Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойля - Макс Фрай

Судя по звуку шагов, друг направился наконец к шкафу. Исчезнуть бы сейчас как-нибудь! Сделаться невидимкой... Или во что-нибудь превратиться... Например, в пиджак, висящий на вешалке!

В глубине души, там, где ил, черепахи и щупальца, приоткрылись створки маленькой раковины. Спавшая там до поры до времени жемчужина услышала зов. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее стала она подниматься к поверхности - туда, где сияло сознание. Жемчужина веры в возможность волшебства, - чем ближе к уровню сознания она поднималась, тем крупнее становилась в размерах. Величиной с теннисный шарик, с яблоко, с футбольный мяч... Когда эта штука выскочила на поверхность и закачалась на волнах, она уже больше всего походила на колючую морскую мину. Еще мгновение - и в сознании фотографа раздался взрыв.

С грохотом растворились дверцы шкафа.

Друг заглянул внутрь. Никого. Только пиджак на вешалке.

Пиджак посмотрел на друга. Да, физиономия - что надо! Удивление бьет через край, это просто необходимо сфотографировать! Камера в нагрудном кармане... Вот только рукава не слушаются...

Другу показалось, что пиджак пошевелился. Нет, не показалось. Действительно, покачивается на вешалке, очевидно, от сквозняка... Но где же, в конце концов, фотограф?!

Рукава не слушались его. Кроме того, из головы как-то уже почти вылетело - чего, собственно, он хотел от своих рукавов? Совсем вылетело. Только не из головы, ведь у пиджака ее нет. Тогда откуда же? Откуда ж? Откуда? Откуд? Отку? Отк? От? О? О О О о о о . . .

Мысли улетели, слова убежали, чувства ушли. Лишь любимое чувство удивления задержалось еще на некоторое время в пустом пиджаке.

Друг захлопнул дверцы шкафа. На одной из них с внутренней стороны было зеркало, и в нем пиджак увидел свое отражение. Это было удивительно. В зеркале отражался удивленный пиджак. Человек, который раньше тут жил, непременно сфотографировал бы это отражение. Тот человек любил фотографировать удивленных. Больше всего на свете.

ЛЕНЯ КОРНЕЕВ

ТОРТ

Лекстер подходит к столу, садится в старенькое глубокое кресло, закуривает. На столе стоит широкая чаша с песком, в который наполовину закопан круглый прозрачный сосуд. Наверное, очень горячий, потому что красно-оранжевого свечения хватает, чтобы рассеять вечерний комнатный сумрак. Лекстер берет со стола потрепанную книгу, листает рассеянно, разглядывает испещренные записями поля. На каждой странице встречаются даты, оставленные чернильной ручкой: 1943... 1958... 1998. Он пролистывает почти до конца и останавливается на знакомом абзаце:

Все содержимое сосуда походит теперь на жидкое солнце. Когда достигнешь ты этого, да возрадуйся! Ибо час бессмертия близок. Прими внутрь три части славной материи, затем еще три и, наконец, девять частей, чтобы закрепить и возвысить результат. И волосы твои станут пламенем, кости и зубы обретут невероятную крепость, и все болезни мира удалятся от тебя. Но не спеши, дело твое длится уже пять лет...

- Тридцать семь, - пробормотал Лекстер, укутался в плед и задремал.

Снились драконы, красные львы и загадочный "двойной огненный человек", который сидел под столом и шептал: "А я не огненный совсем и не огненный..."

Лекстер проснулся, услышав щелчок дверного замка. Кто-то пришел. В старости сон становится хрупким и ненадежным, как стариковское тело. Кто-то старался не шуметь, двигался осторожно, но быстро. Он хорошо знал квартиру и складывал продукты в холодильник: шуршание пакетов, бутылочный звон, глухой удар упавшего мандарина. Лекстер представил именно мандарин, потому что вроде бы уловил терпкий цитрусовый аромат. И в тот же момент из-за кухонной двери выкатился маленький рыжий фрукт, с листиком.

За ним появился Тарас, почти такой же рыжий и круглый.

- О, дед, так ты не спишь?

- Как видишь. Вызываю мандарины силой мысли.

Тарас непонимающе сморгнул.

- Дед, тебе определенно стоит прогуляться, давай одевайся, там Катя на улице ждет.

- Думаешь, стоит?

- Ну конечно, там хорошо - тепло, ветерок, а то ты со своими колбами вечно. Скоро грибы на голове вырастут.

Лекстер обулся, накинул зеленое пальто и вместе с внуком вышел на улицу.

Ослепляющий солнечный свет, рычание машин, множество лиц - невыносимых, ярких, пепельных.

- Лучше бы они прятали свои лица, - сказал Лекстер.

- Что? - спросил Тарас.

- Мне нужно вернуться, шапку возьму, а то холодно, - ответил Лекстер.

- Мы подождем, не торопись.

Лекстер вошел в дом, подошел к столу, вытащил сосуд из песка и выдернул пробку. Глубоко вздохнул, совершил три глотка, затем еще три и, наконец, девять.

Кисти рук почти сразу побелели и потеряли чувствительность. Испугавшись, Лекстер поднес их к глазам. Ванильный аромат. Осторожно лизнул большой палец - сладкий, как тростниковый сахар.

Лекстер сел и принялся хохотать, в то время как кровь его становилась виноградным соком, волосы - сахарной ватой, кости - зефиром. И перед тем как стало совсем темно, он мог поклясться, что видел толпы мышей. На одной из них была корона.

Лекстер висел в темноте, как небывалый мыслящий фрукт. А потом он сорвался и полетел вниз, а может быть, и вверх, но направление не имело никакого значения. Ему было страшно и любопытно: а что теперь? Неожиданно вспомнилось одно ветреное утро, тогда Лекстер был молод и полон надежд. Тучи неслись как взбесившиеся зверьки, девятибалльные травяные волны пугали птиц, и воздух пах электричеством.

Лекстера затопило чувство гармонии и буйное, радостное настроение, которое раньше случалось только во сне. "А ведь возможно все, кроме шуток, возможно все. И я знаю, как оно будет, уже давно знаю. Будет так, как мне хочется".

- Давай посмотрим в шкафу? - предложил Тарас.

- Ты игнорировал мой вопрос о том, откуда все эти крошки и остатки торта, - ответила Катя.

- Я не знаю. Просто хочу найти Лекстера.

- То есть ты думаешь, что он утаил торт, вернулся, чтобы сожрать его в одиночку, а теперь прячется в шкафу, снедаемый чувством вины?

Тарас поднял кусочек зефира.

- Знаешь, эти следы зубов... Совсем не похоже на деда.

В лужу сел пушистый воробей. Весенняя чистка - солнце, перья и вода. Птичка взъерошилась и строго посмотрела, мол: "А что такого?" Да ничего, я понимаю, сам бы с радостью искупался. Мне бы лужу побольше. Найти глубокую водяную кляксу не так-то просто. В первое время и не пытался. Бывало приземлишься, крылья раскинешь и - плюх на спину. Потом отряхиваешься, смотришь, а вокруг сухо. А сам мокрый, грязный, как колесо, зато искупался. Люблю чистоту, линяю часто, чтобы без хлопот. Раз и все, как колечко новенькое, золотое. Колечки тоже люблю, когда-нибудь их накопится столько, что можно будет украсить гнездо. Украшать гнезда - это мое любимое занятие, даже чуток таланта есть... Ну, говорят, что есть. Я собираю всякую ненужную красоту вроде бусин, монеток, часов, стекляшек и создаю уютные птичьи домики. Однажды даже машинку нашел, модельку, клевую такую, синенькую. Долго подыскивал ей место, а потом, представляете, наткнулся на синий скворечник. Синий! Подумать только. Здорово там машинка смотрится, будто с самого начала была. Еще еду ворую, когда делать нечего. Булочки, например, или мандарины, но вот всякие пирожные, зефир, мармелад терпеть не могу, а почему - не помню уже. Но об этом, наверное, не стоит. Так вы какое гнездо хотели - с окошками, чтобы вниз смотреть можно было?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});