Леди удачи. Все пути… - Белоцерковская Марина

— Что за пьеса? Первый раз слышу. А где она?

Наталья Алексеевна молча вытащила еще один довольно измятый свиток.

— Вот. Да только много ли уразумеете?

— Стоп-стоп! — Джоанна, прищурившись, всмотрелась в мелкие, испещренные помарками строчки. — Писано левой задней, конечно, но разобрать можно… Мама миа! Это еще что?! «Нелицеприятность рекомендует плезир ваш аз есмь воздасть»… Имеется в виду: «Справедливость требует воздать вам должное», что ли?

— Ну и слог! — искренне восхитилась Ксави. — Это ж не фраза, а заворот кишок! Тут даже не смесь французского с нижегородским — тут гибрид королевского двора со скотным! Слушай, Джо, а что за пьеса, все-таки?

Джоанна не ответила. Она старательно просмотрела все листы, хмыкая чуть ли не на каждой фразе, после чего глянула на изнемогающую от любопытства Ксави:

— Ты знаешь, если отбросить все литературные перлы этого горе-переводчика, получается что-то до боли знакомое. Сударыня! — повернулась она к царевне. — А оригинала у вас нет случайно? Самой пьесы Мольера?

Наталья Алексеевна с улыбкой протянула яркий томик.

— Вот это да! — ахнула Ксави, раскрыв заложенную страницу. — Так это же «Смешные жеманницы»! Классика!

— А что! — загорелась Джоанна. — Очень милый опус. И ролей немного…

— Ты что, собираешься изъясняться подобным образом?! — ужаснулась Мари. — Тогда уже на второй фразе тебе придется меня пристрелить. Чтоб я не мучилась…

— Значит, придется помучиться заранее — когда будешь переводить. Или Мари Тардье уже забыла свой родной язык? — прищурилась Джоанна.

Наталья Алексеевна заинтересованно следила за беззлобной пикировкой подруг.

— Так вы перевесть сами хотите? — обрадовалась она. — Вот славно было б, коль и вправду переложили русским языком-то! Я и то сама уж пробовала, да, видать, не дал мне Бог таланту толмаческого.

— Ну, мы, конечно, не Шекспиры, — самокритично призналась Джоанна, — но, слава Богу, и не Юзефы.

* * *

Джоанна сидела за столом. Ее колено уже давно упиралось в какой-то острый выступ на его резной ножке. Убрать было лень.

— Синяк будет, — меланхолично заметила она.

— Какой синяк? — прервала ходьбу по кругу Ксави и внимательно осмотрела себя. — Я вроде не спотыкалась…

— Да не ты. На моем колене будет синяк, — все с тем же выражением произнесла Джоанна и печально подперла голову ладонью. — И аппендицит тоже.

— На колене?! — окончательно ошалела Мари.

— На каком колене? — Джоанна подозрительно глянула на подругу. — Ты о чем? Я имею в виду, что живот у меня скоро схватит — знаешь, сколько я перьев сгрызла?

— А-а… — успокоилась Ксави и возобновила бег по кругу. — Ничего, это будут муки творчества. Зато мы уже написали… Что мы уже написали?

Джоанна с отвращением развернула свиток и нудным голосом продекламировала:

— «Учтивость ваша не имеет границ». Всё.

Ксави с видом ученого спаниеля склонила встрепанную голову к плечу, вслушиваясь в слова.

— А что, звучит! По-моему, неплохо, а, Джо? — с воодушевлением повернулась она к подруге.

— Ага, неплохо. Жаль только, что это единственная фраза, которую мы помним более-менее дословно со времен институтского драмкружка.

— Да ладно тебе, что за пессимизм, ей-богу! Неужели лучше дохнуть сейчас от скуки среди всех этих престарелых цариц и царевен? Вспомни, чем мы занимались последние три недели!

— Плевали в потолок и пытались разглядеть в плевках пятна Роршаха[98].

— Вот именно.

Ксави остановилась посреди комнаты. Глядя на унылую спину подруги, она попыталась сунуть руки в карманы, но те лишь скользнули по холодному шелку юбки.

— Тьфу! — в сердцах сплюнула Мари и, решительно подойдя к Джоанне, спихнула ее со стула. — Ну-ка, уступи место человеку. Ща мы ее раздраконим!

Она развернула мятый лист бумаги и, безуспешно поискав глазами что-нибудь тяжелое, стянула с ноги туфлю и поставила на край листа. Не обнаружив на столе предмета, хоть отдаленно напоминавшего перо, Ксави повернулась к Джоанне, безучастно наблюдавшей за нею:

— Э, а где стило? Ты что, и впрямь все перья съела?

— Одно осталось, — Джоанна положила искомое перед Мари.

— Да-а! — критически осмотрела его та. — Если бы я час назад не видела своими глазами, как ты встаешь из-за обеденного стола, я бы решила, что тебя неделю не кормили. Ну да ладно, прощаю! — величественным жестом отпустила она грехи Джоанне.

Мари поерзала на стуле, пристально вгляделась в «ленчафт»[99] на правой стене, прикусила губу и на минуту замерла в напряженной позе. Затем она решительно сдвинула брови, обмакнула перо в чернильницу и начала что-то быстро писать.

Джоанна, со снисходительной усмешкой следившая за приготовлениями подруги, высоко подняла брови. Несколько минут она озадаченно смотрела на вдохновенно строчившую Ксави и наконец, не выдержав, перегнулась через ее плечо. Пробежав глазами пару строчек, Джоанна охнула и почти в ужасе спросила:

— Это что?!

— «Смешные жеманницы», — невозмутимо ответила Мари, не отрываясь от работы.

— Это?!!

— А что? По-моему, неплохо. Дословно я, конечно, не вспомнила, но смысл, мне кажется, полностью сохранен. — Ксави с гордостью оглядела свое творение.

— Это ты называешь «сохранен смысл»?! — Джоанна рванула свиток из-под гордо стоящего посреди стола башмака:

«Като. Предлагаю считать сегодняшний день самым отпадным.

Мадлон (Альманзору). Эй, парень, сколько можно тебе долбить одно и то же? Ты что, ослеп? Кресел мало!

Маскариль. Только не падайте от вида виконта: он нынче едва не отбросил коньки, оттого и рожа бледная».

Джоанна уронила свиток и заботливо прижала ладонь ко лбу Ксави.

— Ты уверена, что это Мольер?

— Ну-у, — протянула та. — В общем-то где-то…

— А ну-ка, дай сюда первоисточник! Та-ак…

«Cathos. Cette journée doit être marquée dans notre almanach comme une journée bienheureuse.

Madelon (a Almanzor). Allons, petit garçon, faut-il toujours vous répéter les choses? Voyez-vous pas qu'il faut le surcroit d'un fauteuil?

Mascarille. Ne vous étonnez pas de voir le vicomte de la sorte; il ne fait que sortir d'une maladie qui lui a rendu le visage pâle comme vous le voyez»[100].

— Это как называется?! — взъярилась Джоанна. — Эм Лозинский! Бэ Пастернак!! Тэ Щепкина-Куперник[101]!!!

— Я же сказала, что смысл сохраняю, — защищалась Ксави. — А стиль потом подработаем. Ты же сама говорила, что ты по натуре не Пушкин, а Белинский!

— Так ты что же, на роль Пушкина претендуешь?! — Джоанна неожиданно успокоилась, обошла стол, села на лавку. Сложив по-ученически руки на столе, она положила на них подбородок и с интересом уставилась на Мари: — Ну-ну! Перышко тебе… В руки…

Глава 53

Чтоб они так играли, как они пьют нашу кровь!

М. Жванецкий

Утром в покои Натальи Алексеевны, слегка пошатываясь, вошла Джоанна. Она устало опустилась на лавку и протянула царевне увесистую пачку бумаги.

— Вот. Ксави за вчерашний день натворила, а я всю ночь переводила полет ее мысли на нормальный русский язык. Можно ставить.

— Куда ставить? — удивилась Наталья Алексеевна.

— На сцену.

— А зачем?

Некоторое время собеседницы непонимающе глядели друг на друга.

— Ой! — спохватилась Джоанна. — Я хотела сказать: «Можно представлять».

— А-а! А я-то было подумала… Уж больно вы не по-нашему изъясняетесь.