Закат империй - Александр Лайк

— Искер, — сказал Уртханг.

— …привязывают этот самый искер на место, спускают его вниз, и он об грудь Даша с неприятным глухим звуком — бряк! А тот, негодяй, еще куртку расстегнул, и на дно искера песка неслышно подсыпал. Те в отчаянии вытаскивают это все наверх, а колодец глубо-окий, что внизу — не видно, а Даш не вровень же с водой, а чуть повыше, и получается, что колодец завален преизрядно. Они еще дернулись — мол, может попробуем откопать? А старший ихний и говорит: нет, я Ультафа с детства знаю, уж если тот решился колодец погубить, то порушил все, и вода снова здесь не скоро будет. Куда они уехали? Кто-то след нашел, говорит — туда. Тогда, говорит старший, попробуем их нагнать поскорее, пока не засохли, а не нагоним — тогда возвращаться можно. Тогда они в песках сами пропадут. И все уехали.

— А потом? — спросил Глиста для порядка.

— А потом мы до вечера в оазисе отдохнули, напились как следует, коней напоили, с собой воды на четыре дня взяли, догнали эти три сотни в песках — а они измученные были, сухие — по ночному холодку быстро их достали, накрыли сонных и вырезали начисто. Вот такой был мальчик Даш. С ним еще много чего интересного было. В Эркетриссе, например.

— И куда он делся? — спросил Шольт.

— Недоглядел я, — вздохнул Томори. — Год спустя после Эркетрисса пошел он в какой-то пустяковый лет, уже старшим, конечно. Он к тому времени по аймарскому счету постоянным лейтенантом числился. И никто не понял, как получил он при штурме каким-то поганым бревном по черепку. Просто не успели заметить даже. Мне приятель рассказывал, который там был — ничего, говорит, особенного, камни, значит, полетели, по левую руку сельскому мясу на голову свинец льют, тут рядом обычное бревно хряснуло и отскочило, даже не сильно, и только крикнул кто-то. Только через пару секунд сержант, значит, оборачивается к Дашу за командой — а тот сидит с этим бревном чуть ли не в обнимку и головой мотает. Летучку они все равно отработали на ура, городишко спалили, но Даш понял, что больше работать не может. Что-то там в мозгах повредилось после контузии, стал он прихрамывать, слышать хуже, шатать его стало иногда… в общем, развалился человек. В простой жизни вроде ничего, а в бою — ни тебе координации, ни тебе реакции. Он пошел к мастеру Искусства, одному из лучших целителей храмового Ордена, а тот сказал, что медицинская магия в таких случаях полного восстановления дать не может. То есть, какие-то варианты облегчения он предложил, но совершенного исцеления, говорит, не будет. И не надейтесь. И ушел Даш в отставку. Денег у него хватало, за три года с такой карьерой он набрать успел немало. Купил домик на севере, вроде бы неплохо жил, а через три месяца — бац! Прошла в тех краях эпидемия хигонки. И пока мастера собирались, пока заразу блокировали, Даш эту мерзость подцепил — и все. Вот это называется: везуха кончилась. А какой парень был! Я его уже в Отряд рекомендовать собирался. Ему б еще шесть лет у нас поднатаскаться… ты понимаешь, он из ничего мастером за три года стал! А тут бы еще шесть лет, да не где-нибудь, и даже не в Аймаре, а у нас! Может, сейчас был бы он даже в главной команде… а не в главной, так командиром четвертой когорты уж точно, вместо этого долбо… виноват, исправлюсь.

— Это я так понимаю, ты командиров когорт за мальчиков держишь? — с веселой угрозой спросил Шольт.

— Нет, конечно, ты знаешь. Только нет семьи без идиота: так вот это убоище — мамина ошибка, папин позор. Ник, давай заменим гляздруна, пока не поздно!

— Кого заменим? — обалдело спросил Уртханг.

— Гляздруна.

— Кто это?

— Не знаю, — простонал Томори. — Я только что придумал. Чтоб звучало мерзко, но чтоб не ругаться. Ники, он гляздрун, он точно гляздрун, давай завтра заменим гляздруна, пока мы еще здесь и есть варианты!

— Завтра поговорим, — сказал Ник. — Всем спать! Чтоб три минуты назад в лагере было тихо!

Он хлопнул Шольта по спине, легонько пнул Томори и махнул рукой почти невидимому, едва сереющему во мраке Глисте.

— Чую, глазки над лагерем, капитан, — сказал тот.

— Проверь, пожалуйста, перед сном. Если надо — обезвредь.

— Ну, сквозь экраны им не пройти. Но я проверю.

— Последняя ночь в ринфском лагере, — со светлой грустью сказал Уртханг. — Доброй ночи, воины. Исотодзи!

Взял из рук дневального фонарь и побрел по склону в знаменитый ненавистный вонючий шатер.

Часовой у штандарта вскинул руку в салюте. Ник привычно ответил по-имперски. Где, интересно, сейчас Джави? — подумал он. Чем занят? Кто с ним в эту ночь? Штандарт бесстрашно сверкал в лунном свете. Мда. Святыня Отряда у выгребной ямы, это ж придумать надо! Какая жидкость мне тогда в голову ударила?

Внутри было совсем темно. Увесисто воняло вечерним заседанием. Ник наклонился пониже, пытаясь в слабом свете фонаря разглядеть штабную карту и не вступить в пометы на полях. Видно все равно было плохо. Оскальзываясь и чертыхаясь, он дошел до спуска в колодец и начал нисхождение, стараясь не хвататься руками вокруг. «А у нас в сральнике дыра», вспомнилось ему, и он сдержанно фыркнул. Уж что есть, то есть. И сам стратег в эту дыру кажную ночь лазит. Золотарь, сучья мама.

Он опустился почти на полный рост. Уже можно было хвататься руками за перекладины. Теперь двигаться стало легче. Минута или полторы — и он был на самом дне.

Здесь почти не пахло. Так, слабенький душок. Сильно пригибаясь, чтобы не шоркать головой об низкий свод, Уртханг быстро прошел длинный коридор и откинул деревянную крышку в самом его конце.

В родимой палатке было уютно и славно. Зашнурованный намертво полог создавал впечатление полной отгороженности от остального мира. И даже фонарь здесь словно стал светить ярче. Ник выбрался из подполья и закрыл лаз крышкой. Совсем просторно и совсем хорошо.

Он прекрасно понимал, что фонарь потому и кажется ярче, что освещать ему приходится крошечное замкнутое пространство. Но все равно было здорово. Лучше даже, чем… а может, и не лучше. Просто несравнимо.

Уртханг взбил легкий дамирларский тюфяк и бережно разложил его на правильном месте. Расстелил сверху шкуру. Свою любимую спальную шкуру, теплую, мягкую и нежную, отобранную у снежного леопарда на самом севере Пстерского хребта, уже за землями Леппестреельта. И сел на низенький табурет, ухватившись за правый сапог.

В этот момент в лагере грохнуло.

Уртханг вскочил, подвернул ногу из-за стянутого наполовину сапога, опрокинул фонарь и выхватил меч. Потом выучка взяла верх над реакцией, и он быстро поднял фонарь, накрыл его спальной шкурой, и снова натянул сапог до колена. В этот момент воздушная волна с дурной силой ударила в стенку палатки, вырвала растяжки и завалила все сооружение.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});