Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андрэ Моруа

Спи! Мы найдем тебя в твоем гнезде орлином!

Ты стал нам Божеством, не ставши господином.

О жребии твоем еще в слезах наш круг.

Твое трехцветное для нас хоругвью стало.

Веревка, что тебя срывала с пьедестала,

Не замарает наших рук!

О, справим по тебе мы неплохую тризну!

А если предстоит сражаться за отчизну,

У гроба твоего пройдем мы чередой!

Европой. Индией, Египтом обладая,

Мы повелим - пускай поэзия младая

Споет о вольности младой!

[Виктор Гюго, "К Колонне" ("Песни сумерек")]

Стихотворение, посвященное Луи Б... (Буланже), "Колокол", должно было, по мнению автора, оправдать его политическую позицию. Виктор Гюго воспевал императора, после того как воспевал короля. Отчего бы и нет! Колокол на сторожевой башне - "эхо небес на земле", на колокольной бронзе вырезаны гербы всех режимов. "Он в центре всего, как звучное эхо", он возвещает о горе и радостях всех людей. Так и поэт создает песни о всякой славе и всех скорбях своей отчизны. Прохожий властною рукою может заставить колокол звонить не только во славу Бога.

Виноват ли поэт, или колокол, в том,

Что порой ураган в нетерпенье святом

Налетит, подтолкнет и потребует: "Пой!"

И тогда, нарушая, взрывая покой,

Из бурлящей груди, как из царства теней,

Сквозь пласты запыленных, обугленных дней,

Сквозь обломки, и пепел, и горечь, и слизь

Пробивается слово и тянется ввысь!..

[Виктор Гюго, "Луи Б..." ("Песни сумерек")]

Но главным образом Гюго воспевал в "Песнях сумерек" свой духовный и плотский брак с Жюльеттой Друэ. Ей более или менее явно посвящено тринадцать стихотворений [см. "Песни сумерек" - стихотворения XIV, XXI, XXII, XXIII, XXIV, XXVI, XXVII, XXVIII, XXIX, XXX, XXXI и XXXIII (прим.авт.)]. Любители скандалов прочли этот сборник скорее как строгие судьи, а не как друзья и, к своему удивлению, обнаружили в нем также стихи, посвященные жене и детям. Стихотворение "Date Lilia" ("Дайте лилий") воздавало хвалу добродетелям Адели Гюго, - то была попытка опровергнуть ходившие тогда слухи о разладе в семье поэта, признательность за прошлое и знак дружбы в настоящем:

Смотрите, женщина с детьми выходит в сад.

Высокий чистый лоб, глубокий теплый взгляд...

О, кто б вы ни были, - ее благословите!

Меня связуют с ней невидимые нити

Пыл, честолюбие, надежды юных дней!

До гробовой доски я предан буду ей

[Виктор Гюго, "Date Lilia" ("Песни сумерек")].

Это стихотворение, завершавшее книгу, как будто освящавшее ее, привело Сент-Бева в раздражение, которого он не мог сдержать. Его статья о "Песнях сумерек", сплошь несправедливая, заканчивалась нападками на это домашнее стихотворение: "Можно подумать, что в заключение автор решил разбросать белые лилии перед нашими глазами. Сожалеем, что автор счел этот прием необходимым. Цельность книги от этого пострадала, ее название - "Песни сумерек" - не требовало двойственности. То же отсутствие литературного такта (среди такого блеска и силы)... внушило ему мысль ввести в композицию тома два дисгармонирующих цвета, воскурять в нем два фимиама, уничтожающие друг друга. Он не предвидел, какое впечатление это произведет, а ведь все полагают, что предмет уважения лучше всего было бы почтить и прославить полным умолчанием..."

Адель огорчили эти нескромные комментарии. Хоть ее и обижало, что Жюльетте посвящено столько гимнов, ее все же трогали стихи, относящиеся к жене:

Пускай Господь тебя хранит!

Ты - целомудрия оплот.

Не вырос тот запретный плод,

Который Еву соблазнит...

[Виктор Гюго. XXXVI ("Песни сумерек")]

"Не вырос тот запретный плод, который Еву соблазнит..." Муж отводил тут ей роль, которая не была ей неприятна. Новая любовь Виктора Гюго толкала законную жену на сближение с ним, но дружеское, а не чувственное. Она никогда не была пылкой возлюбленной и охотно соглашалась быть теперь только почетной подругой поэта.

Адель - Виктору Гюго:

"Не лишай себя ничего. Что касается меня, то мне утехи не нужны, я хочу только спокойствия. Я чувствую себя старой... У меня лишь одно желание чтобы те, кого я люблю, были счастливы; для меня счастье в моей собственной жизни уже прошло; я жду его в удовлетворенности других. Несмотря ни на что, в этом много приятного. И ты совершенно прав, когда говоришь, что у меня "снисходительная улыбка"... Бог мой! Да делай ты что хочешь, лишь бы тебе было хорошо, - тогда и мне будет хорошо. Не думай, что это равнодушие, - нет, это преданность тебе и отрешение от жизни... Я никогда не злоупотреблю правами на тебя, которые дает мне брак. Мне думается, что ты так же свободен, как холостой человек, ведь ты, бедный друг мой, женился в двадцать лет! Я не хочу, чтобы ты связал свою жизнь с такой ничтожной женщиной, как я. По крайней мере то, что ты даешь мне, будет дано тобою открыто и вполне свободно..."

После выхода "Песен сумерек" она постепенно отстранила Сент-Бева от своей жизни. Она ставила ему в вину не только неприличную статью, но и то, что он повсюду говорил о безнравственности "Песен сумерек". Гюго хотел было вызвать на дуэль своего прежнего друга. Но тут вмешался книгоиздатель Рандюэль. "Да разве возможна дуэль между вами, двумя поэтами?" возмутился он. Сент-Бев писал Виктору Пави: "Мы, к сожалению, поссорились - серьезно и уже надолго; по крайней мере я не вижу возможности примирения. Нас разделяют теперь статьи, - статьи, которые нельзя ни уничтожить, ни исправить..."

Поразительная вещь, Жюльетта, так великолепно прославленная поэтом, проявила больше ревности, чем Адель, видя, что критики приписывают последнему в сборнике стихотворению - "Date Lilia" - смысл "возвращения к семье".

Жюльетта - Виктору Гюго, 2 декабря 1835 года:

"Не одна я замечаю, что за последний год ты очень переменился и в привычках и в чувствах. Вероятно, я единственная, для кого это смертельное горе, но что за важность, раз тебе у домашнего очага весело, а семья твоя счастлива..."

Особенно же она сетовала на то, что стала менее желанна для него:

"Уверяю вас, шутки в сторону, мой дорогой, мой миленький Тото, мы с вами ведем себя самым нелепым образом. Пора покончить скандальную историю, когда двое влюбленных живут в строжайшем целомудрии..."

Ей нужен был Виктор любящий, а не Виктор преданный.

"Никогда я не намеревалась жить с тобою иначе, чем любимая тобою любовница, и не хочу быть женщиной, зависящей от былой любви. Я не прошу и не хочу отставки с пенсией..."

Она угадывала с прозорливостью любящей женщины, что, достигнув высочайшего мастерства в искусстве, он уже мечтает о триумфах на другом поприще, хочет быть государственным деятелем, социальным реформатором, пророком. Когда она это говорила ему, он протестовал:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});