Искалеченный мир - Вадим Громов

Лихо хлестанула взглядом по фигуре Сфинкса, пребывающего в относительно статичном состоянии, не совсем, конечно… но он хотя бы находился на одном месте. Она никогда не делала это так: не поймав взгляда противника, на таком расстоянии, да ещё и сзади… Но выбора не было. У Шатуна вряд ли получилось бы развернуть белобрысого лицом к ней. Пришлось импровизировать, выкладываться без остатка. Блондинка чувствовала, что не иначе как от отчаяния, но её сила стала немного другой. Более пробивной, что ли… Спустя секунду внутри черепа образовалась чёрная дыра, безостановочно и без остатка всосавшая в себя сознание.

Книжник как-то растерянно, жалостливо пискнул, увидев, как Лихо падает ничком и застывает в полном беспамятстве. Дёрнулся было к ней, замер, не отрывая взгляда.

Трибуны в очередной раз разразились гвалтом и вдруг замолчали. Как будто на стадион упало громадное звуконепроницаемое покрывало, отсёкшее улюлюканье, рык, любой шорох…

Алмаз, не сводящий глаз с арены, увидел, что впавший в подобие бойцовского экстаза Сфинкс вдруг замер, вскидывая руки к голове. В следующий миг громила, с разбитым в кровь лицом, сделал быстрый, скользящий шаг вперёд…

Мощные лапищи Шатуна, которые играючи разламывали пополам удерживаемые на весу кирпичи, хапнули белобрысого. Капкан захлопнулся.

Громила коротко напрягся, превращаясь в живой пресс, сминая попавшего к нему в объятия противника. Изо рта Сфинкса не успело вырваться ни звука. Грудную клетку раздавило с такой же лёгкостью, как подошва армейского ботинка давит сгнивший орех…

С нескрываемым ужасом вскрикнула Виктория, не отрывающая взгляда от Шатуна, в руках которого безвольно обвисло скомканное в своей верхней части тело белобрысого.

Шатун разжал тиски. Сфинкс выпал из рук громилы на землю нелепой, абсурдной, будто сделанной каким-то умалишённым мастером куклой. Рыжая уже не кричала, она просто сидела, прикрыв ладонью рот, резко контрастируя восково-бледным лицом с огненными локонами. Молох то порывался встать, то садился обратно, а его юношеское лицо медленно, но неотвратимо из розового делалось красным, почти багровым.

Шатун вытер-размазал рукавом кровь с разбитой физиономии, покачнулся и сел на землю. Алмаз, вертящий головой в разные стороны, чтобы быть в курсе меняющейся обстановки, в очередной раз наткнулся взглядом на громилу.

Шатун сидел на земле и плакал. Не рыдал напоказ, картинно раздрызгивая слёзы по небритым щекам, а изредка вздрагивал необъёмными плечищами, стараясь сдерживать, но — не получалось…

Если верить паре недлинных чистых дорожек на щеках громилы, слёзы были скупыми, но они были. Видеть плачущего Шатуна казалось такой же дикостью, как заподозрить Андреича в некрофилии с элементами садомазо. Но Шатун плакал, не делая попыток подняться на ноги.

Молох наконец-то выбрал для себя какую-то одну линию поведения. Возле арены и внутри неё вдруг стало очень много мутантов. Поднимающих с земли бесчувственную Лихо, заставляющих встать на ноги Шатуна, окруживших Алмаза и Книжника.

— Двигай. — Коренастый порченый с «Мосбергом» в руках и «стечкиным» за поясом хотел было ткнуть Алмаза стволом в поясницу, но в последним момент явно стушевался. — Шевелись…

На шее у него, начинаясь от уха и уходя дальше — под линялую, не совсем чистую футболку, красовались чёрные нашлёпки вроде родимых пятен. Но точно не пятна, они обычно не находятся под кожей и не имеют привычки медленно курсировать туда-сюда, сдвигаясь на сантиметр-другой и возвращаясь обратно.

«Вернули бы мне пятновыводитель… Я б прибрался, — подумал Алмаз. — А глазки-то у тебя шныряют, пятнистый. Дёргаешься: а ну как я тебя огорчу аналогично тем двум? Жаль, совокупность обстоятельств не позволяет…»

Молох, с несомненными признаками душевной маеты, измерял нервными шагами уже знакомый по вчерашним событиям зал.

Книжник покосился на блондинку, по-прежнему пребывающую в беспамятстве и уложенную на кожаную банкетку. Глянул на стеклореза, стоящего в метре от него. Шатун, покачиваясь, обретался у декоративной витой колонны, придерживаясь рукой: ноги громилы то и дело подгибались, но Молох не разрешил сесть или лечь. Предложив на выбор — пулю или выполнение указаний. С десяток мутантов, торчащих в зале, не давали повода усомниться в том, что первый предложенный вариант будет тут же воплощён в жизнь.

Пять минут назад лица, приближённые к Молоху, пытались вернуть Лихо в сознание путём доброй порции пощёчин и пары чувствительных тычков по рёбрам. Блондинка не приходила в чувство, никаким местом не реагируя на внешнее воздействие. Шиз немного подумал и велел прекратить нелирическое обращение с женщиной. Не поддавшись на призывы присутствующей тут же Виктории пристрелить блондинку и Шатуна.

Час назад она предлагала более расширенный вариант, а именно — пустить в расход всю четвёрку прямо на стадионе. Одному Молоху ведомо, какими соображениями руководствовался лично он, с ходу отклонив настоятельные требования рыжей. И теперь Книжник с Алмазом выжидали непонятно чего, наблюдая за метаниями ряженого…

Виктория сидела в углу зала, опрокидывая уже, кажется, шестой по счёту бокал чего-то алкогольного. Злющим и хмельным взором испепеляя разбитый профиль громилы. Между ней и переправленным в мир иной Сфинксом, вне всякого сомнения, было что-то, выходящее за рамки объединённой борьбы мутантов за светлое будущее. Женщина, у которой убивают близкого или человека, который мог бы им стать, ведёт себя иначе, чем женщина, потерявшая просто сподвижника. Пускай даже — не самого заурядного.

— Кто вы такие? — Молох резко остановился. — Зачем вы появились здесь? Я… я страшно промахнулся, послушав Сфинкса! Боги тоже делают ошибки, даже непоправимые ошибки… Но я должен знать, кто вас подослал! На кого вы работаете? Вы — не наёмники, это был просто отвлекающий манёвр. Я должен устранить эту угрозу прежде, чем мой грандиозный план, мой крестовый поход начнётся. Рассказывайте всё, или вы наконец осознаете, что такое гнев Молоха. Только не говорите мне, что всё это — нелепое совпадение, глупейшее стечение обстоятельств. Что вы четверо оказались здесь совсем не за этим…

Алмаз скрипнул зубами, глядя на шиза, лицо которого превратилось в маску безумца, свято уверенного в своей правоте. Готового на всё, чтобы её подтвердить.

Надо было что-то делать, что-то говорить, придумывать. Но в голове — после последних, отнюдь не похожих на беспечный отдых событий — было практически пусто.

«Не вовремя Лихо отключилась… — Стеклорез чуть не застонал от подкатывающей к горлу безнадёги. — Она бы выдала сказочку про законспирированную организацию „Белый Бычок“. Со всей её сложной, строго засекреченной структурой и ключевыми фигурами… У меня так не получится, но что-то надо делать, надо!»

— Я всё скажу! — Книжник вдруг рухнул на колени и, оскальзываясь на полу, пополз в сторону Молоха. В голосе очкарика перемешались мольба, испуг, подобострастность. — Всё, что вы хотите знать! Это страшные люди, они взяли в заложники мою мать, меня заставили! Вы должны помочь мне, пожалуйста!

Он зашёлся в натуральной истерике. Звучно ударился лбом об пол, повалился на бок, блеснули слезинки, катящиеся из уголков глаз. Алмаз оторопело следил за выходкой Книжника, пытаясь как можно быстрее разобраться в хитросплетениях задумки, воплощаемой в жизнь. Счёт шёл на секунды, и Алмаз — ориентируясь на вышеупомянутых «страшных людей» плюс «маму в заложниках» — сделал зловеще-раздосадованное лицо, вперившись взглядом в ползущего к Молоху очкарика. Книжник ни за что не стал бы выдавать подобную ересь просто так, а значит, был в этом какой-то глубинный смысл, возможно даже (точнее — наверняка), ключик к спасению…

Шатуна, похоже, обуревали идентичные мысли, но одарил ли он всех присутствующих мимикой сданного с потрохами Терминатора — понять было почти нереально. Измазанное кровью лицо и так выглядело страшным: не было никакой нужды в дополнительных эмоциях…

— Не убивайте меня… — Книжник принялся всхлипывать, мелко сотрясаясь всем телом. — Поверьте, у меня не было другого выхода!

Молох смотрел на него с брезгливым любопытством. С лица Книжника упали очки, он вернул их на место непослушными руками, закинул голову, с мольбой всматриваясь в лицо «бутафорского властелина».

— Не убивайте… — Очкарик подполз вплотную к Молоху, принялся неистово покрывать поцелуями его обувь, поднимаясь выше… — Я готов присягнуть на верность: всё, что вы захотите. Не убивайте, умоляю.

Молох, на лице которого осталась брезгливость, а любопытство сменила откровенная скука, шевельнул ногой, отталкивая Книжника от себя.

— Рассказывай всё…