совершаешь ошибку. Большую ошибку.

– Я их столько совершил за жизнь. Одной больше, одной меньше.

– Не дождешься, – прорычал Дашкевич.

– У тебя две секунды на размышление, – большим пальцем Бирюков поставил курок в положение боевого взвода, в его голосе зазвучала металлическая нота. – Или ты сожрешь тысячу баксов или сдохнешь. Ну, выбирай.

– Тысячу? – переспросил Дашкевич.

Он протянул вперед дрожащую руку, выдернул сотенную из руки Бирюкова и, скомкав ее в шарик, положил в рот. Полминуты он молча работал челюстями. Потом попросил воды. Выдернул вторую купюру, скомкав ее, положил в рот. Деньги плохо проходили в горло, если бы не вода, Дашкевичу пришлось бы совсем туго.

– Скажи спасибо, не заставил тебя заниматься каннибализмом, – Бирюков показал пальцем на труп. – И запомни: если хочешь жить долго и счастливо, надо регулярно питаться. А доллары, говорят, очень калорийные.

Дашкевич взглянул на Бирюкова снизу вверх налитыми кровью глазами и только покачал головой. Он давился, кашлял до слез, до тошноты, но продолжал глотать скомканные купюры, прихлебывая воду из бутылки.

– Ладно, хватит. С кетчупом ты сел бы и три тысячи. Но, вижу, ты уже сыт.

– Сыт, – Дашкевич выплюнул изо рта слюнявую сотню.

Бирюков убрал пистолет, пнул ногой сумку. По грузовому отсеку разлетелись пачки долларов. Распахнув дверцы, Бирюков спрыгнул на землю. В следующую минуту он проколол ножом оба передних колеса и зашагал куда-то в темноту. Дашкевич услышал, как где-то рядом заработал автомобильный движок. Высунулся, вгляделся в темноту. Из березового подлеска выехала «девятка», мигнув фарами, растворилась в непроглядной ночи.

Некоторое время Дашкевич ползал по полу, собирая в сумку долларовые пачки. Но задача оказалась не из легких. Кажется, все свободное пространство фургона, заполнил собой грязный труп, от которого исходил удушливый гнилостный запах. Пачки и банкноты валялись повсюду, и Дашкевичу, чтобы собрать все деньги, несколько раз приходилось переползать через тело и даже, преодолевая гадливость и тошноту, ложиться на покойного Ремизова.

Наконец деньги были собраны, сумка спрятана под лавкой и прикрыта пустыми джутовыми мешками. Дашкевич вытащил мобильный телефон, чтобы связаться со своими парнями, но в аппарат попала влага, он не работал, только дисплей продолжал светиться и попискивали кнопки, когда Дашкевич давил на них пальцем. Бросив телефон, он выбрался из кузова, вышел на дорогу и отчаянно замахал руками.

– Эй, вы, придурки, проснитесь, – орал он. – Вы что там оглохли? Чертовы олухи… Проклятые засранцы…

Парни в «Форде» заметили босса с опозданием, когда тот вдоволь накричался. Машина тронулась с места, через минуту Семен и Витек рассматривали пропоротые ножом покрышки.

– Ничего, – сказал Семен. – Сейчас съездим на трассу, купим колеса. Там есть магазин, который всю ночь торгует. Расскажите, как все прошло?

Дашкевич уже пришел в себе, только живот урчал, тупой болью напоминая о позднем ужине.

– Видишь Ремизова? – сказал он. – Значит, дело сделано. Мы ведь за Серегой приезжали. Все остальное не имеет значение. А на кой черт этот придурок проткнул ножом покрышки, понятия не имею.

***

Стараясь заснуть, Бирюков беспокойно ворочался на диване, но сон не шел. Старые истончавшиеся шторы пропускали свет уличных фонарей, где-то за окном беспокойно кричала ворона, к старухиной квартире витали запахи нафталина и пыли. Стояло закрыть глаза, как из темноты выплывал образ Дашкевича, жадно пережевывающего долларовые купюры. «Дай еще, – говорил Дашкевич и тянулся к деньгам. – Дай еще». «Остановись, – отвечал Бирюков. – Ведь обожрешься». «Не обожрусь, – кричал Дашкевич. – Дай еще, тебе говорят». «Дай ему еще», – неожиданно заговорил мертвец Ремизов. Он выплюнул изо рта ком грязи, оскалил желтые зубы и протер глаза. Видимо, захотел поучаствовать в споре.

Бирюков вздрогнул и очнулся от тяжелой дремоты. Чем видеть такое, лучше вообще не спать. Он сунул ноги в тапочки, прошел на кухню, зажег свет и попил воды из-под крана. Присев к столу, вытянул из пачки сигарету и услышал писк мобильного телефона. Бирюков поднес к уху трубку и узнал голос Панова.

– Я не очень поздно? – спросил Панов. – Или не очень рано?

– Не очень.

Прикурив сигарету, Бирюков посмотрел на настенные часы. Половина четвертого, самое время для телефонной болтовни.