В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах - Свен Андерс Хедин

Может быть, это был один из трех купцов, которые нашли Ислама на дороге и напоили его, а мне дали 18 тенег? Нет, расставаясь с Исламом, они отправились прямо к Бук-саму, чтобы отыскать меня, да и как вообще могли они отыскать брошенного на окраине пустыни верблюда? Как мы ни ломали себе головы, загадка так и осталась неразгаданной. Если человек этот, кто бы он ни был, нашел верблюда живым и довел его до воды и подножного корма, то — будь он человеком честным — непременно отвел бы животное к нам. Если же он решил украсть верблюда и вьюк, то, во всяком случае, не мог исчезнуть бесследно, так как перед ним лежало только две дороги: на север в Ак-су и на юг в Хотан. Если бы он отправился в Хотан, мои пастухи заметили бы его, так как зорко следили за каждым путником. Оставалась, следовательно, дорога в Ак-су, и подозрения наши насчет того, что тут дело нечисто, все росли.

Читатель, может быть, удивится, что я так подробно трактую обо всех этих обстоятельствах, но я это делаю отчасти потому, что благодаря им расстроился весь план моего путешествия, отчасти потому, что эти события завершились год спустя довольно-таки драматическим эпилогом.

Отправиться теперь же в Тибет, как я предполагал, оказывалось немыслимым, так как у меня не было приборов для измерения абсолютной высоты, да и вообще от всего богатого снаряжения нашей экспедиции сохранились только жалкие остатки.

23 мая в 1Уг часов я со своим караваном был готов к выступлению. Поблагодарив пастухов за гостеприимство и дав им 30 тенег, чем они остались очень довольны, мы двинулись в путь с двумя верблюдами и тремя лошадьми. Последний наш колокольчик звенел теперь так громко, весело, не напоминая о погребении, но призывая к надежде, к воскресению.

XXVIII. По руслу Хотан-дарьи. Возвращение в Кашгар через Ак-су

Достигнув русла реки, партия наша разделилась: Ислам-бай и двое молодых охотников направились по лесной дороге по левому берегу, чтобы поискать следов пропавшего верблюда, а я с Ахмет-Мергеном и Касимом, который вел обоих верблюдов, двинулся по самому руслу. Вечером мы поравнялись с маленькой лужей, спасшей мне жизнь. Я и остановился здесь, чтобы еще раз напиться этой чудесной благословенной воды. Ахмет-Мерген назвал лужу «Хода-верды-куль» (Богоданное озеро). Через десять часов мы вновь соединились с Исламом на лесном тракте Куянде-клек (Заячье урочище), где паслись стада овец. Ислам так и не нашел следов.

25 мая славный наш Ахмет-Мерген отправился обратно в свое родное селение Тавек-кэль около Хотана, и с нами поехал дальше только один из сыновей его — Касим.

26 мая. Касим, сын Ахмета, боялся сопровождать нас дальше, чтобы не удалиться от Куяндеклека более чем на один день пути — небезопасно было провести ночь одному среди леса, так как здесь приходилось остерегаться и волков и разбойников. Итак, мы продолжали путь втроем с Исламом и Касимом без проводников. Русло реки становилось все более извилистым, и мы решили сделать конец по острову, представлявшему степные участки вперемежку с низенькими барханами и маленькими рощицами. Но оказалось, что идти по руслу было удобнее, и мы опять свернули туда. По берегам русла шел густой лес, и часто казалось, что идешь просто по дорожке парка или по аллее с прозрачным сводом из ветвей деревьев.

27 мая. Река разделилась на два рукава: левый — Янги-дарью (Новая река) и правый — Кохне-дарью (Старая река). Вечером встретилось нам чудесное озерко, в 400 кв. метров величиной, самое большое из попадавшихся нам до сих пор. На пригорке мы развели костер и любовались открывавшимся оттуда видом. Течением промыло глубокую борозду вдоль берега, и в этой борозде мы на следующий день нашли ряд небольших луж. Озерко около нашего привала оказалось настолько глубоко, что, купаясь, нельзя было достать до дна.

28 мая. В 6 часов вечера мы находились как раз посредине русла, и Ислам-бай поехал было вперед отыскать удобное место для привала; неожиданно горизонт на западе стал заволакиваться густой изжелта-серой мглой, подымавшейся все выше и выше от земли к небу. По лесу пронесся гул отдаленного урагана, который затем стал быстро приближаться; послышался треск ломающихся ветвей, все сильнее, сильнее… На северо-западе весь лес утонул во мгле, по руслу реки покатились, словно кулисы на невидимых подставках с колесиками, пыльные и песчаные смерчи. Наконец ураган налетел и на нас, и мы были окутаны непроницаемым облаком «черного бурана».

Песок мелся по земле какими-то длинными хвостами, напоминающими хвосты комет; дорога, борозды, земля и воздух — все слилось в один вихрь… Голова кружилась, думалось, что вот-вот он подхватит и тебя. Наступила черная ночь, и мы долго стояли как вкопанные на месте. Ислам сразу пропал из вида и нашел нас лишь случайно, завидев во мгле какую-то черную движущуюся массу, которая и оказалась нашим караваном.

29 мая ветер продолжался, и атмосфера так была насыщена пылью, что с трудом можно было ориентироваться. К счастью, мы шли около самого берега и как-то нечаянно заметили путевой знак — лошадиный череп, насаженный на кол и прикрепленный к тополю. По ближайшем расследовании оказалось, что как раз около этого места дорога сворачивает в лес. Я сообразил, что это и есть дорога в Ак-су, и мы свернули по ней.

31 мая вечером мы достигли базара в Абате, селении, имевшем около 1000 домов. Здесь проживал бек и китайский сборщик податей. Приют мы нашли в опрятном караван-сарае, содержимом одним индусом. Хозяином он оказался гостеприимным, но, в общем, был большой плут и ростовщик, обиравший местных жителей.

Мечеть Джами в Ак-су 

1 июня. Весь день мы ехали словно по одной бесконечной улице, с канавами по обе стороны, обсаженной тутовыми деревьями и ивами. На следующий день вступили около селения Вэш-арык-устэн (Арык с пятью рукавами) на проезжую дорогу, соединяющую Кашгар с Ак-су, и, переправившись через Ак-су-дарью, миновали китайский город Янги-шар (Новый город), обнесенный пестрыми крепостными стенами. Я послал было к главному начальнику области, дао-таю, человека с моим паспортом и моей визитной карточкой с китайской надписью, но получил уклончивый ответ, почему и не счел нужным посетить мандарина, пользовавшегося репутацией заносчивого обжоры и пьяницы.

3 июня мы были уже недалеко от магометанского города Ак-су, где аксакал восточно-туркестанских купцов, Магомет-Эмин, принял нас очень радушно и приютил в своем уютном, опрятном жилище, а верблюдов и лошадей наших поместил в караван-сарае по соседству.

4 июня. В течение трех последних дней Ак-тюя, мой белый верблюд, начал худеть, перестал есть траву и только лениво пожевывал пшеничный хлеб. Вчера, однако, он еще прошел, не останавливаясь, небольшой конец между Новым и Старым городом (между Янги-шаром и Ак-су), но, когда к нему подходили, он жалобно ревел, точно опасаясь, что ему хотят причинить боль. Ночью он не дотронулся до еды, и сегодня Касим с грустью сообщил мне, что Ак-тюя болен. Я поспешил на двор караван-сарая и нашел животное лежащим на боку, с вытянутой шеей; дышал Ак-тюя тяжело, прерывисто и после нескольких глубоких, судорожных вздохов околел на моих глазах.